сейчас Бьярни зашипит от злости.
- Ты слишком нервный, командир, - заметил Хильзен с легкой ноткой
презрения в голосе. - Ты, вероятно, полагаешь, что если периодически
впадать в истерику, то, в конце концов, станешь берсерком.
- Сколько шума из-за какого-то кухонного раба, - буркнул капитан,
сдаваясь.
Норг не любил неточностей и потому счел нужным сказать:
- Он не раб.
Это замечание окончательно вывело Бьярни из себя. Он несколько раз
ударил Синяку по лицу, отшвырнул его и вышел.
Синяка потер щеку рукавом, помолчал немного, а потом, ссутулившись,
побрел вниз по лестнице.
Хильзен посмотрел ему вслед, но с места не двинулся.
Через десять минут Синяка был уже возле склада городской
магистратуры, где ночью произошла стычка. Тела убитых, оставшиеся после
прошлой ночи, еще не успели убрать. Зимой светало поздно, а гарнизонные
солдаты любили отдохнуть.
Ночью снегопада не было. Синяка увидел развороченные ступеньки,
снесенные взрывом двери, пятна крови. Часовых убили ножом в спину. После
кто-то специально возвращался, чтобы выколоть им глаза. Завоевателей
погибло пять человек. Убитых ахенцев было гораздо больше.
Синяка присел на корточки возле одного из убитых и с трудом
перевернул окоченевший труп на спину. Это был кузнец Аст. В черной бороде
сосульками смерзлась кровь и сверкали оскаленные зубы.
Подумав немного, Синяка примерил ногу к ноге убитого часового и
осторожно снял с него сапоги. Когда выпал снег, Норг принес ему откуда-то
ботинки, но они были тесноваты. Синяка присел на провалившейся ступеньке и
стал переобуваться. Сапог был твердый, как камень. Синяка постучал
голенищем о стену, чтобы немного размять его.
Обуваясь, он услышал скрип деревянных колес и стук копыт. Адски
скрежеща по снегу деревянными ободами, из-за поворота вынырнула телега, в
которую была запряжена терпеливая мохноногая лошадка. На телеге боком
восседал Хилле Батюшка-Барин. Свесив ноги, он понукал животное, которое и
без него неплохо знало, что ему делать и куда идти. Поверх мешковины,
сваленной на телеге в кучу, с невозмутимым видом сидел Тоддин. Он
придерживал кирку и лопату, чтобы не упали.
- Ха! Смотри-ка, кто здесь! - крикнул Хилле, завидев Синяку. Батюшке
предстояло долбить мерзлую землю и он обрадовался возможности подкрепить
себя беседой, прежде чем приступить к этому занятию. - А мне вчера здесь
досталось, - продолжал Хилле, которого ничуть не смущала картина побоища,
открывшаяся перед ним в ярком свете. - Ох, и врезали они нам! Смотри!
Он спрыгнул с телеги и подошел к Синяке, на ходу разматывая грязную
тряпицу, дабы продемонстрировать синюю треугольную дырку на ладони.
- Граф фон Хильзен говорит, что это типично шпажная рана.
Тоддин тоже сунулся полюбоваться на дырку в ладони Хилле, чем
доставил последнему немалое удовольствие. Затем Хилле снова намотал на
руку тряпицу и затянул узелок зубами.
- Синяк... поможешь?
Синяка кивнул. Тоддин тронул его за плечо.
- Тебе не холодно босиком, парень? Обулся бы сперва.
Синяка растерянно посмотрел на свои ноги. Оказалось, что он все еще
стоит в одном сапоге. Он натянул второй и побрел собирать трупы. Они были
тяжелые и жесткие, как бревна. Синяка с Хилле перетащили их к телеге.
Тоддин молча заворачивал тела Завоевателей в мешковину.
Понимая, что сейчас Хилле сделает попытку всучить ему кирку, Синяка
успел опередить Батюшку. Погрузив на телегу последний труп, он хлопнул
Хилле по плечу.
- Я пошел. Пока, Хилле!
- Ну и гад же ты, - беззлобно сказал Хилле и вздохнул.
Телега скрипнула; лошадка переступила мохнатыми ногами. Хилле боком
заскочил на телегу и подхватил вожжи.
Проводив его глазами, Синяка присел на ступеньки, еще раз переобулся,
намотав портянки получше, а потом встал и медленно поплелся прочь из
города - в сторону болот.
Болото тянулось от горизонта до горизонта - белое, плоское, унылое, и
небо над ним тоже было плоское. Сухой камыш и желтая осока, торчащие из
снега, гнулись на ветру. И посреди этого бесцветного мира хмурым упрямцем
высился Кочующий Замок. Ни снег, ни иней не тронули его гладких стен. Все
так же зловеще вырисовывался на фоне серого неба острый хищный конус.
Синяка звонко закричал:
- Торфинн!
Его голос, казалось, разнесся по всему болоту. Несколько секунд
невнятно звенело эхо, а потом, неожиданно близко, загремели подъемные
решетки. Синяка стал смотреть. Но слуг с факелами не было. Решетка
поднялась, скрипнули ворота - и на снег, кряхтя и охая, выбралась древняя
бабка с клюкой. Была она в потертой мутоновой шубейке, из-под которой
веселым сатином глядела юбка, в поношенных ботиках, в зеленом шерстяном
платке, траченном молью. Синяка, никак такого не ожидавший, нахмурился.
Бабка деловито проскрипела:
- Чего тебе, служивый?
- Мне бы Торфинна, бабуся! - ответил Синяка, на всякий случай
погромче - вдруг старуха попалась глухая.
Так и оказалось.
- Чего тебе?
- Торфинна!!
- А... - разочарованно протянула бабка. - Так бы и говорил. А
кричать, служивый, незачем.
И замолчала, с недовольным видом жуя губами. Синяка помялся немного
на снегу, а потом напомнил о себе:
- Холодно здесь, бабуся. Ты бы хоть чаю дала, что ли.
Бабка мелко покивала и заковыляла в замок. С приютской
бесцеремонностью Синяка пошел за ней следом.
Она провела его затхлыми коридорами в небольшую комнатку, чрезвычайно
пыльную и битком набитую хламом. В углу стоял стол, накрытый кружевной
скатертью, серой от вековой пыли, а рядом грела буржуйка. Синяка присел на
сундук поближе к столу. Крышка сундука была покатая, и сидеть было
неудобно.
Бабка поставила клюку в угол, размотала платок, сняла шубейку, потом
пошарила под столом и вытащила из лукошка несколько еловых шишек.
Постучала по буржуйке коричневым пальцем. Дверца с визгом распахнулась, и
из печки высунулась нахальная морда ящерицы. Она тут же раскрыла пасть и
заворочалась среди раскаленных углей, издавая утробные звуки. Бабка
поспешно сунула в пасть несколько шишек, тщательно оберегая пальцы от
зубов, потом изловчилась и щелкнула ящерицу по носу, после чего та
обиженно захлопнула пасть и уползла. Удовлетворенно хмыкнув, старуха
закрыла дверцу. В комнате стало теплее.
- Это кто там у тебя живет, бабусь? - спросил Синяка, нацеливаясь
взять печенье, сложенное на скатерти.
Бабка обернулась. Теперь она уже не казалась такой согнутой и уж
совершенно точно не такой глухой.
- Саламандра это, - сказала она. - А я тебе, служивый, не "бабусь". Я
тролльша Имд, понял? Я камень на любой дороге, дама пик в любой колоде, я
булавка в кружеве, ниточка на рукаве...
- А я Синяка, - сказал юноша.
Старуха наклонилась к нему, и он очень близко увидел ее нос с
красными прожилками.
- Это я, братец ты мой, и без тебя вижу.
- А вы Торфинну кем приходитесь? - отважился Синяка.
Тролльша позвякала в буфетике битыми чашками и отозвалась:
- Теща я его.
- Как теща? Разве у Торфинна есть жена?
Имд обернулась, поставила две чашки на стол и отрезала:
- Жены, служивый, нет. А теща есть.
Синяка подавленно смотрел, как она цедит из треснувшего чайничка
жидкую заварку. Тролльша, казалось, напротив, была страшно довольна
заполучить собеседника, и болтала без умолку. В основном она поучала.
- Запомни, - говорила она, шумно грызя печенье длинными желтыми
зубами. - Ты, Синяка, маг из рода магов. Какое тебе дело до этой мелюзги,
до людишек? Зачем ты с ними живешь? Срамота одна! Разве они тебе ровня?
- Так ведь я среди них вырос.
- Знаю, - с невыразимым ядом в голосе произнесла старуха. - В приюте
для неполноценных детей. Много они понимают, кто неполноценный.
- Слушайте, госпожа Имд, - сказал Синяка, - какое вам до меня дело?
Ну, жил бы себе и жил уродом, в назначенный срок умер. Что на меня тратить
драгоценное время?
Имд фыркнула в блюдечко, брызнув при этом на скатерть.
- Ты, служивый, сам напросился. А насчет всего остального ты полный
дурак. Ты могущественный, пойми. Ты всем нужен. И Торфинну, и мне. Понял?
- Она склонилась через стол и нацелилась на Синяку острым подбородком. - И
этим болотным господам тоже. Только ты их не слушай, Синяка. Подумаешь,
Орден Закуски! Великий Магистр! Название одно... Этот Ларс Разенна -
авантюрист и болван, он тебя быстро в гроб загонит своими трапезами. Ты
посмотри только, с кем он водится... Голь перекатная. Этрусские боги,
тьфу! Гони их в шею, если заявятся.
- Разенна спас мне жизнь, - сказал Синяка.
- Чушь, - отрезала теща Торфинна. - Он послужил орудием в руках
Высших Сил. Высшие Силы, - она подняла вверх корявый палец, - они ведь
тоже дорожат тобой. Ты слишком тяжелый груз на Весах Равновесия, чтобы
тобой можно было разбрасываться. Учти это.
- Учту, - сказал Синяка. - А скажите мне, мудрая госпожа Имд... - Он
заметил, что при этом обращении коричневое лицо старухи залоснилось от
удовольствия и повторил: - Многомудрая госпожа Имд, скажите, отчего не
исчез с болот Кочующий Замок? Что задержало Торфинна в наших краях? То
есть, я рад, что он здесь, но ведь замок кочует...
Имд глубоко и выразительно вздохнула, и Синяку окатило запахом тины.
- Потому что нужно обладать своей собственной мудростью, дабы оценить
мудрость других. Тебе, мой мальчик, это дано свыше; Торфинн же, мой
несчастный зять, увы, этого дара лишен. Говорила я ему: не сажай замок на
болото. Мало ли что? Стихия, то, се... Он не послушал. И в результате нас
засосало в трясину. Вес-то немаленький! В назначенный час мы не смогли
подняться. Охо-хо...
Она сокрушенно покачала головой и погрузилась в нечленораздельное
бормотание, суть которого сводилась к сетованию на неразумие младости.
Синяка хлопал ресницами и усердно пил чай. Ведьма внезапно замолчала
и посмотрела на него в упор вполне осмысленным взглядом.
- Вот так-то, батюшка мой, - заключила она и налила себе еще чаю.
- Сегодня утром в городе у складов было много убитых, - сказал
Синяка.
Старуха покивала.
- Война, а как же... Это очень даже часто бывает.
- Я хотел бы поговорить с Торфинном.
Старуха невероятно поразилась.
- Об чем поговорить-то? Об покойниках?
- Да.
- Чего об них говорить, служивый? Покойник - он и есть покойник. И
кушать не просит. - Глаза старухи снова помутнели. - А вот об тебе
поговорить требуется, солдатик. Я тебя хорошо вижу, хорошо... Ты родился в
последний год славы Ахена, когда высоко стоял Юпитер. Сказано было о годе
том: "Полководцы взаимно будут друг друга остерегаться", а что сие
означает, до сей поры неведомо. Привстань-ка...
Она выволокла из сундука большую книгу с застежками и раскрыла на
середине. Страницы вкусно захрустели.
- Юпитер, - замогильным голосом провозгласила старуха. - Родившиеся в
этот год люди бывают добродетельны, справедливы, ласковы, набожны,
стыдливы, белотелы (тут она хихикнула), редкозубы, волосы темно-русые, к
женщинам склонны, зло ненавидят и до восьмидесяти доживают. Все, касатик.
До восьмидесяти тебе намеряно.
И решительно скрестила на груди руки.
- Все это замечательно, - сказал Синяка. - Ненавидеть зло и все
такое...
Имд мелко захихикала.
- Дурачок, - ласково сказала она. - Увидел пять покойничков и
примчался, волосья дыбом. В обитель Зла пришел, к самому Торфинну, -
разбираться, что ли? Счет предъявлять?
- Предположим, - не стал отрицать Синяка. - Говорят, Торфинн летит на
Зло как муха на падаль.
Противу его ожиданий старуха не обиделась, затряслась в беззвучном
смехе.
- Да разве то, что ты видел сегодня утром, - это Зло? Так,
примитив... Кто-то кому-то дал по башке - это еще не Зло. И Торфинн не
имеет к нему никакого отношения.
Синяка хмуро сказал:
- Я хочу видеть Торфинна.
- Невозможно-с, - ответствовала ведьма и скроила отвратительную рожу.
В буржуйке снова возмущенно принялась бить хвостом саламандра. Имд
грохнула по жестяной печке кулаком.
- Цыц, ненасытная утроба!
Ящерица затихла.
- Почему же невозможно? - упрямо спросил Синяка.
- Запой-с, - еще более гнусным голосом произнесла Имд.
Синяка, сразу отяжелев, поднялся.
- Ну, я пойду, пожалуй.
Тролльша неожиданно вновь превратилась в туговатую на ухо бабусю.
- А? Иди, иди, солдатик, - проскрипела она. - Ты заглядывай к нам
по-соседски. Дело хорошее. Скучно без живого голоса. Мы теперь здесь
надолго поселились. Как бы к весне совсем в болото не затянуло...
Синяку никто не провожал, и он вышел из замка. Постояв немного на
ветру, Синяка пошел обратно, к людям.
Хильзен боком сидел на столе, рассеянно наблюдая за тем, как Тоддин
Деревянный умывает Хилле. Батюшка-Барин засалился так, что своей
неопрятностью выделялся даже на фоне Завоевателей. Несмотря на нежный
возраст, юный Хилле обладал изрядной физической силой, и справиться с ним
было весьма непросто. Однако Тоддин пустил в дело обман и коварство, и
теперь, держа несчастного за кудри, окунал его головой в воду и энергично
тер его физиономию шершавой ладонью. Хилле отчаянно отбивался и орал
страшным голосом, как будто с него заживо сдирали шкуру. При этом он
ссылался на темнокожесть Синяки. Одним, значит, можно быть смуглыми, а
другим, значит, нельзя!
Кругом все хохотали. Все, кроме Тоддина, делавшего свое дело с
чрезвычайно серьезным видом, и Хильзена.
В роду фон Хильзенов не принято было заботиться о ком-либо, кроме
ближайших сотоварищей. Одо фон Хильзен собирался нарушить традицию и не
знал, как к этому подступиться. Сейчас он переводил взгляд с одной
физиономии на другую. Сколько раз он видел этих людей рядом с собой:
жующими, спящими, орущими песни, налегающими на тяжелые весла "Медведя"...
Но теперь он поймал себя на мысли, что они кажутся ему чужими.
Единственный, с кем он мог бы поговорить, был Норг. Но это белобрысое
животное прочно обосновалось на Первой Морской улице и не баловало казарму
присутствием.
Сегодня утром, прогуливаясь по башне в поисках, с кем бы подраться,
воинственный граф обнаружил Синяку спящим возле жестяной печки на втором
этаже. Хильзен остановился над ним в задумчивости. А почему бы и нет? В
конце концов, Синяка - бывший солдат, хоть и выглядит обычным заморышем.
Он служил в той единственной ахенской части, которая пробуждала в душе
Хильзена чувство, похожее на уважение. Возможно, Синяка даже умеет
обращаться со шпагой и, следовательно, составит ему компанию нынче утром.
Хильзен усмехнулся. Никогда нельзя знать заранее, что умеет и чего не
умеет Синяка.
Юноша спал прямо на голом полу, скорчившись и подсунув локоть под
ухо. Хильзен потыкал в него сапогом.
- Ты что разлегся? Вставай! Ночью будешь спать...
Синяка пробормотал что-то непонятное, потом простонал и перевернулся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг