работы только что закупленной шведской дерьмососной машины - три черные
"волги", толпа сытых молодчиков с "малборо" в зубах и мигающий тридцатью
лампочками заграничный агрегат со всеми своими кишками и насосами). Либо,
наоборот, все вполне тихо-мирно, но объект в точке рандеву не появляется:
неожиданное совещание, внезапная командировка в Гатчину, а один раз даже -
небольшая автомобильная авария!.. Это длилось две недели. Мне все уже было
ясно, я совсем намеревался уже дать отбой, как вдруг получил доклад: все
ОК, жертв и разрушений нет, процедура завершена благополучно. Сашка сияет
в ожидании премиальных, потирает костлявые свои ручонки профессионального
садиста, Серега сыто жмурится, довольный, словно тигр, задравший наконец
своего дрессировщика, а я сижу тут же, как бы случайно присутствую при
ихнем докладе, будто дерьмом накормленный, и ничего не понимаю...
А через два часа мне сообщают из ВНИИТЭКа, что объект - в полном
порядке, прибыл на работу без опоздания и в настоящий момент завершает
свое сообщение на семинаре, цел и невредим... Эти два жлоба отметелили
н_е _т_о_г_о_: я потом специально ходил в больницу смотреть и видел
пострадавшего - и в самом деле похож, во всяком случае издали. Жлобы
вместо премиальных получили по одному выговорешнику каждый, а я свое
задание - отменил. С легким сердцем. Но не успокоился на этом. Очень уж
мне, настырному идиоту, хотелось вызвать "разрыв мозга" так сказать
искусственным путем. Ведь это же была ранняя молодость моего открытия.
Я получил разрешение на УКОЛ. Разумеется, настоящий боевой укол мне
бы вряд ли разрешили, но такой был мне и не нужен. Мне нужен был хороший
профессионал, который получит обычное задание "уколоть и исчезнуть".
Профессионал выполнит приказ, уверенный в том, что совершает штатную
ликвидацию. Начальство будет знать, что в шприце - почти безвредный
коктейль спецмедикаментов. А я узнаю, может быть, как реагирует Рок на
угрозу жизни.
Я ничего не узнал. УКОЛ прошел штатно. Из ВНИИТЭКа мне после обеда
доложили, что объект жалуется на тошноту, глаза у него сделались красные,
ладони - тоже и чешутся. Все - в соответствии с прогнозом и анамнезом.
Организм отреагировал, Рок - нет. Я остался при своих - при своей
лихорадочной глупости, при своем бессилии, при неумении своем и
неспособности что-либо доказать.
Разумеется, каждый раз начиная эксперимент, я в каком-то смысле шел
ва-банк. В случае УДАЧИ мне пришлось бы громоздить горы вранья, чтобы
вывести себя и ЕГО из зоны начальственного внимания. Я был, впрочем, готов
к этому. Однозначный результат решал бы все проблемы раз и навсегда - я бы
просто ушел от них к НЕМУ и сделался бы недостижим. Так мне казалось
тогда. И это, в общем, было правильно. Хотя определенные нюансы безусловно
присутствовали и придавали ситуации специфический акцент..."
Здесь в рукописи имела место ступенька. Она не бросалась в глаза,
более того, она была незаметна и старательно, хотя и неумело, заглажена.
Страница двадцать шестая благополучно заканчивалась, а потом следовали
страницы (общим числом - одиннадцать), нумерация которых была
ликвидирована старым добрым школьным способом, каким, бывало, голову
Минина из учебника истории СССР переставляли на место головы гаттерии в
учебнике зоологии (и наоборот). Далее страницы снова шли подряд, и особого
труда не составляло сосчитать, что всего из текста вынуто с неизвестной и
не совсем понятной целью восемь страниц - с двадцать седьмой по тридцать
четвертую включительно.
Вряд ли это сделал автор записок. Скорее уж - Красногорский-младший.
Что-то не показалось ему на этих страницах. Что-то такое там было, чего не
захотелось ему доводить до сведения героя записок...
Установить это "что-то" представлялось пока невозможным. Да и
следовало ли этим заниматься?
4
"...Мировая Линия, как я ее себе представляю, есть последовательность
событий в жизни каждого человека, протянутая ОТ и ДО. Проследить ее, а тем
более - предсказать, разумеется, в принципе невозможно, как невозможно
даже просто перечислить все, скажем, допустимые позиции шахматной партии.
Однако принципиальная эта невозможность вовсе не отрицает само
СУЩЕСТВОВАНИЕ Линии. Линия - есть, независимо от нашей способности или
неспособности ее прочертить, она существует реально, она протянута ОТ и ДО
и, так сказать, овеществляется по мере хода времени.
Можно представить ее в виде некоего туннеля в тумане - ты движешься,
и он открывается перед тобою с каждым твоим шагом, а то, что тобою уже
пройдено, вновь затягивает мгла. Но у туннеля есть стенки, поэтому может
быть правильнее представлять себе Линию, как поток ветра в чистом поле,
или напряженную струю воды в стоячей воде, и человек в этом потоке, словно
большой жук, увлекаемый шквалом и ничего об этом шквале не знающий, или -
рыба в этой прозрачной бесцветной струе, тоже ничего об этой струе не
ведающая... Но шквал этот и справа, и слева от жука, и ниже, и выше его,
может быть, валит кого-то с ног, и срывает крыши, и закручивает хоботы
смерчей - жук ничего не знает об этом, знать не может и не хочет, он знай
себе гудит по своим делам ("...На нем мундир сапфирный, а сам любовью
тает, и к розе он летит - зум-зум, зум-зум...")
Все это, повторяю, можно было себе представить, но я не желал этого
делать. Человек - не жук. Человек способен управлять своей судьбой, и свою
Мировую Линию он в значительной мере протягивает ОТ и ДО сам, напрягая
волю и совершая поступки, которые полагает верными. А раз так, то первый и
главный вопрос: что это за человек?
Главное качество его, на мой взгляд: наивность. Простодушие,
переходящее временами в сущий инфантилизм. Верность неким принципам,
сформулированным и усвоенным в незапамятные времена. Абсолютная негибкость
поведения, если речь идет о сопротивлении наглой силе, и при этом - чуть
ли не угодливая податливость в ответ на слабость, беспомощность,
неумелость. Полное неприятие "закона джунглей" - в удивительном сочетании
с немедленной готовностью воспринять этот закон, если его тебе навязывают
силой. На силу ответ - сила, на слабость ответ - мягкость. Он - рыцарь,
вот он кто. В самом безнадежно-романтическом, вальтер-скоттовском и даже
дон-кихотском смысле этого подзабытого слова. И как всякий рыцарь -
бессилен перед ловкой слабостью и расчетливой ловкостью.
Я не предвидел с ним особенных проблем.
Проблема, еще и еще раз повторяю это, была в другом. Проблема
возникала и гляделась совершенно непреодолимой в случае, если он - лишь
подопечный Рока, "роководимый", как он сам называл героя своего романа, -
тот самый ничего не ведающий жук, которого несет на себе невидимый и не
осязаемый им шквал, сокрушающий все по сторонам и на пути.
Но у меня больше не было ни времени, ни желания выжидать и собирать
еще какие-то свидетельства, косвенные улики и лукавые факты. В начале
74-го погибла его жена, погибла страшно, гораздо страшнее, чем это можно
было представить себе, даже находясь на моем месте - на месте заранее
осведомленного и, казалось бы, ко всякому готового наблюдателя. Сейчас я
не хочу подробностей. Достаточно сказать, что случай никаких сомнений не
вызывал, хотя вышел я на него по чистой случайности: мне доложили, что
жена объекта скоропостижно скончалась, я - чисто механически, ни на что не
рассчитывая и ничего не ожидая, - направил запрос, и вдруг получил ответ,
от которого волосы встали у меня дыбом. А ведь он так любил ее, он, по
моим сведениям, чуть с ума не съехал после ее смерти, и при этом - не
зная, разумеется, никаких деталей!
Считаю обязанным признаться тебе: страшная мысль меня поразила, и я
кинулся поднимать документы по поводу смерти его матери. Слава богу, я,
видимо, ошибся: ничего там не обнаружилось по моей части, хотя, если быть
совершенно объективным, ИСЧЕРПЫВАЮЩИХ сведений получить мне все-таки не
удалось - времени прошло уже порядочно, свидетели ничего особенного не
запомнили, архивы же больницы оказались в отвратительном состоянии:
капремонт старого корпуса, последствия прорыва канализации, полная смена
начальствующего состава, и тэ дэ, и тэ пэ...
(Я перечитал сейчас последние абзацы и почувствовал вдруг
необходимость в следующем комментарии. На самом деле, ни ужаса, ни
отвращения, ни нравственной брезгливости по поводу своих разысканий в
семейных делах этого человека я тогда не испытывал. Сейчас - да. Сейчас,
когда я пишу "слава богу, я, видимо, ошибся", я действительно испытываю
некоторое облегчение от того, что омерзительная гипотеза моя не
подтвердилась. Но это - сейчас. Сейчас этот человек - уже не чужой для
меня. Это - мой покровитель. Благодетель... Друг. Хозяин. Тогда же он был
лишь объектом исследования и, что еще важнее, объектом возможного
использования. А кроме того, он казался мне чудовищем, монстром, я не
видел в нем человека, я видел в нем прежде всего и только средство для
достижения моих целей. И все исследования, с ним связанные, я вел, хотя и
азартно, но с холодным сердцем, профессионально расчетливо и без эмоций -
без всяких там "ах!", "слава богу!", "Какой ужас!..")
Я уже писал выше о Мировых Линиях. Мировая Линия этого человека
проходила через точку (область, зону, гипер-объем), - которые оставались
мне недоступны и невнятны.
Рок не хотел, чтобы он становился атомным физиком и сгорел от
лейкемии в каком-нибудь далеко запрятанном и никому не ведомом
Арзамасе-номер-н.
Рок не хотел, чтобы стал он писателем, уважаемым членом Союза,
инженер-конструктором душ наших и наших умов. (Почему, собственно? Что тут
плохого для него, для Рока, для нас?)
Рок, естественно, не хотел преждевременной его смерти от чего бы то
ни было...
Рок не хотел (почему-то), чтобы у него в пятнадцать лет появился
отчим. (Это уже просто чушь какая-то...)
Но чего Рок - ХОТЕЛ? Сама постановка вопроса казалась мне нелепой.
Чего хочет гравитационное поле? Чтобы Пизанская башня повалилась, наконец,
и разлетелась на тысячу кусков?..
Я добился разрешения поработать вместе с Костей Полещуком по делу
одного болтливого диссидента. Имя его тебе ничего сегодня не скажет, да и
нет нужды. Он был другом моего клиента, и клиент, таким образом, оказался
в сфере внимания нашей организации - хотя и совсем другого ее Управления.
Вовсе необязательно было мне входить в первый контакт с ним именно
таким вот, несколько экзотическим способом: в качестве допрашивающего
следователя, - но однако же и пренебрегать такой возможностью было бы тоже
глупо. Он оказался передо мною - как на ладони, во всей своей красе, во
всем блеске своей ограниченности, высокомерной глупости своей и своего
неописуемого гордого инфантилизма. Он был напуган и беззащитен. Я мог
рассматривать его хоть в лупу - он ничего бы не заметил и не насторожился
бы ничуть. Я был для него - невидим. Я как бы не существовал. Я был для
него - дьявол, вводящий во искушение, и не более того. Я, как личность,
как отдельный человек, интересовал его не более, чем какой-нибудь пьяный
жлоб, привязавшийся к нему в переполненном трамвае. Надо было как-то от
меня отделаться, увернуться как-то, но не ударивши при этом в грязь лицом.
Только об этом он и думал: как сохранить драгоценное лицо свое, как
выстоять и, упаси господь, не заделаться стукачом.
(Даже, наверное, не стукачом, а - я _б_е_д_о_й_. Глядя на него, я все
вспоминал эту характернейшую историю из его молодости, когда в деканате
назначили его вдруг старостой группы и тут же провели соответствующую с
ним беседу. С каким возмущением вечером того же дня он орал в кругу своих
друзей: "Суки позорные! Да за кого они меня принимают? Чтобы я - да
ябедничал про своих ребят: кто чего натворил, кто какую лекцию
промотал?..." Он ничего не понял. От него требовалось совсем другое. От
него требовалось, чтобы он своевременно сообщал, кто чего ГОВОРИТ и не
намеревается ли кто создать подпольную организацию. Но он совершенно не
разобрался в обтекаемых иносказаниях своего замдекана и вообразил, что ему
предлагают стать обыкновенной ябедой - как в школе... Имей в виду: он -
весь в этом, наш с тобой Станислав Красногоров! Он и сейчас такой, в свои
шестьдесят лет и при всем своем "позисьен сосиаль".)
Конечно, ему было страшно. У него во рту все пересохло и запеклось -
так страшно ему было, но не меня он боялся, а себя, слабости своей,
трусости и глупости. Но знал бы он, каково было мне! Я же ПОМИРАЛ СО
СТРАХУ. Все вопросы свои я заранее и тщательно продумал, но ведь (скорее
всего) я имел дело не с человеком, - я имел дело с Роком, лица и глаз
которого я не видел, у Рока нет ни лица, ни глаз, ни выражения, ничего, -
не было никакой обратной с ним связи, я полз вслепую по этому минному
полю, и с ужасом представлял я себе, как вдруг, без всякой на то видимой
причины, вскипают мои бедные мозги и толстые струи дымящейся кровавой жижи
вылетают у меня из ушей, из ноздрей, из глазниц... Но он ничего этого во
мне не заметил, не мог заметить, он был слишком занят собой.
Он пропустил без всякого внимания добрую дюжину моих контрольных
вопросов и только однажды встревожился, - когда я мельком спросил его,
знаком ли он был с писателем Каманиным. Я-то был уверен, что знаком он
был, и отрицательный ответ его удивил и насторожил меня: зачем же врать по
такому невинному поводу? (Потом все разъяснилось: рукопись его попала к
Каманину кружным путем и по сути - случайно. Бедняга Каманин. Неисповедимы
пути Рока.)
Я окончательно утвердился в мысли, что он НИЧЕГО не знает о своей
Мировой Линии. Это было и хорошо, и плохо. Он был "жуком" - и это было
плохо, потому что невероятно осложняло путь к Силе. Но ведь он был -
разумным жуком! Еще не все было потеряно. Надо было начинать
сотрудничество. Еще оставался шанс. Мой последний шанс: раскрыть ему глаза
и ждать, что осознание происходящего произведет некий эффект, как
производит эффект психоаналитическое действо, когда застарелая порча вдруг
всплывает из наболевшего подсознания в потрясенное сознание и происходит
чудо.
Творцом этого чуда мог бы стать я. Именно я мог дать Разум и Силу,
безмозглому жуку, которого Рок нес в никуда. И тогда он стал бы воистину -
МОИМ.
Так что надежда оставалась. Надежда эта была слабая, но - последняя.
Я, может быть, все-таки еще потянул бы месяцок-другой, нельзя
торопиться в таких делах, особенно, когда _х_о_ч_е_т_с_я_, когда нервишки
на пределе и все внутри горит от желания - рубануть разом, и будь что
будет. Я хорошо знал это свое состояние, и опасался его, и готовился
искусственно себя притормаживать хоть до полного изнеможения, но тут
Судьба моя пришпорила гнедого, и события понеслись.
На другой же день после первого контакта меня прямо с утра вызвал к
себе на ковер Дорогой Товарищ Шеф, лично, и в своей тоску наводящей сонной
манере завел прямо с порога, не здороваясь и не предлагая даже
подчиненному присесть: "Ну чего там у тебя какого хрена не докладываешь
почему это я должен из тебя клещами тянуть как из красного партизана чего
ты там накручиваешь вокруг этого своего (тут он демонстративно заглянул в
бумаги) Красногорова своего кто тебе на это санкцию давал и вообще?.."
Я ждал этого напора, и готовился к нему, у меня на все вопросы ответы
были давно уж сформулированы - от зубов отскакивали, - но я же знал (и ты
- знай), что нет на свете ответов, которые не порождали бы новых, новых и
новых вопросов. Даже если ты говоришь нагую и святую правду, новые вопросы
возникают и как ножи полосуют эту твою правду, потрошат ее, препарируют,
забираясь глубже, и еще глубже, и туда, куда ты и сам никогда еще не
заглядывал (потому что страшно тебе было, или - стыдно). А уж если ты
рискнул и вышел в режим полувранья (о полном вранье я и вовсе не говорю),
тут уж - молись. Тут, считай, тебя расчленили, распластали и по крюкам
развесили. (Помнишь, как ты пытался скрыть от меня историю с листовками?)
Так что первую атаку Дорогого Товарища я благополучно отбил, но при
этом и фланги свои вынужден был обнажить, и тылы, и дал ему для
размышлений материала - более чем. Появись у него теперь только желание, -
и во втором туре посыплюсь я словно карточная колода, а в том, что таковое
желание у него в скорости появится, сомневаться не приходилось ни единой
секунды. Он был полный идиот, но интуиция у него была такая, что иногда я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг