- Что ты с ним разговариваешь? - шепотом спросила Нава. - У него же
нет лица! Как с ним можно говорить, когда у него нет лица?
- Почему нет лица? - удивился Кандид и оглянулся. Человека видно не
было: то ли он ушел, то ли растворился в сумерках.
- А так, - сказала Нава. - Глаза есть, рот есть, а лица нету... - Она
вдруг прижалась к нему. - Он как мертвяк, - сказала она. - Только он не
мертвяк, от него пахнет, но весь он - как мертвяк... Пойдем в какой-нибудь
другой дом, только еды мы здесь не достанем, ты не надейся.
Она подтащила его к следующему дому, и они заглянули внутрь. Все в
этом доме было непривычное, не было постелей, не было запахов жилья,
внутри было пусто, темно, неприятно. Нава понюхала воздух.
- Здесь вообще никогда не было еды, - сказала она с отвращением. - В
какую-то ты меня глупую деревню привел, Молчун. Что мы здесь будем делать?
Я таких деревень никогда в жизни не видела. И дети тут не кричат, и на
улице никого нет.
Они пошли дальше. Под ногами была прохладная тонкая пыль, они не
слышали даже собственных шагов, и в лесу не ухало и не булькало, как
обычно по вечерам.
- Странно он как-то говорил, - сказал Кандид. - Я вот сейчас
вспоминаю, и словно я слышал уже когда-то такую речь... А когда, где - не
помню...
- И я тоже не помню, - сказала Нава, помолчав. - А ведь верно,
Молчун, я тоже слыхала такие слова, может быть, во сне, а может быть, и в
нашей деревне, не в той, где мы сейчас с тобой живем, а в другой, где я
родилась, только тогда это должно быть очень давно, потому что я была еще
очень маленькая, с тех пор все позабыла, а сейчас как будто бы и
вспомнила, но никак не могу вспомнить по-настоящему.
В следующем доме они увидели человека, который лежал прямо на полу у
порога и спал. Кандид нагнулся над ним, потряс его за плечо, но человек не
проснулся. Кожа у него была влажная и холодная, как у амфибии, он был
жирный, мягкий, и мускулов у него почти не осталось, а губы его в полутьме
казались черными и маслено блестели.
- Спит, - сказал Кандид, поворачиваясь к Наве.
- Как же спит, - сказала Нава, - когда он смотрит?
Кандид снова нагнулся над человеком, и ему показалось, что тот
действительно смотрит, чуть-чуть приоткрыв веки. Но только показалось.
- Да нет, спит он, - сказал Кандид. - Пойдем.
Против обыкновения Нава промолчала.
Они дошли до середины деревни, заглядывая в каждый дом, и почти в
каждом доме они видели спящих. Все спящие были жирные потные мужчины, не
было ни одной женщины, ни одного ребенка. Нава совсем замолчала, и Кандиду
тоже было не по себе. У спящих раскатисто бурчало в животах, они не
просыпались, но каждый раз, когда Кандид оглядывался на них, выходя на
улицу, ему казалось, что они провожают его короткими осторожными
взглядами.
Совсем стемнело, в просветы между ветвями проглядывало пепельное от
луны небо, и Кандид снова подумал, что все это жутко похоже на декорации в
хорошем театре. Но он чувствовал, что устал до последней степени, до
полного безразличия. Ему хотелось сейчас только одного: прилечь где-нибудь
под крышей (чтобы не свалилось на сонного сверху какая-нибудь ночная
гадость), пусть прямо на жестком утоптанном полу, но лучше все-таки в
пустом доме, а не с этими подозрительными спящими. Нава совсем повисла на
руке.
- Ты не бойся, - сказал ей Кандид. - Бояться здесь совершенно нечего.
- Что ты говоришь? - спросила она сонно.
- Я говорю: не бойся, они же тут все полумертвые, я их одной рукой
раскидаю.
- Никого я не боюсь, - сказала Нава сердито. - Я устала и хочу спать,
раз уж ты есть не даешь. А ты все ходишь и ходишь, из дома в дом, из дома
в дом, надоело даже, ведь во всех домах все одинаково, все люди уже лежат,
отдыхают, и только мы с тобой бродим...
Тогда Кандид решился и зашел в первый же попавшийся дом. Там было
абсолютно темно. Кандид прислушался, пытаясь понять, есть здесь кто-нибудь
или нет, но услыхал только сопение Навы, уткнувшейся лбом ему в бок. Он
ощупью нашел стену, пошарил руками, сухо ли на полу, и лег, положив голову
Навы себе на живот. Нава уже спала. Не пожалеть бы, подумал он, нехорошо
здесь... Ну, всего одну ночь... И дорогу спросить... Днем-то они не
спят... В крайнем случае - на болото, воры ушли... А если и не ушли... Как
там ребята на Выселках?.. Неужели опять послезавтра?.. Нет уж, завтра...
Завтра...
Он проснулся от света и подумал, что это луна. В доме было темно,
лиловатый свет падал в окно и в дверь. Ему стало интересно, как это свет
луны может падать сразу и в окно и в дверь напротив, но потом он
догадался, что он в лесу, и настоящей луны здесь быть не может, и тут же
забыл об этом, потому что в полосе света, падающего из окна, появился
силуэт человека. Человек стоял здесь, в доме, спиной к Кандиду, и глядел в
окно, и по силуэту видно было, что он стоит, заложив руки за спину и
наклонив голову, как никогда не стоят лесные жители - им просто незачем
так стоять - и как любил стоять у окна лаборатории во время дождей и
туманов, когда нельзя было работать, Карл Этингоф, и он отчетливо понял,
что это и есть Карл Этингоф, который когда-то отлучился с биостанции в
лес, да так больше и не вернулся и был отдан в приказ как без вести
пропавший. Он задохнулся от волнения и крикнул: "Карл!". Карл медленно
повернулся, лиловый свет прошел по его лицу, и Кандид увидел, что это не
Карл, а какой-то незнакомый местный человек, он неслышно подошел к Кандиду
и нагнулся над ним, не размыкая рук за спиной, и лицо его стало видно
совершенно отчетливо, изможденное безбородое лицо, решительно ничем не
напоминающее лицо Карла. Он не произнес ни слова и, кажется, даже не
увидел Кандида, выпрямился и пошел к двери, по прежнему сутулясь, и, когда
он перешагивал через порог, Кандид понял, что это все-таки Карл, вскочил и
выбежал за ним следом.
За дверью он остановился и оглядел улицу, стараясь унять болезненную
нервную дрожь, охватившую вдруг его. Было очень светло, потому что низко
над деревней висело лиловое светящееся небо, все дома выглядели совсем уже
плоскими и совсем ненастоящими, а наискосок на другой стороне улицы
возвышалось длинное диковинное строение, каких в лесу не бывает, и возле
него двигались люди. Человек, похожий на Карла, шел один к этому строению,
приблизился к толпе и смешался с нею, исчез в ней, как будто его никогда и
не было. Кандид тоже хотел подойти к строению, но почувствовал, что ноги у
него ватные и он совсем не может идти. Он удивился, как это он еще может
стоять на таких ногах; боясь упасть, он хотел ухватиться за что-нибудь, но
ухватиться было не за что, его окружала пустота. "Карл, - бормотал он,
шатаясь, - Карл, вернись!" Он повторил эти слова несколько раз, а потом в
отчаянии громко выкрикнул их, но никто его не услышал, потому что в то же
мгновение раздался гораздо более громкий крик, жалкий и дикий, откровенный
плач боли, так что зазвенело в ушах, так что слезы навернулись на глаза, и
почему-то он сразу понял, что кричат именно в этом длинном строении, может
быть, потому, что больше кричать было негде. "Где Нава? - закричал он. -
Девочка моя, где ты?" Он понял, что сейчас потеряет ее, что настала эта
минута, что сейчас потеряет все близкое ему, все, что привязывает его к
жизни, и он останется один. Он повернулся, чтобы броситься обратно в дом,
и увидел Наву, которая, откинув голову, медленно падала навзничь, и он
подхватил ее и поднял, не понимая, что с ней происходит. Голова ее была
откинута, и ее открытое горло было перед его глазами, то место, где у всех
людей ямочка между ключицами, а у Навы было две таких ямочки, и он больше
никогда их не увидит. Ведь плач не прекратился, и он понимал, что ему
нужно туда, где кричат. Он-то знал, что это настоящий подвиг, ведь он сам
отнесет ее туда, но он знал также, что для _н_и_х_ это никакой не подвиг,
а совершенно естественная нормальная процедура, потому что они не
понимали, что это значит - держать на руках дочь, теплую и единственную, и
самому нести ее туда, где плачут.
Крик оборвался. Кандид увидел, что стоит уже перед самым строением
среди этих людей, перед квадратной черной дверью, и он попытался понять,
что он здесь делает с Навой на руках, но не успел, потому что из черной
квадратной двери вышли две женщины и с ними Карл, все трое нахмуренные и
недовольные, и остановились, разговаривая. Он видел, как шевелятся их
губы, и догадывался, что они спорят, что они раздражены, но он не понимал
слов, только раз он уловил полузнакомое слово "хиазма". Потом одна из
женщин не прекращая разговора, повернулась к толпе и сделала жест, словно
приглашая всех войти в строение. Кандид сказал: "Сейчас, сейчас..." И еще
крепче прижал к себе Наву. Снова раздался громкий плач, все вокруг
зашевелились, жирные люди стали обнимать друг друга, прижиматься друг к
другу, гладить и ласкать друг друга, глаза их были сухи и губы плотно
сжаты, но это они плакали и кричали, прощаясь, потому что, оказывается,
это были мужчины и женщины, и мужчины прощались с женщинами навсегда.
Никто не решался пойти первым, и тогда первым пошел Кандид, потому что он
был мужественный человек, потому что он знал, что такое "надо", потому что
он знал, что все равно ничто не поможет. Но Карл взглянул на него и едва
заметно мотнул головой в сторону, и ему стало невыносимо жутко, потому что
это был все-таки не Карл, но он понял и попятился, толкая спиной мягкое и
скользкое. И когда Карл снова мотнул головой, он повернулся, вскинул Наву
на плечо и по пустой освещенной улице, как во сне побежал на мягких
подгибающихся ногах, не слыша за собой топота преследователей.
Он опомнился, ударившись о дерево. Нава вскрикнула, и он опустил ее
на землю. Под ногами была трава.
Отсюда была видна вся деревня. Над деревней лиловым светящимся
конусом стоял туман, и дома казались размытыми, и размытыми казались
фигурки людей.
- Что-то я ничего не помню, - проговорила Нава. - Почему это мы
здесь? Мы ведь уже спать легли. Или это мне все снится?
Кандид поднял ее и понес дальше, дальше, дальше, продираясь сквозь
кусты, путаясь в траве, пока вокруг не стало совсем темно. Тогда он прошел
еще немного, снова опустил Наву на землю и сел рядом. Вокруг была высокая
теплая трава, сырости совсем не чувствовалось, никогда еще в лесу Кандиду
не попадалось такое сухое благодатное место. Голова у него болела, и все
время клонило в сон, не хотелось ни о чем думать, было только чувство
огромного облегчения оттого, что он собирался сделать что-то ужасное и не
сделал.
- Молчун, - сказала Нава сонным голосом, - ты знаешь, Молчун, я
все-таки вспомнила, где я слыхала раньше такую речь. Это ты так сам
говорил, Молчун, когда еще был без памяти. Слушай, Молчун, а может, ты из
этой деревни родом? Может, ты просто забыл? Ты ведь очень больной был
тогда, Молчун, совсем без памяти...
- Спи, - сказал Кандид. Ему не хотелось думать. Ни о чем не хотелось
думать. Хиазма, вспомнил он. И сразу заснул.
Не совсем сразу. Он еще вспомнил, что это не Карл пропал без вести;
без вести пропал Валентин, и отдавали в приказе Валентина, а Карл погиб в
лесу, и тело его, найденное случайно, положили в свинцовый гроб и
отправили на Материк. Но он подумал, что это ему снится.
Когда он открыл глаза, Нава еще спала. Она лежала на животе в
углублении между двумя корнями, уткнувшись лицом в сгиб левой руки, а
правую откинув в сторону, и Кандид увидел в ее грязном полураскрытом
кулачке тонкий блестящий предмет. Сначала он не понял, что это такое, и
только вдруг вспомнил странный полусон этой ночи, и свой страх, и свое
облегчение оттого, что не произошло чего-то ужасного. А потом до него
дошло, что это за предмет, и даже название его неожиданно всплыло в
памяти. Это был скальпель. Он подождал немного, проверяя соответствие
формы предмета, звучанию этого слова, сознавая вторым планом, что все
правильно, но совершенно невозможно, потому что скальпель своей формой и
своим названием чудовищно не соответствовал этому миру. Он разбудил Наву.
Нава проснулась, села и сейчас же заговорила:
- Какое сухое место, никогда в жизни не думала, что бывают такие
сухие места, и как здесь трава растет, а Молчун?.. - Она замолчала и
поднесла к глазам кулак со скальпелем. Секунду она глядела на скальпель,
потом взвизгнула, судорожно отбросила его и вскочила на ноги. Скальпель
вонзился в траву и встал торчком. Она смотрела на него, и обоим было
страшно. - Что это такое, Молчун? - сказала наконец Нава шепотом. - Какая
страшная вещь... Или это, может быть не вещь? Это, может быть, растение?
Смотри, здесь все какое сухое, - может быть, оно здесь выросло.
- А почему - страшная? - спросил Кандид.
- Еще бы не страшная, - сказала Нава. Ты возьми его в руки... Ты
попробуй, попробуй возьми, тогда и будешь знать, почему страшная... Я сама
не знаю, почему страшная...
Кандид взял скальпель. Скальпель был еще теплым, а острый кончик его
холодил, и осторожно ведя по скальпелю пальцем, можно было найти то место,
где он перестает быть теплым и становится холодным.
- Где ты его взяла? - спросил Кандид.
- Да нигде я его не брала, - сказала Нава. - Он наверное, сам залез
ко мне в руку, пока я спала. Видишь, какой он холодный? Он, наверное,
захотел согреться и залез ко мне в руку. Я никогда не видела таких...
такого... Я даже не знаю, как это назвать. Наверное, это все-таки не
растение, наверное, это такая тварь, может быть, у него и ножки есть,
только он их спрятал, и он такой твердый и злобный... А может быть, мы
спим еще с тобой, Молчун? - Она вдруг запнулась и посмотрела на Кандида. -
А мы в деревне сегодня ночью были? Ведь были же, там еще человек был без
лица, и он все думал, что я - мальчик... А мы искали, где поспать... Да, а
потом я проснулась, тебя не было, и я стала шарить рукой... Вот где он мне
залез в кулак! - сказала она. - Только вот что удивительно, Молчун, я
совсем его тогда не боялась, даже наоборот... Он мне даже был для чего-то
нужен...
- Все это был сон, - решительно сказал Кандид. У него мурашки бежали
по затылку. Он вспомнил все, что было ночью. И Карла. И как он незаметно
мотнул головой: беги, пока цел. И то что живой Карл был хирургом.
- Что это ты замолчал, Молчун? - с беспокойством спросила Нава,
заглядывая ему в лицо. - Куда это ты смотришь?
Кандид отстранил ее.
- Это был сон, - строго повторил он. - Забудь. Поищи лучше
какой-нибудь еды, а эту штуку я закопаю.
- А для чего он был мне нужен, ты не знаешь? - спросила Нава. -
Что-то я должна была сделать... - Она помотала головой. - Я не люблю таких
снов, Молчун, - сказала она. - Ничего не вспомнить. Ты его поглубже
закопай, а то он выберется и снова заползет в деревню, и кого-нибудь там
напугает... Хорошо бы сверху камень на него положить потяжелее... Ну, ты
закапывай, а я пойду искать еду. - Она потянула носом воздух. - Где-то тут
поблизости есть ягоды. Удивительно, откуда в таком сухом месте ягоды?
Она легко и бесшумно побежала по траве и скоро пропала за деревьями,
а Кандид остался сидеть, держа на ладони скальпель. Он не стал его
закапывать. Он обмотал лезвие пучком травы и сунул скальпель за пазуху.
Теперь он вспомнил все и тем не менее ничего не мог понять. Это был
какой-то странный и страшный сон, из которого по чьему-то недосмотру
вывалился скальпель. Жалко, подумал он, сегодня голова у меня на редкость
ясная, и все-таки я ничего не могу понять. Значит, никогда не смогу.
Нава быстро вернулась и выгребла из-за пазухи целую груду ягод и
несколько крупных грибов.
- Там есть тропа, Молчун, - сказала она. - Давай мы с тобой лучше не
будем возвращаться в ту деревню, зачем она нам, ну ее... А пойдем мы с
тобой по тропе, обязательно куда-нибудь да придем. Спросим там дорогу до
Выселок, и все будет хорошо. Просто удивительно, как мне сейчас хочется
попасть на эти Выселки, никогда раньше так не хотелось. А в эту лукавую
деревню давай мы не будем возвращаться, мне там сразу не понравилось,
правильно, что мы оттуда ушли, а то бы обязательно какая-нибудь беда
случилась. Если хочешь знать, нам туда, и приходить не надо было, тебе же
воры кричали, что не ходи, пропадешь, да ты ведь никогда никого не
слушаешься. Вот мы из-за тебя чуть в беду и не попали... Что же ты не ешь?
Грибы сытные, ягоды вкусные, ты их разотри на ладони, сделай крошенку, что
ты как маленький сегодня? Я теперь вспоминаю, мама мне всегда говорила,
что самые хорошие грибы растут там, где сухо, мама говорила, что раньше
много где было сухо, как на хорошей дороге, поэтому она понимала, а я вот
не понимала...
Кандид попробовал гриб и съел его. Грибы действительно были хороши, и
он почувствовал себя бодрее. Но он еще не знал, как теперь поступить. В
деревню возвращаться ему тоже не хотелось. Он попытался представить себе
местность, как объяснял и рисовал ему прутиком на земле Колченог, и
вспомнил, что Колченог говорил о дороге в Город, которая должна проходить
в этих самых местах. Очень хорошая дорога, говорил Колченог с сожалением,
самая прямая дорога до Города, только не добраться нам до нее через
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг