- Ты не уходи, Молчун! Я скоро вернусь, ты не вздумай без меня
уходить, это будет нехорошо, просто нечестно! Пусть ты не мой муж, раз уж
это им почему-то не нравится, но я, все равно твоя жена, я тебя выходила,
и теперь ты меня жди! Слышишь? Жди!...
Он смотрел ей вслед, слабо махал рукой, кивал, соглашаясь, и все
старался улыбнуться. Прощай, Нава, думал он. Прощай. Они скрылись из виду,
и остались только тростники, но голос Навы был еще слышен, а потом Нава
замолчала, раздался всплеск, и все стихло. Он проглотил комок, застрявший
в горле, и спросил беременную женщину:
- Что вы с нею сделаете?
Она все еще внимательно разглядывала его.
- Что мы с нею сделаем? - задумчиво сказала она. - Это не твоя
забота, козлик, что мы с нею сделаем. Во всяком случае, муж ей больше не
понадобится. И отец тоже... Но вот что нам делать с тобой? Ты ведь с Белых
скал, и не отпускать же тебя просто так...
- А что вам нужно? - спросил Кандид.
- Что нам нужно... Мужья нам во всяком случае не нужны. - Она
перехватила взгляд Кандида и презрительно засмеялась. - Не нужны, не
нужны, успокойся... Попытайся хоть раз в жизни не быть козлом. Попытайся
представить себе мир без козлов... - Она говорила, не думая, вернее, она
думала о чем-то другом. - На что же ты еще годен?.. Скажи мне, козлик, что
ты умеешь?
Что-то было за всеми ее словами, за ее тоном, за ее пренебрежением и
равнодушной властностью, что-то важное, что-то неприятное и страшное, но
определить это было трудно, и Кандид только почему-то вспомнил черные
квадратные двери и Карла с двумя женщинами - такими же равнодушными и
властными.
- Ты меня слушаешь? - спросила беременная. - Что ты умеешь делать?
- Я ничего не умею, - вяло сказал Кандид.
- Может быть, ты умеешь управлять?
- Умел когда-то, - сказал Кандид. Пошла ты к черту, подумал он, что
ты ко мне привязалась? Я тебя спрашиваю, как пройти к Белым скалам, а ты
ко мне привязываешься... Он вдруг понял, что боится ее, иначе он бы давно
ушел. Она была здесь хозяином, а он был жалким грязным глупым козлом.
- Умел когда-то... - повторила она. - Прикажи этому дереву лечь!
Кандид посмотрел на дерево. Это было большое толстое дерево с пышной
кроной и волосатым стволом. Он пожал плечами.
- Хорошо, - сказала она. - Тогда убей это дерево... Тоже не можешь?
Ты вообще можешь делать живое мертвым?
- Убивать?
- Не обязательно убивать. Убивать и рукоед может. Сделать живое
мертвым. Заставить живое стать мертвым. Можешь?
- Я не понимаю, - сказал Кандид.
- Не понимаешь... Что же вы там делаете на этих Белых скалах, если ты
даже этого не понимаешь? Мертвое живым ты тоже не умеешь делать?
- Не умею.
- Что же ты умеешь? Что ты делал на Белых скалах, пока не упал в лес?
Просто жрал и поганил женщин?
- Я изучал лес, - сказал Кандид.
Она строго посмотрела на него:
- Не смей мне лгать. Один человек не может изучать лес, это все равно
что изучать солнце. Если ты не хочешь говорить правду, то так и скажи.
- Я действительно изучал лес, - сказал Кандид. Я изучал... - Он
замешкался. - Я изучал самые маленькие существа в лесу. Те, которые не
видны глазом.
- Ты опять лжешь, - терпеливо сказала женщина. - Невозможно изучать
то, что не видно глазом.
- Возможно, - сказал Кандид. - Нужны только... - Он опять замялся.
Микроскоп... Линзы... Приборы... Это не передать. Это не перевести. - Если
взять каплю воды, - сказал он, - то, имея нужные вещи, можно увидеть в ней
тысячи тысяч мелких животных.
- Для этого не нужно никаких вещей, - сказала женщина. - Я вижу, вы
там впали в распутство с вашими мертвыми вещами на ваших Белых скалах. Вы
вырождаетесь. Я уже давно заметила, что вы потеряли умение видеть то, что
видит в лесу любой человек, даже грязный мужчина... Постой, ты говоришь о
мелких или о мельчайших? Может, ты говоришь о строителях?
- Может быть, - сказал Кандид. - Я не понимаю тебя. Я говорю о мелких
животных, от которых болеют, но которые могут и лечить тоже, которые
помогают делать пищу, которых очень много и которые есть везде... Я искал,
как они устроены у вас здесь в лесу, и какие они бывают, и что они
могут...
- А на Белых скалах они другие, - саркастически сказала женщина. -
Впрочем, ладно, я поняла, чем ты занимаешься. Над строителями ты никакой
власти, конечно, не имеешь. Любой деревенский дурак может больше, чем
ты... Куда же мне тебя девать? Ведь ты сам пришел сюда...
- Я пойду, - сказал Кандид устало. - Я пойду, прощай.
- Нет, погоди... Стой, тебе говорят! - крикнула она, и Кандид ощутил
раскаленные клещи, сжавшие сзади его локти. Он рванулся, но это было
бессмысленно. Женщина размышляла вслух: - В конце концов он пришел сам.
Такие случаи бывают. Если его отпустить, он уйдет в свою деревню и станет
совершенно бесполезным... Ловить их бессмысленно. Но если они приходят
сами... Знаешь, что я с тобой сделаю? - сказала она. - Отдам-ка я тебя
Воспитательницам для ночных работ. В конце концов были же удачные
случаи... К Воспитательницам его, к Воспитательницам! - Она махнула рукой
и неторопливо, вперевалку ушла в тростники.
И тогда Кандид почувствовал, что его поворачивают на тропинку. Локти
у него онемели, ему казалось, что они обуглились. Он рванулся изо всех
сил, и тиски сжались крепче. Он не понял, что с ним будет, и куда его
должны отвести, и кто такие Воспитательницы, и что это за ночные работы,
но он вспомнил самые страшные из своих впечатлений: призрак Карла посреди
плачущей толпы и рукоеда, свертывающегося в пестрый узел. Он изловчился и
ударил мертвяка ногой, ударил назад, вслепую, отчаянно, зная, что второй
раз этот прием уже не пройдет. Нога его погрузилась в мягкое и горячее,
мертвяк всхрапнул и ослабил хватку. Кандид упал лицом в траву, вскочил,
повернулся и закричал - мертвяк уже снова шел на него, широко расставив
неимоверно длинные руки. Не было ничего под рукой, ни травобоя, ни
бродила, ни палки, ни камня. Топкая теплая земля разъезжалась под ногами.
Потом он вспомнил и сунул руку за пазуху, и, когда мертвяк навис над ним,
он ударил его скальпелем куда-то между глазами, зажмурился и, навалившись
всем телом, потянул лезвие сверху вниз до самой земли и снова упал.
Он лежал, прижимаясь щекой к траве, и глядел на мертвяка, а тот
стоял, шатаясь, медленно распахиваясь, как саквояж, по всей длине
оранжевого туловища, а потом оступился и рухнул навзничь, заливая все
вокруг густой белой жидкостью, дернулся несколько раз и замер. Тогда
Кандид поднялся и побрел прочь. По тропинке. Подальше отсюда. Он смутно
помнил, что хотел кого-то здесь ждать, что-то хотел узнать, что-то
собирался сделать. Но теперь все это было неважно. Важно было уйти
подальше, хотя он сознавал, что никуда уйти не удастся. Ни ему, ни многим,
многим, многим другим.
9. ПЕРЕЦ
Перец проснулся от неудобства, от тоски, от невыносимой, как ему
показалось сначала, нагрузки на сознание и все органы чувств. Ему было
неудобно до боли, и он невольно застонал, медленно приходя в себя.
Нагрузка на сознание оказалась отчаянием и досадой, потому что машина
не ехала на Материк, она снова не ехала на Материк и вообще никуда не
ехала. Она стояла с выключенным двигателем, мертвая и ледяная, с
распахнутыми дверцами. Ветровое стекло было покрыто дрожащими каплями,
которые сливались и текли холодными струйками. Ночь за стеклом озарялась
ослепительными вспышками прожекторов и фар, и ничего не было видно, кроме
этих непрерывных вспышек, от которых ломило глаза. И ничего не было
слышно, и Перец даже подумал сначала, что оглох, и только затем сообразил,
что на уши равномерно давит густой многоголосый рев сирен. Он заметался по
кабине, больно ушибаясь о рычаги и выступы и о проклятый чемодан,
попытался протереть стекло, высунулся в одну дверцу, высунулся в другую:
он никак не мог понять, где он находится, что это за место, и что все это
означает. Война, подумал он, боже мой, это война!.. Прожектора со злобным
наслаждением били его по глазам, и он ничего не видел, кроме какого-то
большого незнакомого здания, в котором равномерно вспыхивали и гасли все
окна разом на всех этажах. И еще он видел огромное количество широких
лиловых пятен.
Чудовищный голос вдруг произнес спокойно, будто в полной тишине:
"Внимание, внимание. Всем сотрудникам стоять на местах по положению номер
шестьсот семьдесят пять дробь пегас омикрон триста два директива восемьсот
тринадцать, на торжественную встречу падишаха без специальной свиты,
размер обуви пятьдесят пять. Повторяю. Внимание, внимание. Всем
сотрудникам..." Прожектора перестали метаться, и Перец различил, наконец,
знакомую арку с надписью "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ" и главную улицу Управления, и
темные коттеджи вдоль нее, и каких-то людей в ночном белье с керосиновыми
лампами, стоящих около коттеджей, а затем увидел совсем недалеко цепь
бегущих людей в черных развевающихся плащах. Эти люди бежали, занимая всю
ширину улицы, растянув поперек что-то странное, светлое, и, приглядевшись,
Перец понял, что они тащат не то бредень, не то волейбольную сетку, и
сейчас же сорванный голос завизжал у него под ухом: "Почему машина? Ты
почему здесь стоишь?" И, отшатнувшись, он увидел рядом с собой инженера в
белой картонной маске с надписью по лбу чернильным карандашом "Либидович",
и этот инженер полез грязными ногами прямо по нему, пихая его локтем в
лицо, храпя и воняя потом, повалился на место водителя, пошарил ключ
зажигания, не нашел, истерически взвизгнул и выкатился из кабины на
противоположную сторону. На улице зажглись все фонари, стало светло, как
днем, а люди в белье все стояли с керосиновыми лампами у дверей коттеджей,
и у каждого в руке был сачок для бабочек, и они мерно размахивали сачками,
словно отгоняя что-то невидимое от своих дверей. По улице навстречу и мимо
прокатились одна за другой четыре мрачных черных машины, похожих на
автобусы без окон, и на крышах у них вращались какие-то решетчатые
лопасти, а потом из переулка вывернул вслед за ними старинный броневик.
Ржавая башня его вращалась с пронзительным визгом, а тонкий ствол пулемета
ходил вверх и вниз. Бронеавтомобиль с трудом протиснулся мимо грузовика,
люк его башни открылся, и высунувшийся человек в бязевой ночной рубашке с
болтающимися тесемками недовольно прокричал Перецу: "Что же ты, голубчик?
Проезжать надо, а ты стоишь!" Тогда Перец опустил голову на руки и закрыл
глаза.
Я никогда не уеду отсюда, тупо подумал он. Я никому здесь не нужен, я
абсолютно бесполезен, но они меня отсюда не выпустят, хотя бы для этого
пришлось начать войну или устроить наводнение...
- Бумаги ваши попрошу, - сказал тягучий стариковский голос, и Переца
похлопали по плечу.
- Что? - сказал Перец.
- Документики. Приготовили?
Это был старик в клеенчатом плаще, с берданкой, висящей поперек груди
на облезлой металлической цепочке.
- Какие бумаги? Какие документы? Зачем?
- А, господин Перец! - сказал старик. - Что же это вы положение не
выполняете? Все бумаги уже должны быть у вас в руке в развернутом виде,
как в музее...
Перец дал ему свое удостоверение. Старик, положив локти на берданку,
внимательно изучил печати, сверил фотографию с лицом Переца и сказал:
- Что-то вы будто похудели, герр Перец. С лица словно бы спали.
Работаете много... - Он вернул удостоверение.
- Что происходит? - спросил Перец.
- Что полагается, то и происходит, - сказал старик, внезапно
посуровев. - Происходит положение за номером шестьсот семьдесят пять дробь
пегас. То есть побег.
- Какой побег? Откуда?
- Какой полагается по положению, такой и побег, - сказал старик,
начиная спускаться по лестнице. - Того и гляди рванут, так что вы уши
берегите, сидите лучше с открытым ртом.
- Хорошо, - сказал Перец. - Спасибо.
- Ты чего здесь, старый хрыч, ползаешь? - раздался внизу злобный
голос шофера Вольдемара. - Я тебе покажу - документики! Во, понюхай!
Понял? Ну и катись отсюда, если понял...
Мимо с топотом и криками проволокли на руках бетономешалку. Шофер
Вольдемар, взъерошенный, ощеренный, вскарабкался в кабину. Бормоча черные
слова, он завел двигатель и с грохотом захлопнул дверь. Грузовик рванул с
места и помчался по улице мимо людей в белье, размахивающих сачками. В
гараж, подумал Перец. Ах, все равно. Но к чемодану я больше не прикоснусь.
Не желаю я его больше таскать, провались он пропадом. Он с ненавистью
ткнул чемодан пяткой. Машина круто свернула с главной улицы, врезалась в
баррикаду из пустых бочек и телег, разнесла ее и помчалась дальше.
Некоторое время на радиаторе мотался расщепленный передок извозчичьей
пролетки, потом сорвался и хрустнул под колесами. Грузовик несся теперь по
тесным боковым улочкам. Вольдемар, насупленный, с потухшим окурком на
губе, сгибаясь и разгибаясь всем телом, обеими руками крутил огромный
руль. Нет, не в гараж, подумал Перец. И не в мастерские. И не на Материк.
В переулках было темно и пусто. Только один раз в лучах фар промелькнули
чьи-то картонные лица с надписями, растопыренные руки, и все исчезло.
- Черт меня дернул, - сказал Вольдемар. - Хотел же прямо на Материк
ехать, а тут вижу - вы спите, дай, думаю, заверну в гараж, в шахматишки
сгоняю партию... Только это я нашел Ахилла-слесаря, сбегали за кефиром,
приняли, расставили... Я предлагаю ферзевый гамбит, он принимает, все как
надо... Я - "е-4", он - "це-6"... Я ему говорю: ну молись. И тут как
началось... У вас сигаретки нет, пан Перец?
Перец дал ему сигарету.
- А что за побег? - спросил он. - И куда мы едем?
- Побег самый обыкновенный, - сказал Вольдемар, закуривая. - Каждый
год у нас такие побеги. У инженеров машинка сбежала. И теперь приказ всем
ловить. Вон, ловят...
Поселок кончился. По пустырю, озаренному луной, бродили люди. Они
словно играли в жмурки - шли на полусогнутых ногах, широко расставив руки.
Глаза у всех были завязаны. Один с размаху налетел на столб и, вероятно,
болезненно вскрикнул, потому что остальные разом остановились и стали
осторожно ворочать головами.
- Каждый год такая петрушка, - говорил Вольдемар. - У них там и
фотоэлементы, и разная акустика, и кибернетика, охранников-дармоедов
понаставили на каждом углу - и все-таки обязательно каждый год у них
какая-нибудь машинка да сбежит. И тогда тебе говорят: бросай все, иди ее
ищи. А кому охота ее искать? Кому охота с ней связываться, я спрашиваю?
Ведь если ты ее хоть краем глаза увидишь - все. Или тебя в инженеры
упекут, или загонят куда-нибудь в лес, на дальнюю базу, грибы спиртовать,
чтобы, упаси бог, не разгласил. Вот народ и ловчит, кто как умеет. Кто
себе глаза завяжет, чтобы не увидеть, кто как... А кто поумней, тот просто
бегает и кричит, что есть мочи. У одного документы потребует, у другого
обыск сделает, а то просто залезет на крышу и вопит. Вроде и при деле, а
риска никакого...
- А мы что, тоже сейчас ловим? - спросил Перец.
- А как же, ловим. Народ ловит, и мы как все. Шесть часов ловить
будем по часам. Есть приказ: если в течение шести часов бежавший механизм
не обнаружен, его дистанционно взрывают. Чтобы все было шито-крыто. А то
еще попадет в посторонние руки. Видали, какой кавардак в Управлении? Так
это еще райская тишь, вы посмотрите, что там через шесть часов начнется.
Ведь никто не знает, куда эта машинка заползла. Может, она у тебя в
кармане. А заряд ей придается мощный, чтобы уж - наверняка... Вот в
прошлом году оказалась эта машинка в бане, а в баню множество народу
понабилось - спасаться. Баня, думают, место сырое, незаметное... Ну и я
там был. Баня же, думаю... Так меня в окно вынесло, плавно так, будто на
волне. Моргнуть не успел, сижу в сугробе, а надо мной балки горящие
проплывают...
Теперь вокруг была равнина, чахлая травка, мутный свет луны, разбитая
белая дорога. Слева, там, где осталось Управление, опять суматошно
мотались огни.
- Я только не понимаю, - сказал Перец. - Как же мы будем ее ловить,
мы ведь даже не знаем, что она такое... Маленькая или большая, темная или
светлая...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг