- Подождите, - сказал Перец. - Подождите. Тузик, вы говорите, они
лежат... А еще что? Не может быть, чтобы они просто лежали, и все....
Возможно, они живут под водой и выплывают на поверхность, как мы
выходим на балкон из прокуренных комнат в лунную ночь и, закрыв глаза,
подставляем лицо прохладе, и тогда они могут просто лежать. Просто лежать
и все. Отдыхать. И лениво переговариваться и улыбаться друг другу...
- Ты со мной не спорь, - сказал Тузик, рассматривая Домарощинера в
упор. - Ты в лесу-то когда-нибудь был? Не был ведь в лесу-то ни разу, а
туда же.
- И глупо, - сказал Домарощинер. - Что мне в вашем лесу делать? У
меня пропуск есть в ваш лес. А вот у вас, Туз, никакого пропуска нет.
Покажите-ка мне, пожалуйста, ваш пропуск, Туз.
- Я сам этих русалок не видел, - повторил Тузик, обращаясь к Перецу.
- Но я в них вполне верю. Потому что ребята рассказывают. И даже Кандид
вот рассказывал. А уж Кандид про лес знал все. Он в этот лес как к своей
бабе ходил, все там знал наощупь. Он и погиб там, в этом своем лесу.
- Если бы погиб, - сказал Домарощинер значительно.
- Чего там "если бы". Улетел человек на вертолете, и три года о нем
ни слуху, ни духу. В газете траурное извещение было, поминки были, чего
тебе еще? Разбился Кандид, конечно.
- Мы слишком мало знаем, - сказал Домарощинер, - чтобы утверждать
что-либо со всей категоричностью.
Тузик плюнул и пошел к стойке взять еще бутылку кефиру. Тогда
Домарощинер нагнулся к уху Переца и, бегая глазами, прошептал:
- Имейте в виду, что относительно Кандида было закрытое
распоряжение... Я считаю себя вправе информировать вас, потому что вы
человек посторонний...
- Какое распоряжение?
- Считать его живым, - гулко прошептал Домарощинер и отодвинулся. -
Хороший, свежий кефир сегодня, - произнес он громко.
В столовой поднялся шум. Те, кто уже позавтракал, вставали, двигая
стульями, и шли к выходу, громко разговаривая, закуривали и бросали спички
на пол. Домарощинер злобно озирался и всем, кто проходил мимо, говорил:
"Как-то странно, господа, вы же видите, мы беседуем..."
Когда Тузик вернулся с бутылкой, Перец сказал ему:
- Неужели менеджер серьезно говорил, что не даст мне машину?
Наверное, он просто шутил?
- Почему шутил? Он же вас, пан Перец, очень любит, ему без вас тошно,
и отпускать вас отсюда ему просто-таки невыгодно... Ну, отпустит он вас,
ну и что ему от этого? Какие уж тут шутки.
Перец закусил губу.
- Как же мне уехать? Мне здесь делать больше нечего. И виза
кончается. И потом я просто хочу уже уехать.
- Вообще, - сказал Тузик, - если вы получите три строгача, вас отсюда
выпрут в два счета. Специальный автобус дадут, шофера среди ночи подымут,
вещичек собрать не успеете... Ребята у нас как делают? Первый строгач - и
понижают его в должности. Второй строгач - посылают в лес, грехи
замаливать. А третий строгач - с приветом, до свидания. Если, скажем, я
захочу уволиться, выпью я пол-банки и дам вот этому по морде. - Он показал
на Домарощинера. - Сразу мне снимают наградные и переводят меня на
дерьмовоз. Тогда я что? - выпиваю еще пол-банки и даю ему по морде второй
раз, понял? Тут меня снимают с дерьмовоза и отсылают на биостанцию ловить
всяких там микробов. Но я на биостанцию не еду, выпиваю еще пол-банки и
даю ему по морде в третий раз. Вот тогда уже все. Уволен за хулиганские
действия и выслан в двадцать четыре часа.
Домарощинер погрозил Тузику пальцем.
- Дезинформируете, дезинформируете, Туз. Во-первых, между действиями
должно пройти не менее месяца, иначе все поступки будут рассматриваться
как один, и нарушителя просто поместят в карцер, не давая никакого хода
его делу внутри самого Управления. Во-вторых, после второго проступка
виновного отправляют в лес немедленно в сопровождении охранника, так что
он будет лишен возможности произвести третий проступок по своему
усмотрению. Вы его не слушайте, Перец, он в этих проблемах не разбирается.
Тузик отхлебнул кефиру, сморщился и крякнул:
- Это верно, - признался он. - Тут я, пожалуй, действительно... того.
Вы уж извините, пан Перец.
- Да нет, что уж... - грустно сказал Перец. - Все равно я не могу ни
с того ни с сего бить человека по физиономии.
- Так ведь не обязательно же по этой... по морде, - сказал Тузик. -
Можно, например и по этой... по заднице. Или просто костюм на нем порвать.
- Нет, я так не умею, - сказал Перец.
- Тогда плохо, - сказал Тузик. - Тогда вам беда, пан Перец. Тогда мы
вот как сделаем. Вы завтра утром часикам к семи приходите в гараж,
садитесь там в мою машину и ждите. Я вас отвезу.
- Правда? - обрадовался Перец.
- Ну. Мне завтра на Материк ехать, железный лом везти. Вместе и
поедем.
В углу кто-то вдруг страшно закричал: "Ты что наделал? Ты суп мой
пролил!"
- Человек должен быть простым и ясным, - сказал Домарощинер. - Не
понимаю я, Перец, почему это вы хотите отсюда уехать. Никто не хочет
уехать, а вы хотите.
- У меня всегда так, - сказал Перец. - Я всегда делаю наоборот. И
потом почему это обязательно человек должен быть простым и ясным?
- Человек должен быть непьющим, - заявил Тузик, нюхая сустав
указательного пальца. - Скажешь, нет?
- Я не пью, - сказал Домарощинер. - И я не пью по очень простой и
каждому ясной причине: у меня больна печень. Так что вы меня, Туз, не
поймаете.
- Что меня в лесу удивляет, - сказал Тузик, - так это болота. Они
горячие, понял? Я этого не выношу. Никак я привыкнуть не могу. Врюхаешься
где-нибудь, снесет с гати, и вот сижу я в кабине и вылезти не могу. Как щи
горячие. Пар идет, и пахнет щами, я даже хлебать пробовал, только
невкусно, соли там не хватает, что ли... Не-ет, лес это не для человека. И
чего они там не видели? И гонят, и гонят технику, как в прорубь, она там
тонет, а они еще выписывают, она тонет, а они еще......
Зеленое пахучее изобилие. Изобилие красок, изобилие запахов. Изобилие
жизни. И все чужое. Чем-то знакомое, кое в чем похожее, но по-настоящему
чужое. Наверное, труднее всего примириться с тем, что оно и чужое, и
знакомое одновременно. С тем, что оно - производное от нашего мира, плоть
от плоти нашей, но порвавшее с нами и не желающее нас знать. Наверное, так
мог бы думать питекантроп о нас, о своих потомках - с горечью и со
страхом...
- Когда выйдет приказ, - провозгласил Домарощинер, - мы двинем туда
не ваши паршивые бульдозеры и вездеходы, а кое-что настоящее, и за два
месяца превратим там все в... э-э... В бетонированную площадку, сухую и
ровную.
- Ты превратишь, - сказал Тузик. - Тебе если по морде вовремя не
дать, ты родного отца в бетонную площадку превратишь. Для ясности.
Густо загудел гудок. В окнах задребезжали стекла, и сейчас же над
дверью грянул мощный звонок, замигали огни на стенах, а над стойкой
вспыхнула крупная надпись: "ВСТАВАЙ, ВЫХОДИ!" Домарощинер торопливо
поднялся, перевел стрелку на ручных часах и, не говоря ни слова, бросился
бежать.
- Ну, я пойду, сказал Перец. - Работать пора.
- Пора, - согласился Тузик. - Самое время.
Он скинул стеганку, аккуратно скатал ее и, сдвинув стулья, улегся,
подложив стеганку под голову.
- Значит, завтра в семь? - сказал Перец.
- Что? - спросил Тузик сонным голосом.
- Завтра в семь я приду.
- Куда это? - спросил Тузик, ворочаясь на стульях. - Разъезжаются,
подлые, - пробормотал он. - Сколько раз я им говорил: поставьте диван...
- В гараж, - сказал Перец. - К вашей машине.
- А-а... Ну, приходите, приходите, там посмотрим. Трудное это дело.
Он поджал ноги, сунул ладони под мышки и засопел. Руки у него были
волосатые, а под волосами виднелась татуировка. Там было написано: "что
нас губит" и "только вперед". Перец пошел к выходу.
Он переправился по дощечке через огромную лужу на заднем дворе,
обогнул курган пустых консервных банок, пролез сквозь щель в дощатом
заборе и через служебный подъезд вошел в здание Управления. В коридорах
было холодно и темно, пахло табачным перегаром, пылью, лежалыми бумагами.
Никого нигде не было, из-за обитых дермантином дверей ничего не было
слышно. По узкой лестничке без перил, придерживаясь за обшарпанную стену,
Перец поднялся на второй этаж и подошел к двери, над которой вспыхивала и
гасла надпись: "ПОМОЙ РУКИ ПЕРЕД РАБОТОЙ." На двери красовалась большая
черная буква "М". Перец толкнул дверь и испытал некоторое потрясение,
обнаружив, что попал в свой кабинет. То есть, конечно, это был не его
кабинет, это был кабинет Кима, начальника группы Научной охраны, но в этом
кабинете Перецу поставили стол, и теперь этот стол стоял сбоку от двери у
кафельной стены, и пол-стола занимал, как всегда, зачехленный "мерседес",
а у большого отмытого окна стоял стол Кима, а сам Ким уже работал: сидел,
согнувшись, и смотрел на логарифмическую линейку.
- Я хотел руки помыть... - сказал растерянно Перец.
- Помой, помой, - сказал Ким, мотнув головой. - Вот тебе умывальник.
Теперь будет очень удобно. Теперь все к нам ходить будут.
Перец подошел к умывальнику и стал мыть руки. Он мыл руки холодной и
горячей водой, двумя сортами мыла и специальной жиропоглощающей пастой,
тер их мочалкой и несколькими щеточками различной степени жесткости.
Затем, он включил электросушилку и некоторое время держал розовые влажные
руки в завывающем потоке теплого воздуха.
- В четыре утра всем объявляли, что нас переведут на второй этаж, -
сказал Ким. - А ты где был? У Алевтины?
- Нет, я был на обрыве, - сказал Перец, усаживаясь на свой стол.
Дверь распахнулась, в помещение стремительно вошел Проконсул, помахал
приветственно портфелем и скрылся за кулисой. Было слышно, как скрипнула
дверца кабинки и щелкнула задвижка. Перец снял чехол с "мерседеса",
посидел неподвижно, а потом подошел к окну и распахнул его.
Лес отсюда не был виден, но лес был. Он был всегда, хотя увидеть его
можно было только с обрыва. В любом другом месте Управления его всегда
что-нибудь заслоняло. Его заслоняли кремовые здания механических
мастерских и четырехэтажный гараж для личных автомобилей сотрудников. Его
заслоняли скотные дворы подсобного хозяйства и белье, развешенное возле
прачечной, где постоянно была сломана сушильная центрифуга. Его заслонял
парк с клумбами и павильонами, с чертовым колесом и гипсовыми
купальщицами, покрытыми карандашными надписями. Его заслоняли коттеджи с
верандами, увитыми плющом, и с крестами телевизионных антенн. А отсюда, из
окна второго этажа, лес не был виден из-за высокой кирпичной ограды, пока
еще недостроенной, но уже очень высокой, которая возводилась вокруг
плоского одноэтажного здания группы Инженерного проникновения. Лес можно
было видеть только с обрыва, но и испражняться на лес можно было только с
обрыва.
Но даже человек, который никогда в жизни не видел леса, ничего не
слышал о лесе, не думал о нем, не боялся леса и не мечтал о лесе, даже
такой человек мог легко догадаться о существовании его уже просто потому,
что существовало Управление. Вот я очень давно думал о лесе, спорил о
лесе, видел его в моих снах, но я даже не подозревал, что он существует в
действительности. И я уверился в его существовании не тогда, когда впервые
вышел на обрыв, а когда прочел надпись на вывеске возле подъезда:
"УПРАВЛЕНИЕ ПО ДЕЛАМ ЛЕСА". Я стоял перед этой вывеской с чемоданом в
руке, пыльный и высохший после длинной дороги, читал и перечитывал ее и
чувствовал слабость в коленях, потому что знал теперь, что лес существует,
а значит все, что я думал о нем до сих пор, - игра слабого воображения,
бледная немощная ложь. Лес есть, и это огромное мрачноватое здание
занимается его судьбой...
- Ким, - сказал Перец, - неужели я так и не попаду в лес? Ведь я
завтра уезжаю.
- А ты действительно хочешь туда попасть? - спросил Ким рассеянно....
Зеленые горячие болота, нервные пугливые деревья, русалки, отдыхающие
на воде под луной от своей таинственной деятельности в глубинах,
осторожные непонятные аборигены, пустые деревни...
- Не знаю, - сказал Перец.
- Тебе туда нельзя, Перчик, - сказал Ким. - Туда можно только людям,
которые никогда о лесе не думали. Которым на лес всегда было наплевать. А
ты слишком близко принимаешь его к сердцу. Лес для тебя опасен, потому что
он тебя обманет.
- Наверное, - сказал Перец. - Но ведь я приехал сюда только для того,
чтобы повидать его.
- Зачем тебе горькие истины? - сказал Ким. - Что ты с ними будешь
делать? И что ты будешь делать в лесу? Плакать о мечте, которая
превратилась в судьбу? Молиться, чтобы все было не так? Или, чего доброго,
возьмешься переделывать то, что есть, в то, что должно быть?
- А зачем же я сюда приезжал?
- Чтобы убедиться. Неужели ты не понимаешь, как это важно: убедиться.
Другие приезжают для другого. Чтобы обнаружить в лесу кубометры дров. Или
найти бактерию жизни. Или написать диссертацию. Или получить пропуск, но
не для того чтобы ходить в лес, а просто на всякий случай: когда-нибудь
пригодится, да и не у всех есть. А предел поползновений - извлечь из леса
роскошный парк, как скульптор извлекает статую из глыбы мрамора. Чтобы
потом этот парк стричь. Из года в год. Не давать ему снова стать лесом.
- Уехать бы мне отсюда, - сказал Перец. - Нечего мне здесь делать.
Кому-то надо уехать, либо мне, либо вам всем.
- Давай умножать, - сказал Ким, и Перец сел за свой стол, нашел
наспех сделанную розетку и включил "мерседес".
- Семьсот девяносто три пятьсот двадцать два на двести шестьдесят
шесть ноль одиннадцать...
"Мерседес" застучал и задергался. Перец подождал, пока он успокоится,
и запинаясь, прочитал ответ.
- Так. Погаси, - сказал Ким. - Теперь шестьсот девяносто восемь
триста двенадцать подели мне на десять пятнадцать...
Ким диктовал цифры, а Перец набирал их, нажимал на клавиши умножения
и деления, складывал, вычитал, извлекал корни, и все шло, как обычно.
- Двенадцать на десять, - сказал Ким. - Умножить. - Один ноль ноль
семь, - механически продиктовал Перец, а потом спохватился и сказал: -
Слушай, он ведь врет. Должно быть сто двадцать.
- Знаю, знаю, - нетерпеливо сказал Ким. - Один ноль ноль семь, -
повторил он. - А теперь извлеки мне корень из десять ноль семь...
- Сейчас, - сказал Перец.
Снова щелкнула задвижка за кулисой, и появился Проконсул, розовый,
свежий и удовлетворенный. Он стал мыть руки, напевая при этом приятным
голосом "Аве Мария". Потом он провозгласил:
- Какое же это все-таки чудо - лес, господа мои! И как преступно мало
мы говорим и пишем о нем! А между тем он достоин того, чтобы о нем писать.
Он облагораживает, он будит высшие чувства. Он способствует прогрессу. Он
сам подобен символу прогресса. А мы никак не можем пресечь распространение
неквалифицированных слухов, побасенок, анекдотов. Пропаганда леса по
существу не ведется. О лесе говорят и думают черт-те что...
- Семьсот восемьдесят пять умножь на четыреста тридцать два, - сказал
Ким.
Проконсул повысил голос. Голос у него был сильный и хорошо
поставленный - "мерседеса" не стало слышно.
- "Живем как в лесу"... "Лесные люди"... "Из-за деревьев не видно
леса"... "Кто в лес, кто по дрова"... Вот с чем мы должны бороться! Вот
что мы должны искоренять. Скажем, вы, мосье Перец, почему вы не боретесь?
Ведь вы могли бы сделать в клубе обстоятельный целенаправленный доклад о
лесе, а вы его не делаете. Я давно за вами наблюдаю и все жду, и все
напрасно. В чем дело?
- Так я ведь там никогда не был, - сказал Перец.
- Неважно. Я там тоже никогда не был, но я прочел лекцию, и, судя по
отзывам, это была очень полезная лекция. Дело ведь не в том, был ты в лесу
или не был, дело в том чтобы содрать с фактов шелуху мистики и суеверий,
обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние, напяленное обывателями и
утилитаристами...
- Дважды восемь поделить на сорок девять минус семью семь, - сказал
Ким.
"Мерседес" заработал. Проконсул снова повысил голос.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг