тему, и на подходе к тоннельчику, ведущему к складу, Граф вдруг замирает,
и все тоже останавливаются. Из прохода доносится песня на два
несовпадающих голоса, Пахан-паханенковские, естественно. Причем если
Паханенок исполняет один из официальных гимнов Союза Свободных Народов, то
Пахан на ту же мелодию кладет вирши примерно такого смысла:
Эх, края родимые, лесные да болотные,
Всякий сброд по ним шатается, всех мастей и цветов,
Да и пахнет всяк по-своему, кто откуда взялся - поди узнай.
А я не виноват, что такой родился,
А моя жизнь - сплошная ненависть всех вокруг.
Я им зла не хотел желать, а меня обидели,
И теперь мне ничего не надо, кроме как уйти туда,
Где будет хорошо, но сначала всем отомщу,
И себя не пощажу, и про все другое забуду ради этого.
Поет Пахан слезливым громким голосом, напрочь заглушая официальный
текст типа: "Пусть все мы разных лиц, но цель у нас одна - приблизить дни
всеобщего блаженства". Эльфы уже бегут вперед, а я за ними. У дверей
возникает пробка, я пробиваюсь и вижу картину в духе лучших традиций
Великого Маршала. На полу - несколько вскрытых корзин, в миске - размазня
из желтой муки, два открытых черных кувшина, один зеленый, один красный, и
еще осколки второго красного разбросаны по полу. Около красной посудины
сидят оба орка, при нашем появлении песня обрывается. Паханенок просто
глядит узкими глазками, а Пахан проявляет инициативу.
- Во! - говорит он, поднимая с пола донышко разбитого кувшина с
зазубренными краями, и наливает в него чего-то, желтоватого цвета, оно
распространяет запах спирта в смеси с розовой водой и мясным бульоном.
- Во, - повторяет он, - хорошая вещь! Ты на меня так не гляди, я
красный случайно разбил, а что упало - то пропало. Не будешь? Ну и не
надо!
Он говорит довольно ровно, но отправляя в рот содержимое донышка,
проливает половину. Затем залихватски бьет импровизированный стакан об
пол, орет как взрезанный - просто так, от полноты ощущений - и валится на
спину. Паханенок тоже тянется к кувшину, но тут уже вмешиваюсь я.
- Все, нельзя! - и убираю емкость на самый верхний стеллаж, туда ему
уже не добраться. В дело вступают светлые, они волокут обоих пьяниц к
стене у выхода, а я пока занимаюсь провизией. В зеленом кувшине
растительное масло, не подсолнечное, конечно, а какое-то хитрое. Потом
всласть напиваюсь и наполняю свою, еще со времен налета на деревню,
баклажку водой, а потом и рядом лежащую пахановскую, только уже не водой,
а пойлом алкогольным - пригодится. Барон усмиряет гуляк, ругается на
всеобщем и ирчисленге, поминая всевозможных животных и насекомых, большей
частью вредных. Паханенок пытается вновь запеть, Барон это пресекает,
потом Пахан принимается изливать душу, не реагируя на тычки и пинки.
Впрочем, его монолог никому особо не мешает, и Барон просто приглядывает,
чтобы оратор с места не сдвигался. Пахан жалуется на трудности в
сколачивании организации - и недоверчивы орки здешние, и за грош продать
готовы, и от остальных наций надо прятаться, и оружия путевого не достать.
А сейчас еще с Запада беженцы-переселенцы идут косяками. Там, видать,
главного хозяина убрали, который силой всех в своих руках держал, а у
оставшихся мелких никто служить не желает, бегут кто куда. Они - беженцы -
к дисциплине, конечно, привычны и опыт боевой имеют, но в общины вступают
неохотно и хотят своими мозгами жить.
- А где у них мозги эти?! - втолковывает Пахан в пустоту нетвердым
голосом. - Думают, без хозяев рай наступит, солдафоны стоеросовые!
Наконец он смолкает и приваливается к стенке, а Паханенок уже давно
утих, мерно издает самые неожиданные звуки. Барон считает свою миссию
исчерпанной и идет к своим - они улеглись между рядами полок, и я тоже
прикладываюсь через полку от орков - вдруг чего. Эльфы, похоже, и вправду
спят - уж столько ночей глаз не смыкали; наверняка, когда Хворый меня
щупал, они только притворялись.
Я лежу - не сплю, скорее кемарю, пока Паханенок не принимается
вполголоса ругаться во сне - длинно, визгливо и противно. Я поднимаюсь
заткнуть ему рот и замираю на месте: в проеме показываются два белых урха,
они входят не сторожась и с любопытством озираются по сторонам. Один из
них довольно громко говорит:
- Еще один склад, смотри-ка. Тут кто-то из наших побывал уже.
- Да, - отвечает второй, - но все же никогда еще так не было - раз
прошли - тупик, два прошли - тупик, а сейчас идем - ход в новые системы.
Паханенок открывает один глаз, проклинает все системы, старые и
новые, на навозной куче их замеси, и вновь отходит ко сну. Один из урхов:
- Тьфу, кто их только пустил вперед, это быдло крючконосое? Мы ж
вроде их не брали с собой, здесь они все одно дохнут!
- Нам тоже сам знаешь что может быть. Растолкай их!
Второй принимается расталкивать. Я оборачиваюсь назад - эльфы на
ногах, стоят в полной готовности, почти на самом виду, да тут и спрятаться
негде. В тоннеле появляется еще один урх, он тащит на волокуше какой-то
ящик. Услыхав мычание Паханенка, он бросает веревку и идет сюда. Один из
первых двух говорит:
- Ага, хорошо, что пришел. Ты у нас с недоделанными возишься? Гляди,
твои уже нализаться успели.
Новый глядит на орков и усмехается:
- А это и не мои. Точно.
Первый урх оборачивается, и наконец видит наши мешки, а затем
поднимает глаза и наконец-то замечает эльфов. Среагировать на новость он
не успевает, я швыряю ему в голову тяжелый зеленый кувшин, который громко
разбивается об скулу. Следующий, красный, летит в нового, но я, наверное,
растянул себе что-то в руке, и кувшине не долетает до цели. Тогда я
выскакиваю из-за полки, прыжком бросаюсь на пол, рядом с залитым маслом
противником и бью его ножом в грудь, а над головой слышен посвист стрел.
Один из урхов медленно валится на пол, а другой остается стоять с
удивленным видом, и потом отпрыгивает в проход. Барон кидается за ним,
теньканье тетивы, грохот и тишина, только разбуженный Паханенок что-то
бормочет. Хворый очень тихо командует:
- Забираем оружие, мешки и уходим, здесь мы в ловушке!
Я хватаю под мышки тяжеленного Пахана и волоку его, пока дорогу не
загораживает ящик и рядом - труп урха. Приходится дать Пахану штук пять
оплеух, после которых он становится способен двигаться сам - хотя и с моей
поддержкой. Мы почти добираемся до стыка с основным тоннелем, когда выход
заслоняет еще одна фигура с явным намерением помешать движению. Я с
разбега тараню препятствие Паханом, и оба - и противник, и таран -
влепешиваются в стенку напротив, а сзади слышен шорох волокомого
Паханенка, он так и не пришел в себя. Из боковых выходов начинают выбегать
урхи и не тратя времени направляются к нам. Эльфы пуляются из своего и из
трофейного луков, но толку мало, а Пахан вцепился в незадачливую
баррикаду, и пока я пытаюсь его отодрать от нее, уходят секунды, Паханенка
уже втащили в боковой отросток, и Хворый ныряет туда же. Я ору: "ну и хрен
с тобой, вожак иметый!" - и бросаю Пахана на произвол судьбы. Рядом Граф,
держится за голову, видимо, камень из пращи попал. Протягиваю руку - он
хватается за нее, как слепой, и вместе мы бежим в тот же боковой проход.
Он сначала раздваивается, потом перекрещивается с узким коридорчиком, я
виляю туда и сюда и наконец окончательно путаюсь в этих переходах. Пару
раз мы наткнулись на урхов, которые гонятся то ли за нами, то ли за
группой Хворого, но тут же теряем врагов из виду, как в лабиринте, да это
и есть лабиринт, с Графа толку мало - бежит, постанывает, одна рука на
глазу, другая за меня уцепилась. Несладко ему, ладно, сейчас передохнем. Я
выбираю короткий переходик с двумя выходами и пристраиваюсь в нем. Итак,
что с Графом? Плохо. Камень ему вдарил между виском и лбом, на месте удара
жуткого вида шишка и кровоподтек. К ней уже присохла прядка волос, а
остальная шевелюра всклокочена и перепутана. Укладываю беднягу на спину и
принимаюсь за врачевание, как умею. Для начала поливаю синяк давешним
алкоголем, а потом, отклеив волосы, завязываю голову куском рубахи,
ничего, она у Графа длинная, ей не убудет. Затем, наложив на его голову
руки, принимаюсь за целительство. Не знаю, то ли у меня получается, то ли
сам пациент оправляться начал, тем не менее результат налицо: дыхание
поровнее стало, руку от лица убрал, а потом и вовсе засыпает Граф. Это
хорошо, а я пока разберусь, что у нас есть. Так - оружия у меня топор да
кинжал старый, у Графа лук, восемь стрел и пустые ножны на поясе. Зато у
него на спине узел, в котором две корзинки и черный кувшин, а у меня
только две баклажки, одна уже наполовину пустая. Выглядываю в оба проема
по бокам - те же огоньки, несколько выходов в туннели подальше, и никакого
движения, поэтому можно вернуться к болящему сотоварищу и обдумать
положение. Хотя чего думать? Если Граф дорогу знает - выведет, а если нет,
то будем плутать, пока есть еда. Кончится - снова плутать, но уже на
голодное брюхо. Ну и потом лечь где-нибудь у теплой стенки и тихо
помереть, мучаясь совестью, что такое чистое и культурное место будет
теперь захламлено безымянными останками. Вдоволь натешившись такой
перспективой, я решаю отвлечься от мрачных мыслей и принимаюсь старательно
вспоминать всякие дурные и веселые эпизоды из биографии. Особого подъема
настроения это не вызывает, но отвлекает все же. Часа через три Граф
начинает подавать признаки жизни - открылись глаза и помещение обводят.
Затем он с явным недоверием к своим силам садится и приваливается к
стенке.
- Ну, как мы себя чувствуем? - Ответа нет. Граф просто осторожно
пробует повернуть голову, шевелит руками. Затем спрашивает:
- А где все остальные?
Я встаю навытяжку и весело докладываю:
- Не могу знать! Пахан в нетрезвом состоянии оставлен на поле боя, за
что ответственности нести я не собираюсь. Группа из двух эльфов и одного
орка отбыла в неизвестном направлении. Ваша благородная особа находится на
излечении после контузии камнем неизвестной породы. Ну как, вспоминаешь?
- Вспоминаю... - Вот тебе и на. Голос безнадежный, и лицо даже не
мрачнее тучи, а просто не знаю, с чем сравнить. Такое впечатление, что он
от горя готов завыть на каменные плиты потолка за неимением луны, но
невероятными усилиями сдерживается. Мне это не нравится:
- Ладно, хватит, нечего тут пантомимы разыгрывать. Выкладывай, какое
горе, вместе помозгуем, как с ним бороться. А то, знаешь, нам либо вместе
выбираться или не выбираться, либо то же самое, но поодиночке. И первый
вариант меня больше устраивает.
Граф глядит на меня притухшим взором и серьезно, вроде бы спокойно
говорит:
- Действительно, горе, беда. Причем такая, что нет смысла даже делать
что-то. Это я не про тебя, это про меня. Я не выполнил своего обещания, и
никто из нас троих. Я дальше жить не собираюсь.
- Слушай, ты, тоже мне, свечка гаснущая. Я с ним как с нормальным, а
в ответ что? Видал я у вашего брата такие тихие истерики, они гроша
ломаного не стоят. Выполнил, не выполнил - сколько всего на свете сделать
просто невозможно, а вот исправить как раз наоборот, можно что угодно, тем
более тебя-то сроки не поджимают, а ты как лужа растекся!
Граф на мою агитацию никак не реагирует, просто смотрит, о своем
думая, и я наконец понимаю - не истерика это. Ну что мне делать - на
колени, что ли, встать: не помирай, мол, друг сердешный, один остаться
боюсь хуже всего прочего, да и тебя, дурака, жалко?
- Граф, ты, конечно, можешь что угодно над собой учинять, но ведь ты
ж еще и мне помогать до последнего поклялся, вспомни - звездное небо в
свидетели брал!
Граф улыбается:
- Мне теперь все равно, ты меня отнюдь не напугал. Но и сам ты тоже
напрасно боишься - я помогу тебе, ибо мне кажется, что тебе придется
совершить еще многое - или здесь, или наверху. А я... я подошел к концу
своей дороги и сейчас перешагиваю ее край. Дальше - ровное и гладкое поле,
и я на нем буду скользить от каждого толчка, пока не смогу уйти.
Ладно, спасибо что хоть кончину отложил, а дорожные рассуждения - его
дело. Говорю нарочито бодрым тоном:
- Прекрасно. Итак, где мы находимся - знаешь?
- Нет.
- Как-нибудь в этих лабиринтах ориентируешься?
- Нет.
- Совсем хорошо. План действий?
- Найти затворную плиту, открыть. За ней могут оказаться знакомые
ходы, я их узнаю. Хоть и не много я здесь ходил, но помню все места, где
бывал.
Еще бы нет: эльф, забывший что-то - картинка не из обычных.
Снова вперед, по обрыдлым коридорам в ровном бело-желтоватом свете.
Ищем тупики, наконец находим, Граф чуть ли не по запаху выявляет ключевые
камни - их три, но если я расставлю руки до двух соседних дотянусь. Мой
спутник присаживается на пол:
- Надо подождать до времени. Хитро было придумано - но не спасло.
- Граф, ты можешь говорить яснее? Мне, ей-же-ей, хочется понять
наконец, в какую игру я ввязался. Я б тебя вопросами замучал, да не знаю,
про что ты ответишь, а про что нет. Расскажи лучше сам, и при этом учти,
что я... в общем, я, наверное, более чем просто человек достоин доверия.
Хвастливо? Можешь не верить, дело твое.
- Хорошо, Алек. Я объясню тебе всю историю вообще, а всякие
подробности - ты уж извини.
У меня возникает желание пройтись по поводу секретов тысячелетней
давности, но лучше сдержаться, а не то вдруг Граф опять скиснет.
Тайны оказываются не "тысяче...", а сроку в пять-шесть раз большего,
еще тех времен, когда в этих местах обосновался народ, неизвестно откуда
пришлый, и тогда-то загадочный, а по нынешним временам полный мрак. Народ
этот городов и крепостей себе не строил, но только потому, что были против
тунгиры, коренное тогда население этой земли. Я специально переспросил -
тунгиры, это краболовы, что ли? - оказалось нет. Краболовы с тунгирами в
тесном родстве, это да, но тунгиры были единым народом и серьезной силой,
а краболовы до сих пор мелкими группками вдоль рек бродят и редко-редко
оседают в деревнях. От природы им дано многое, но увы, не в прок - тут я с
Графом полностью согласен.
- Ну, так вот, - продолжает Граф. - Тогда очень многим не верилось в
будущую мирную жизнь, и очень свежи были в памяти ужасы прежних времен.
Да уж. Помнится, в Круглом даже сейчас, рассказывая о гигантомахиях
тех времен, старики опасливо понижают голос.
- К тому же на юго-западе маячил бастион зла, а здесь - на ближнем
Севере - загадочный форпост Токрикан, о котором до сих пор известно мало,
но то, что известно, внушает беспокойство. И вот поэтому в уплату за жизнь
на этой земле тунгиры предложили пришлому народу построить подземные
убежища на случай новых опустошительных событий, для себя и для всех
живущих здесь.
Граф останавливается перевести дыхание и продолжает. Описывает, как к
договору подключились эльфы, потом кучка гномов с запада предложила свои
услуги, и переходит к рассказу о строительстве. Эти загадочные не вручную
здесь копали. "Делали они из дерева и железа, и других неизвестных материй
чудовищ разных, и оживляли их своею силой и искусством", - а уж зверюги
землю рыли, во всех смыслах. Вот у кого старику Ларбо поучиться бы! Он-то
дальше слабосильных лошадей не продвинулся, хотя и старался. Это я по ходу
дела вспоминаю, а Граф уже подходит к окончанию стройки. Итак, убежище
готово, но, судя по обмолвке Графа, у эльфов возник раздор, как результат
- стычки и трупы. Но это дело житейское, а дальше начинается самое
интересное: часть эльфов вписала в договор свою обязанность охраны и
обережения сооружений, конечно, вместе с другими участниками контракта. Но
начинается "моровая язва", загадочный народ снялся и от греха подальше
исчез, вестей не подавая, а тунгиры полегли почти все. А тут еще и
эльфийская усобица разбушевалась - в лучших худших традициях светлого
народа, и осталась от всей затеи только прекрасная, добротная, на века
сделанная подземная страна, в которой некому и нечего было делать.
Конечно, поначалу подземелья навещались, но потом наверху события всякие
пошли, с запада поползли разные, то ли беглые, то ли новых земель ищущие.
Про подземелье постепенно забывали, а пришлые так и вовсе не знали, и
заботой угасающего - опять Граф не говорил это впрямую, но я понял - рода
стало единственно недопущение под землю чужаков. А потом и это забылось, и
лишь недавно всплыло давнее обязательство. И опять же, не все из
вспомнивших решили двинуться его выполнять - теперь уже просто перекрыть
вглухую все известные и неизвестные входы-выходы.
- И теперь, - Граф говорит с горечью и безнадежностью, - это тоже
стало невозможно, подземная страна полна урхов, которые идут с Севера. Мы
не сдержали своего слова.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг