только в редких богослужениях, и тогда он звучал для ушей слушавших дико,
нелепо. Буквы проглатывались, слова коверкались, понять можно было только
с пятого на десятое. Инанна пользовалась именно этим языком, но, к
изумлению Большого, в ее устах он звучал мило, как речь ребенка,
очаровательно ломающего речь.
- Инанна? - повторил Гильгамеш. Первая оторопь прошла, также быстро
миновала гордость, остались удивление и настороженность. Он не мог не
верить, что это богиня. Сияние лилось не через узкие высокие окна, оно
исходило от нее и от странного спутника, почтительно прятавшегося за спину
Хозяйки. - Я перед тобой, Светлая Госпожа!
- Кланяйся, кланяйся! - корчил рожи карлик.
- Не слушай Ниншубура, не слушай моего посла, - прокартавила богиня.
- Не дело красавцев кланяться; тот, кто дарит радость, может высоко
держать голову перед небесами.
Карлик стушевался, совсем исчез за серебряной повязкой Инанны.
- Какой ты красавец! - богиня склонила голову к плечу. Финиковые ее
глаза подернулись медовой пленкой. - Ты переполнен соком, как добрый
бурдюк пивом. Я так и ощущаю, как ты, шипя, брызгаясь, бежишь по моей
коже! Открой свое мужество, Большой, подари мне крепость, что построила
стены, поразила Хуваву. Согни руки, чтобы я могла потереться о твои жилы,
о твою мощь...
Инанна сделала шаг вперед - и в ноздри Гильгамеша ударил аромат
ирисов - синих, бородатых цветков, росших в преддвериях горы Хуррум.
- Постой, Утренняя Звезда! - превозмогая жадное желание коснуться
такой близкой, сладкой, словно масло, рассеченной золотой сеткой груди,
Гильгамеш спрятал руки за спину и отступил назад. - Я поклонялся тебе,
дарил сливки, дарил телиц, желтые алавастровые сосуды, полные молока, лил
перед твоим алтарем кровь речных петухов, щедро осыпал золотом
сестер-блудниц. Если хочешь, дам тебе всего - почет, какого нет в землях
черноголовых ни у одного из богов, платьев, пива, елея для твоего
слуги-гонца. Я раскрою для тебя все кладовые Энки...
- Не надо, юноша! - Инанна закинула руки за голову и, тренькая
колокольчиками, выстукивала танец, который владыка Урука множество раз
видел в исполнении блудниц. - Я хочу сейчас совсем другого: рук, которые
ласкали бы мое лоно, рук, которые сорвали бы сетку с груди, подняли бы на
спину серебряную повязку. Именно здесь... Сейчас меня окатят твои шипящие
силы; раскачают и бросят оземь, прямо в сладкий холод!
- Помилуй, светлая госпожа. - Большой молитвенно сложил руки перед
грудью. Он не мог понять, кто кому подражает - блудницы небесной
соблазнительнице, или же она им. - Я буду строить тебе храмы, посылать в
них самых красивых девушек. Но не проси меня стать твоим супругом - даже
на одно сегодняшнее утро.
Колокольчики зло звякнули и смолкли. Танец прекратился, богиня
опустила руки и непонимающе смотрела на Гильгамеша.
- Тебе нужен знахарь? Хувава повредил в тебе мужское? Скажи - мы
исправим все это. Нет лучшего мастера заговоров, чем мокрый Энки...
- И еще раз прошу, помилуй, - покачал головой Гильгамеш. - Твоя
прелесть не для людей. Они сгорают в ней, как бабочка, залетевшая в
костер.
- Что за глупость! - глаза у богини быстро темнели. - Выходит, ты
просто отказываешь мне?
- Да, Красавица. Отказываю, Госпожа. - Голос Большого окреп, набрался
звучности. - Нет счастья людям, которые тебя любили. На каждого из них ты
обрушивала беды. Притворялась ласковой овечкой, трущейся о хозяйские
колени и тут же пожирала возлюбленного. Говорят, есть такие рыбы, в роду
которых самцы живут только до спаривания. Но мы-то не рыбы, человеческий
удел совсем в другом. Ты сладка как брага, но тело от такой браги ломает в
смертной лихорадке. Нет, красавица, не хочу я такой чести!
Инанна лишилась дара речи. Грозовые сполохи разорвали сияние,
царившее в комнате. Из-за спины хозяйки выбрался Ниншубур. Он подковылял к
Большому и ткнул ему в живот маленьким скрюченным пальцем:
- И тебе не страшно? Не простят такого святотатства ни небеса, ни
преисподняя! Копья, шилья, крючья - вот что сейчас нашлет на тебя светлая
Инанна!
- Неправда, - упрямо свел брови Большой. Добрые боги на моей стороне.
Ану и Уту, которые видят все, подтвердят мои слова. Вспомни Думмузи,
красавица! - обратился он к налившейся румянцем гнева, стыда Инанне. -
Царь, пришедший из степей вместе с домашним зверьем, Царь, что был любезен
Шумеру и стал любезен тебе. Кто не радовался вашему браку, какое сердце не
любовалось на то, как вы в лодке ездили по Евфрату? Так что осталось от
твоего мужа? Пастушечья флейта? Гроздь дикого винограда? Посох и
серебряная чаша? Плач под широкую свирель? Твои глаза послали ему смерть,
светлая звезда! На него ты переложила подземные проклятья - на
собственного мужа, не на кого-то еще! Вспомни садовника Ишуланну,
немевшего перед твоей красой, посвятившего свой волшебный сад служению
тебе. Где он теперь? - паук, раскидывающий паутину на ветвях шелковицы. По
утрам она вся в слезинках, люди говорят, что это не роса, это плачет по
своему саду Ишуланну. Вспомни другого садовника, перед которым ты
разлеглась, словно бы в томном сне: "Подходи, мол, бери меня!" И когда он
взял, ты обрушила свою злобу не только на него - ты обрушила ее на
человеческий род. Может, вспомнить еще тех возлюбленных, что ныне влачат
свои дни в обликах льва, волка, птицы? Каждый знает о том, как ты
спускалась в преисподнюю: к своей сестре Эрешкигаль, наезднице Кура. Что
она с тобой сделала? Судила, семь раз зачитывала приговор, а потом
казнила. Казнила за прегрешения - зачем бы иначе сестре вешать сестру на
крюк?
- Чушь, красавец! - закричала Инанна.
- Неправда, Гильгамеш, - глазки Ниншубура совсем исчезли в складках.
- Есть великая тайна нисхождения божественной святости и возрождения,
возвышения ее...
- Ан нет! - вспылил Гильгамеш. - Тайна-тайной, но судили святость за
грехи! Куда денешься?
Инанна, бурно дыша, схватилась за ключицы.
- Ты слышишь, Ниншубур? Ты слышишь, как смертный, червь навозный
оскорбляет меня!
Гильгамеш в первый раз за весь разговор склонил голову:
- Прошу твоей милости, богиня Белой звезды! Я наполню храмы,
посвященные тебе, подношениями и почтением...
- Будь ты проклят!
Свет померк в глазах у Большого. Белая молния соединила на мгновение
Кулаб с наполнявшимися дневным жаром небесами, и вместо аромата ирисов
Большой ощутил резкий, сухой запах ревности.
Далеко не каждый в состоянии представить, что испытывает отвергнутая
женщина. Что же тогда говорить об отвергнутой богине! Слезы, злые слова,
обещания мести - все это было, но преувеличено неоднократно. Небеса
прислушались - кто с тревогой, кто с веселым любопытством. Неужели нашелся
человек, который натянул нос красавице? Интересно, чем она ответит ему?
- Подождите, не торопитесь, - густо посмеивался Энки. - Больно уж
громко причитает наша кобылица. Когда превращала возлюбленных в пауков,
такого количества слез не было.
Влажнобородый как всегда был прав. День продолжались стенания,
другой, а потом притихла Инанна, и Ниншубур, ее уродливый посол, опять
отправился на землю, дабы предстать перед Гильгамешем.
Большой менее всего ждал его появления. После разговора с Инанной он
бросился к Энкиду, чтобы рассказать тому обо всем. Однако чем ближе он
подходил к покоям, которые степной человек разделял с капризной Шамхат,
тем больше сомневался, стоит ли это делать. Хвастаться отказом перед
богиней? Так ли велика слава такого отказа? То, куда вступал Гильгамеш,
было не менее страшно, чем темнота под кронами хуррумских кедров. С
полдороги Большой повернул к матушке.
Жрица подскочила на месте, услышав его слова.
- Она пришла к тебе и предложила себя? Вот так, подобно простой
шлюхе?
- Ну да, - пожал плечами Большой. - Сейчас и я удивляюсь, а тогда -
совсем не удивился. Она и выглядела как шлюха - откормленная, растертая
старухами-жрицами из ее храма.
- Я верю тебе, - поникла Нинсун. - Оттого пугаюсь. В любви Инанна
свирепа. В мести - еще больше. Хорошо, что ты ей отказал, но теперь
никакое гадание не предскажет грядущего. - Жрица с мольбой посмотрела на
Гильгамеша. - Пусть Энкиду все время будет рядом с тобой. Как во время
похода к Хуваве. Ты - Большой, сынок, тебя хранят мои благословения,
благословения отца, небесная кровь, которая течет в твоих жилах. Но пусть
рядом с тобой будет брат. Энкиду силен и смел, а главное, он - твой
талисман, твое ожерелье, которое отводит беду. Послушайся меня, прошу; да
оставит Энкиду на время ненаглядную свою Шамхат. Пусть блудница побудет
одна; глядишь, и капризов у нее станет меньше...
Гильгамеш позвал брата, и два дня они ходили только вместе, словно в
первые дни после поединка перед храмом Ишхары. Энкиду не возражал против
этого. Большому пришлось выслушать бесчисленное количество восторгов по
поводу растущего живота его возлюбленной. Несколько раз он подступал к
Гильгамешу с расспросами: чего они ждут? Почему он постоянно должен носить
с собой палицу? Но старший брат отмалчивался, не желая пугать Энкиду
именем нового соперника.
На третий день, закончив утреннее богослужение перед слепящим ликом
Уту, Гильгамеш, сопровождаемый степным человеком, спустился в свои покои.
Когда Энкиду увидел, кто ждет их там, он разом пробормотал все заговоры,
которым выучился в Уруке. Посредине комнаты стоял карлик Инанны, а вокруг
него без всякого усилия со стороны вертелись блюда с древними, кружащими
голову рисунками.
- Наконец-то! - воскликнул Ниншубур и, рассыпаясь в груды осколков,
блюда рухнули на пол. - Госпожа моя настолько сердита, что двое суток
выдумывала для тебя смерть!
- Госпожа? Какая смерть?.. - в недоумении повернулся к брату Энкиду.
- Что это за мерзкий урод? Это и есть причина, по которой ты, Гильгамеш,
просил меня побыть рядом с тобой? Он еще более безобразен, чем Хувава, но,
быть может, я прихлопну его палицей и наваждение лопнет как рыбий пузырь?
- Палица? Не сметь! - злые черные глазки вынырнули из складок
человека-груши.
- Постой, Энкиду. Про палицу пока говорить рано, - придержал Большой
брата рукою. - Инанна прислала нам своего главного слугу, а, значит, она
решила обождать с казнью.
- Инанна? - рот у степного человека долго не мог закрыться.
- Она самая. Видишь, какими историями обрастает наш поход за кедрами!
Ниншубур хмыкнул.
- Самонадеянность! Предоставь Инанна право выбора мне, я нашел бы
способ погасить твою гордость, юноша. Но светлая богиня бесконечно
милостива. Она забудет о твоих словах, ежели ты выполнишь ее просьбу.
- Просьбу?
- Именно. Инанна снисходит до того, чтобы просить тебя. - Карлик
подбоченился, как делали это старейшины Урука, готовясь произнести перед
Гильгамешем речь. - Росла на берегу Евфрата, юноша, плакучая ива. Ветви ее
спускались к самой воде, а листья отбрасывали тень, в которой госпожа моя,
светлая Инанна, возлежала со степным владыкой Думмузи. Однажды воды
Евфрата всколыхнулись бурей, разрыли берег под ивой, обнажили ее корни.
Вот-вот - и Евфрат надругался бы над ней: сорвал с места, погрузил в волны
и понес в бескрайнее полуденное море. Но увидела это Инанна. Она
поддержала деревце, взяла его в свои руки и перенесла сюда, в сад за
храмом Э-Аны. Хотела Утренняя Звезда дождаться, когда оно вырастет, чтобы
сделать из ствола себе праздничное ложе...
- Я знаю это дерево, - перебил карлика Большой. - Каждый горожанин
видел его. Вот так. Рассказывают про иву и эту легенду, и другие...
- Я не легенду рассказываю. Я говорю правду! - оскорбился Ниншубур. -
Человеческая болтливость приравняла ее ко всяким вздорным выдумкам. Но ты,
юноша, должен бы отличать пустословие от истины! - Переведя дыхание, посол
продолжал уже с меньшим прилежанием. - Выросла ива. Из маленького деревца
стала могучим, кряжистым древом. Наступила пора срубать его. Хорошее ложе
вышло бы из ивы - и Инанна лежала бы на нем вольготно, и ты, юноша, не
будь в тебе столько дурацкой гордости! Но не подступиться теперь к иве.
Кто-то посмотрел на нее злым глазом - и три подземных демона устроились в
дереве. В кроне свила гнездо птица Имдугут. - Карлик приложил руки к щекам
и по-бабьи начал качать головой. - В корнях - змея, которую не могут
одолеть никакие заклятья. А в стволе устроилась черная демоница, страшнее
ее я не видывал ничего!
- Неправда! - возразил Энкиду. - За кого он принимает нас, брат?
Сколько раз доводилось бывать там - а демонами и не пахло!
Ниншубур отвратительно сморщился. Лицо его, казалось, в этот момент
полностью собралось внутрь, так что осталась видна только складчатая
поверхность вяленой груши. Откуда-то изнутри раздался раздраженный голос:
- Не бывает предела глупости! Люди видят одно, глупый силач, а боги -
другое. На то мы и боги, чтобы видеть больше вас... Сейчас ты убедишься в
этом - если твой большой брат не испугался. Инанна хочет, чтобы Гильгамеш
взял оружие и прогнал из дерева демонов!
Энкиду крякнул.
- Прямо сейчас? - переспросил Гильгамеш.
Глаза Ниншубура вынырнули из складок.
- А чего желаешь ждать ты, юноша? Пока ива не сгниет?
Большой посмотрел на брата. Не нужно было особого ума, чтобы увидеть
в предложении карлика подвох. Гильгамеш ощутил тревожный зуд под сердцем,
но тут же вдоль хребта поднялась уверенность в себе. Его натура не желала
прислушиваться к опасениям. Глядя на недоуменно пожимающего плечами
Энкиду, он рассмеялся:
- Инанна нетерпелива, как твоя Шамхат, когда ей хочется сладкой
простоквашки!.. Хорошо, вестник, взять оружие и прогуляться до ивы
большого труда не составит. Мы идем.
- Подожди, Большой! - тронул его за руку степной человек. - Мне
кажется, что как-то все это... не по-настоящему. Разве бывает так, чтобы
боги вдруг являлись и говорили: вот, мол, бери топор и тут же убей
кого-нибудь? Даже если испытывают веру, наверное должно быть время для
раздумья.
- Инанна испытывает не веру, - глядя на Ниншубура, ответил брату
Гильгамеш. - Будем говорить так: Светлая Звезда испытывает смелость.
- Смелость? - фыркнул Энкиду. - Это после Хувавы-то? Мне не нравится.
Вот так. Не может быть, чтобы боги отступили перед какими-то змеей и
птицей!
- Ты боишься? - спросил Ниншубур.
- Замолчи! - рявкнул на него степной человек. - Или я перетру тебя
голыми руками в порошок. Будь на то моя воля, Гильгамеш, я подвесил бы это
отвратительное создание на стене. За ноги. И пусть он висит там, пока не
расскажет о пакостях, задуманных его уродливой головой!
Большой с удивлением смотрел на брата.
- Когда-то ты, Энкиду, растолковал мне сны. Но теперь - ущипни себя
за щеку! - мы не спим! Здесь нечего истолковывать. Ко мне явился посланник
Инанны, и если боги хотят от меня подвига, значит, я могу его совершить. К
тому же, брат, я только что дал ему слово.
- Брат, спроси совета у Нинсун, - не унимался Энкиду.
Ниншубур, настороженно внимавший уговорам степного человека, затопал
ножками:
- Он держит тебя, словно трусливая жена! Скоро все черноголовые
станут смеяться: "Энкиду не пустил Гильгамеша совершить подвиг, помочь
красавице Инанне!"
Большой вспыхнул.
- Ты можешь оставаться, брат. А я иду прямо сейчас. С матушкой буду
разговаривать после возвращения.
- Как же я могу остаться! - Энкиду покачал головой. - Возьми меня с
собой. Я посажу этого карлика в мешок и, чуть что не так, удавлю его!
Те из жителей Урука, кто видел их, до самой смерти не могли забыть
этой процессии. Окруженный нервно мерцающим сиянием, впереди семенил
складчатый Ниншубур. За ним, чуть ли не подгоняя карлика палицей, шагал
Энкиду, а следом шел беззаботно хохочущий Гильгамеш. Блистающий топор на
плече владыки города, тяжелый кинжал на поясе, плетеный из витой медной
проволоки шлем, закрывающий темя, виски и затылок, все это предвещало
что-то необычное. Когда процессия подходила к храму Э-Ана, за ней уже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг