значительного литературного произведения. Одна макулатура. В чем дело?
Андрей и Изя переглянулись. Да, Гейгер всегда умел удивить, ничего не
скажешь.
- Что-то я тебя все-таки не понимаю, - сказал Изя Гейгеру. - Какое,
собственно, тебе до этого дело? Ищешь писателя, чтобы поручить ему свое
жизнеописание?
- А если без шуточек? - терпеливо сказал Гейгер. - В городе миллион
человек. Больше тысячи числятся литераторами. И все бездари. То есть сам
я, конечно, не читаю...
- Бездари, бездари, - кивнул Изя. - Правильно тебя информировали. Ни
Толстых, ни Достоевских не видно. Ни Львов, ни даже Алексеев...
- А в самом деле, почему? - спросил Андрей.
- Писателей выдающихся - нет, - продолжал Гейгер. - Художников - нет.
Композиторов - нет. Этих... скульпторов тоже нет.
- Архитекторов нет, - подхватил Андрей. - Киношников нет...
- Ничего такого нет, - сказал Гейгер. - Миллион человек! Меня это
сначала просто удивило, а потом, честно говоря, встревожило.
- Почему? - сейчас же спросил Изя.
Гейгер в нерешительности пожевал губами.
- Трудно объяснить, - признался он. - Сам я, лично, не знаю, зачем
все это нужно, но я слыхал, что в каждом порядочном обществе все это есть.
А раз у нас этого нет, значит, что-то не в порядке... Я рассуждаю так. Ну,
хорошо: до Поворота жизнь в городе была тяжелая, стоял кабак, и было,
предположим, не до изящных искусств. Но вот жизнь в общем налаживается...
- Нет, - перебил его Андрей задумчиво. - Это здесь не при чем.
Насколько я знаю, лучшие мастера мира работали как раз в обстановке
ужасных кабаков. Тут нет никакой закономерности. Мастер мог быть нищим,
сумасшедшим, пьяницей, а мог быть и вполне обеспеченным, даже богатым
человеком, как Тургенев, например... Не знаю.
- Во всяком случае, - сказал Изя Гейгеру, - если ты собираешься,
например, резко повысить уровень жизни своих литераторов...
- Да! Например! - Гейгер снова отхлебнул кофе и, облизывая губы, стал
смотреть на Изю прищуренными глазами.
- Ничего из этого не выйдет, - сказал Изя с каким-то удовлетворением.
- И не надейся!
- Погодите, - сказал Андрей. - А может быть, талантливые творческие
люди просто не попадают в город? Не соглашаются сюда идти?
- Или, скажем, им не предлагают, - сказал Изя.
- Бросьте, - сказал Гейгер. - Пятьдесят процентов населения города -
молодежь. На Земле они были никто. Как можно было определить, творческие
они или нет?
- А может быть, как раз и можно определить, - сказал Изя.
- Пусть так, - сказал Гейгер. - В городе несколько десятков тысяч
человек, которые родились и выросли здесь. Как с ними? Или талант - это
обязательно наследственное?
- Вообще-то, действительно, странно, - сказал Андрей. - Инженеры в
городе есть прекрасные. Ученые - очень неплохие. Может быть, не
Менделеевы, но на крепком мировом уровне. Взять того же Бутца...
Талантливых людей пропасть - изобретатели, администраторы, ремесленники...
вообще всякие прикладники...
- То-то и оно, - сказал Гейгер. - Это-то меня и удивляет.
- Слушай, Фриц, - сказал Изя. - Ну, зачем тебе лишние хлопоты? Ну,
появятся у тебя талантливые писатели, ну, начнут они тебя костерить в
своих гениальных произведениях - и тебя, и твои порядки, и твоих
советников... И пойдут у тебя самые неприятные неприятности. Сначала ты
будешь их уговаривать, потом начнешь грозить, потом придется тебе их
сажать...
- Да почему это они будут меня обязательно костерить? - возмутился
Гейгер. - А может быть, наоборот - воспевать?
- Нет, - сказал Изя. - Воспевать они не станут. Тебе же Андрей
сегодня объяснил насчет ученых. Так вот, великие писатели тоже всегда
брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они - это больная совесть
общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает. А
поскольку символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую и
накидают банок... - Изя хихикнул. - Воображаю, как они расправятся с твоим
Румером!
Гейгер пожал плечом.
- Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий писатель обязан
их изобразить. На то он и писатель, чтобы врачевать язвы...
- Сроду писатели не врачевали никаких язв, - возразил Изя. - Больная
совесть просто болит, и все...
- В конце концов, не в этом дело, - прервал его Гейгер. - Ты мне
прямо ответь: нынешнее положение ты считаешь нормальным или нет?
- А что считать за норму? - спросил Изя. - Можно считать нормальным
положение на Земле?
- Понес, понес! - сказал Андрей, сморщившись. - Тебя же просто
спрашивают: может существовать общество без творческих талантов? Правильно
я понял, Фриц?
- Я даже спрошу точнее, - сказал Гейгер. - Нормально ли, чтобы
миллион человек - все равно, здесь или на Земле, - за десятки лет не дал
ни одного творческого таланта?
Изя молчал, рассеянно теребя свою бородавку, а Андрей сказал:
- Если судить, скажем, по Древней Греции, то очень ненормально.
- Тогда в чем же дело? - спросил Гейгер.
- Эксперимент есть Эксперимент, - сказал Изя. - Но если судить,
например, по монголам, то у нас все в порядке.
- Что ты хочешь этим сказать? - подозрительно спросил Гейгер.
- Ничего особенного, - удивился Изя. - Просто их тоже миллион, а
может быть, даже и больше. Можно привести в пример еще, скажем,
корейцев... почти любую арабскую страну...
- Ты еще возьми цыган, - сказал Гейгер недовольно.
Андрей оживился.
- А кстати, ребята, - сказал он. - А цыгане в городе есть?
- Провалиться вам! - сердито сказал Гейгер. - Совершенно невозможно с
вами серьезно разговаривать...
Он хотел добавить еще что-то, но тут на пороге возник румяный Паркер,
и Гейгер сейчас же посмотрел на часы.
- Ну, все, - сказал он, поднимаясь. - Понеслась!.. - Он вздохнул и
принялся застегивать френч. - По местам! По местам, советники! - сказал
он.
3
Отто Фрижа не соврал: ковер был действительно роскошный. Он был
черно-багровый, глубоких благородных оттенков, он занял всю левую стену в
кабинете, напротив окон, и кабинет с ним приобрел совершенно особенный
вид. Это было дьявольски красиво, это было элегантно, это было
значительно.
В полном восторге Андрей чмокнул Сельму в щеку, и она снова ушла на
кухню командовать прислугой, а Андрей походил по кабинету, рассматривая
ковер со всех точек зрения, приглядываясь к нему то впрямую, то искоса,
боковым зрением, потом раскрыл заветный шкаф и извлек оттуда здоровенный
маузер - десятизарядное чудовище, рожденное в спецотделе Маузерверке,
излюбленное, прославившееся в гражданскую войну оружие комиссаров в
пыльных шлемах, а также японских императорских офицеров в шинелях с
воротниками собачьего меха.
Маузер был чистый, воронено отсвечивающий, на вид совершенно готовый
к бою, но, к сожалению, со сточенным бойком. Андрей подержал его двумя
руками, покачивая на весу, потом взялся за округлую рифленую рукоять,
опустил, а затем поднял на уровень глаз и прицелился в ствол яблони за
окном, как Гейгер на стрельбище.
Потом он повернулся к ковру и некоторое время выбирал место. Место
скоро нашлось. Андрей сбросил туфли, залез с ногами на кушетку и приложил
к месту маузер. Прижимая его к ковру одной рукой, он откинулся как можно
дальше назад и полюбовался. Это было прекрасно. Он соскочил на пол, в
одних носках опрометью побежал в прихожую, вытащил из стенного шкафа ящик
с инструментом и вернулся обратно к ковру.
Он повесил маузер, потом люгер с оптическим прицелом (из этого люгера
Копчик застрелил насмерть двух милиционеров в последний день Поворота) и
возился с браунингом модели девятьсот шестого года - маленьким, почти
квадратным, - когда знакомый голос за спиной произнес:
- Правее, Андрей, чуть правее. И на сантиметр ниже.
- Так? - спросил Андрей, не оборачиваясь.
- Так.
Андрей закрепил браунинг, задом спрыгнул с кушетки и попятился к
самому столу, озирая дело рук своих.
- Красиво, - похвалил Наставник.
- Красиво, но мало, - сказал Андрей со вздохом.
Наставник, неслышно ступая, подошел к шкафу, присел на корточки,
покопался и достал армейский наган.
- А это? - спросил он.
- Деревяшек на рукоятке нет, - сказал Андрей с сожалением. - Все
время собираюсь заказать и каждый раз забываю... - Он надел туфли, присел
на подоконник рядом со столом и закурил. - Сверху у меня будет дуэльный
арсенал. Первая половина девятнадцатого века. Красивейшие экземпляры
попадаются, с серебряной насечкой, и формы самые удивительные - от таких
вот маленьких до огромных, длинноствольных...
- Лепажи, - сказал Наставник.
- Нет, лепажи как раз маленькие... А внизу, над самой кушеткой, я
развешу боевое оружие семнадцатого-восемнадцатого века...
Он замолчал, представляя себе, как это будет прекрасно. Наставник,
сидя на корточках, копался в шкафу. За окном неподалеку стрекотала машинка
для стрижки газонов. Чирикали и посвистывали птицы.
- Хорошая идея - повесить здесь ковер, верно? - сказал Андрей.
- Прекрасная, - сказал Наставник, поднимаясь. Он вытащил из кармана
носовой платок и вытер руки. - Только торшер я бы поставил в тот угол,
рядом с телефоном. И телефон нужно белый.
- Белый мне не полагается, - сказал Андрей со вздохом.
- Ничего, - сказал Наставник. - Вернешься из экспедиции - будет у
тебя и белый.
- Значит, это правильно, что я согласился идти?
- А у тебя были сомнения?
- Да, - сказал Андрей и погасил окурок в пепельнице. - Во-первых, мне
не хотелось. Просто не хотелось. Дома хорошо, жизнь наладилась, много
работы. Во-вторых, если говорить честно, - страшновато.
- Ну-ну-ну, - сказал Наставник.
- Нет, в самом деле. Вот вы - вы можете мне сказать, с чем я там
встречусь? Вот видите! Полная неизвестность... Десяток страшных Изиных
легенд и полная неизвестность... Ну и плюс все прелести походной жизни.
Знаю я эти экспедиции! И в археологических я бывал, и во всяких прочих...
И тут, как и он ожидал, Наставник спросил с интересом:
- А что в этих экспедициях... как бы это выразиться... что в них
самое страшное, что ли, самое неприятное?
Андрей очень любил этот вопрос. Ответ на него он придумал очень давно
и даже записал в книжечку, и впоследствии неоднократно использовал его в
разговорах с разными девицами.
- Самое страшно? - повторил он для разгону. - Самое страшное - это
вот что. Представьте себе: палатка, ночь, пустыня вокруг, безлюдье, волки
воют, град, буря... - Он сделал паузу и посмотрел на Наставника, который
весь подался вперед, слушая. - Град, понимаете? С голубиное яйцо
величиной... И надо идти по нужде.
Напряженное ожидание на лице Наставника сменилось несколько
растерянной улыбкой, потом он расхохотался.
- Смешно, - сказал он. - Сам придумал?
- Сам, - гордо сказал Андрей.
- Молодец, смешно... - Наставник опять засмеялся, крутя головой.
Потом он сел в кресло и стал смотреть в сад. - А хорошо здесь у вас, на
Белом Дворе, - сказал он.
Андрей обернулся и тоже посмотрел в сад. Залитая солнцем зелень,
бабочки над цветами, неподвижные яблони, а метрах в двухстах, за кустами
сирени - белые стены и красная крыша соседнего коттеджа... И Ван в длинной
белой рубахе неторопливо, покойно шагает за стрекочущей машинкой, а его
младшенький семенит рядом, ухватившись за его штанину...
- Да, Ван обрел покой, - сказал Наставник. - Может быть, это и есть
самый счастливый человек в городе.
- Очень может быть, - согласился Андрей. - Во всяком случае, про
других своих знакомых я бы этого не сказал.
- Ну, такой уж у тебя сейчас круг знакомых, - возразил Наставник. -
Ван среди них - исключение. Я бы даже просто сказал, что он вообще человек
другого круга. Не твоего.
- Да-а, - задумчиво протянул Андрей. - А ведь когда-то вместе грузили
мусор, за одним столом сидели, из одной кружки пили...
Наставник пожал плечами.
- Каждый получает то, чего он заслуживает.
- То, чего он добивается, - пробормотал Андрей.
- Можно и так сказать. Если угодно, это одно и то же. Вану ведь
всегда хотелось быть в самом низу. Восток есть Восток. Нам этого не
понять. Вот и разошлись ваши дорожки.
- Самое забавное, - сказал Андрей, - что ведь мне с ним по-прежнему
хорошо. У нас всегда есть о чем поговорить, есть что вспомнить... Когда я
с ним, я никогда не испытываю неловкости.
- А он?
Андрей подумал.
- Не знаю. Но скорее да, чем нет. Иногда мне вдруг кажется, что он
изо всех сил старается держаться от меня подальше.
Наставник потянулся, хрустнув пальцами.
- Да разве в этом дело? - сказал он. - Когда Ван сидит с тобой за
бутылкой водки и вы вспоминаете, как оно все было, Ван отдыхает,
согласись. А когда ты сидишь с полковником за бутылкой шотландского, разве
кто-нибудь из вас отдыхает?
- Какой уж тут отдых, - пробормотал Андрей. - Чего там... Полковник
мне просто нужен. А я - ему.
- А когда ты обедаешь с Гейгером? А когда пьешь пиво с Дольфюсом? А
когда Чачуа рассказывает тебе по телефону новые анекдоты?..
- Да, - сказал Андрей. - Все это так. Да.
- У тебя разве что с одним Изей сохранились прежние отношения, да и
то...
- Вот именно, - сказал Андрей. - Да и то.
- Не-ет, и речи быть не может! - сказал Наставник решительно. - Ты
только представь себе: вот здесь сидит полковник, заместитель начальника
штаба вашей армии, старый английский аристократ знаменитого рода. Вот
здесь сидит Дольфюс, советник по строительству, знаменитый некогда в Вене
инженер. И жена его - баронесса, прусская юнкерша. А напротив - Ван.
Дворник.
- Н-да, - сказал Андрей. Он почесал в затылке и засмеялся. -
Бестактно как-то получается...
- Нет-нет! Ты забудь про деловую бестактность, бог с ней. Ты
представь себе, что Ван будет при этом чувствовать, каково будет ему?..
- Понимаю, понимаю... - сказал Андрей. - Понимаю... Да ну, все это
вздор! Позову его завтра, сядем вдвоем, посидим, Мэйлинь с Сельмой чифань
нам какой-нибудь смастерят, а мальчишке я "бульдог" подарю - есть у меня,
без курка...
- Выпьете! - подхватил Наставник. - Расскажете друг другу что-нибудь
из жизни, и ему есть тебе о чем рассказать, и ты тоже хороший рассказчик,
а он ведь ничего не знает ни про Пенджикент, ни про Харбаз... Прекрасно
будет! Я даже немножко завидую.
- А вы приходите, - сказал Андрей и засмеялся.
Наставник тоже засмеялся.
- Буду мысленно с вами, - сказал он.
В это время в парадной позвонили. Андрей посмотрел на часы - было
ровно восемь.
- Это наверняка полковник, - сказал он и вскочил. - Я пойду?
- Ну разумеется! - сказал Наставник. - И прошу тебя, впредь никогда
не забывай, что Ванов в Городе - сотни тысяч, а советников - всего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг