кинопогони, беспокоить людей из-за мифического - я не боюсь этого слова -
именно мифического Белого Тезиса... Каждый трезво мыслящий человек
рассматривает диван как универсальный транслятор, несколько громоздкий, но
весьма добротный и устойчивый в работе. И тем более смешны старые невежды,
болтающие о Белом Тезисе... Нет, я и говорить не желаю об этом диване.
- Как вам будет благоугодно, - сказал я, сосредоточив в этой фразе
всю свою светскость. - Поговорим о чем-нибудь другом.
- Суеверия... Предрассудки... - рассеянно проговорил незнакомец. -
Леность ума и зависть, зависть, поросшая волосами зависть... - Он прервал
самого себя. - Простите, Александр Иванович, но я бы осмелился все-таки
просить вашего разрешения убрать этот ковш. К сожалению, железо
практически непрозрачно для гиперполя, а возрастание напряженности
гиперполя в малом объеме...
Я поднял руки.
- Ради бога, все, что вам угодно! Убирайте ковшик... Убирайте даже
этот самый... ум... ум... Эту волшебную палочку... - тут я остановился, с
изумлением обнаружив, что ковшика больше нет. Цилиндрик стоял в луже
жидкости, похожей на окрашенную ртуть. Жидкость быстро испарялась.
- Так будет лучше, уверяю вас, - сказал незнакомец. - Что же касается
вашего великодушного предложения убрать умклайдет, то я, к сожалению, не
могу им воспользоваться. Это уже вопрос морали и этики, вопрос чести, если
угодно... Условности так сильны! Я позволю себе посоветовать вам больше не
прикасаться к умклайдету. Я вижу, вы ушиблись, и этот орел... Я думаю, вы
чувствуете... Э-э... Некоторое амбре...
- Да, - сказал я с чувством. - Воняет гадостно. Как в обезьяннике.
Мы посмотрели на орла. Гриф, нахохлившись, дремал.
- Искусство управлять умклайдетом, - сказал незнакомец, - это сложное
и тонкое искусство. Вы ни в коем случае не должны огорчаться или упрекать
себя. Курс управления умклайдетом занимает восемь семестров и требует
основательного знания квантовой алхимии. Как программист вы, вероятно, без
особого труда освоили бы умклайдет электронного уровня, так называемый
УЭУ-17... Но квантовый умклайдет... Гиперполе... Трансгрессивные
воплощения... Обобщенный закон Ломоносова-Лавуазье... - Он виновато развел
руками.
- О чем разговор! - поспешно сказал я. - Я ведь и не претендую...
Конечно же, я абсолютно не подготовлен.
Тут я спохватился и предложил ему закурить.
- Благодарю вас, - сказал незнакомец. - Не употребляю, к великому
моему сожалению.
Тогда, пошевелив от вежливости пальцами, я осведомился - не спросил,
а именно осведомился:
- Не позволено ли мне будет узнать, чему я обязан приятностью нашей
встречи?
Незнакомец опустил глаза.
- Боюсь показаться нескромным, - сказал он, - но, увы, я должен
признаться, что уже довольно давно нахожусь здесь. Мне не хотелось бы
называть имена, но, я думаю, даже вам, как вы ни далеки от всего этого,
Александр Иванович, ясно, что вокруг дивана возникла некоторая нездоровая
суета, назревает скандал, атмосфера накаляется, напряженность растет. В
такой обстановке неизбежны ошибки, чрезвычайно нежелательные
случайности... Не будем далеко ходить за примерами. Некто - повторяю, мне
не хотелось бы называть имена, тем более что это сотрудник, достойный
всяческого уважения, а говоря об уважении я имею в виду если не манеры, то
большой талант и самоотверженность, - так вот, некто, спеша и нервничая,
теряет здесь умклайдет, и умклайдет становится центром сферы событий, в
которые оказывается вовлеченным человек, совершенно к оным не
причастный... - Он поклонился в мою сторону. - А в таких случаях
совершенно необходимо воздействие, как-то нейтрализующее вредные
влияния... - Он значительно посмотрел на отпечатки ботинок на потолке.
Затем он улыбнулся мне. - Но я не хотел бы показаться абстрактным
альтруистом. Конечно, все эти события меня весьма интересуют как
специалиста и как администратора... Впрочем, я не намерен более мешать
вам, и поскольку вы сообщили мне уверенность в том, что больше не будете
экспериментировать с умклайдетом, я попрошу у вас разрешения откланяться.
Он поднялся.
- Ну что вы! - вскричал я. - Не уходите! Мне так приятно беседовать с
вами, у меня к вам тысяча вопросов!..
- Я чрезвычайно ценю вашу деликатность, Александр Иванович, но вы
утомлены, вам необходимо отдохнуть...
- Нисколько! - горячо возразил я. - Наоборот!
- Александр Иванович, - произнес незнакомец, ласково улыбаясь и
пристально глядя мне в глаза. - Но ведь вы _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о
у_т_о_м_л_е_н_ы_. И вы _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ хотите отдохнуть.
И тут я почувствовал, что действительно засыпаю. Глаза мои слипались.
Говорить больше не хотелось. Ничего больше не хотелось. Страшно хотелось
спать.
- Было исключительно приятно познакомиться с вами, - сказал
незнакомец негромко.
Я видел, как он начал бледнеть, бледнеть и медленно растворился в
воздухе, оставив после себя легкий запах дорогого одеколона. Я кое-как
расстелил матрас на полу, ткнулся лицом в подушку и моментально заснул.
Разбудило меня хлопанье крыльев и неприятный клекот. В комнате стоял
странный голубоватый полумрак. Орел на печке шуршал, гнусно орал и стучал
крыльями по потолку. Я сел и огляделся. На середине комнаты парил в
воздухе здоровенный детина в тренировочных брюках и в полосатой гавайке
навыпуск. Он парил над цилиндриком и, не прикасаясь к нему, плавно помавал
огромными костистыми лапами.
- В чем дело? - спросил я.
Детина мельком взглянул на меня из-под плеча и отвернулся.
- Не слышу ответа, - сказал я зло. Мне все еще очень хотелось спать.
- Тихо, ты, смертный, - сипло произнес детина. Он прекратил свои
пассы и взял цилиндрик с пола. Голос его показался мне знакомым.
- Эй, приятель! - сказал я угрожающе. - Положи эту штуку на место и
очисти помещение.
Детина смотрел на меня, выпячивая челюсть. Я откинул простыню и
встал.
- А ну, положи умклайдет! - сказал я в полный голос.
Детина опустился на пол и, прочно упершись ногами, принял стойку. В
комнате стало гораздо светлее, хотя лампочка не горела.
- Детка, - сказал детина, - ночью надо спать. Лучше ляг сам.
Парень был явно не дурак подраться. Я, впрочем, тоже.
- Может, выйдем во двор? - деловито предложил я, подтягивая трусы.
Кто-то вдруг произнес с выражением:
- "Устремив свои мысли на высшее Я, свободный от вожделения и
себялюбия, исцелившись от душевной горячки, сражайся, Арджуна!"
Я вздрогнул. Парень тоже вздрогнул.
- "Бхагават-гита"! - сказал голос. - Песнь третья, стих тридцатый.
- Это зеркало, - сказал я машинально.
- Сам знаю, - проворчал детина.
- Положи умклайдет, - потребовал я.
- Чего ты орешь, как больной слон? - сказал парень. - Твой он, что
ли?
- А может быть, твой?
- Да, мой!
Тут меня осенило.
- Значит, диван тоже ты уволок?
- Не суйся не в свои дела, - посоветовал парень.
- Отдай диван, - сказал я. - На него расписка написана.
- Пошел к черту! - сказал детина, озираясь.
И тут в комнате появились еще двое: тощий и толстый, оба в полосатых
пижамах, похожие на узников Синг-Синга.
- Корнеев! - завопил толстый. - Так это вы воруете диван?! Какое
безобразие!
- Идите вы все... - сказал детина.
- Вы грубиян! - закричал толстый. - Вас гнать надо! Я на вас
докладную подам!
- Ну и подавайте, - мрачно сказал Корнеев. - Займитесь любимым делом.
- Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! Вы мальчишка! Вы
дерзец! Вы забыли здесь умклайдет! Молодой человек мог пострадать!
- Я уже пострадал, - вмешался я. - Дивана нет, сплю как собака,
каждую ночь разговоры... Орел этот вонючий...
Толстый немедленно повернулся ко мне.
- Неслыханное нарушение дисциплины, - заявил он. - Вы должны
жаловаться... А вам должно быть стыдно! - Он снова повернулся к Корнееву.
Корнеев угрюмо запихивал умклайдет за щеку. Тощий вдруг спросил тихо
и угрожающе:
- Вы сняли Тезис, Корнеев?
Детина мрачно ухмыльнулся.
- Да нет там никакого Тезиса, - сказал он. - Что вы все сепетите? Не
хотите, чтобы мы диван воровали - дайте нам другой транслятор...
- Вы читали приказ о неизъятии предметов из запасника? - грозно
осведомился тощий.
Корнеев сунул руки в карманы и стал смотреть в потолок.
- Вам известно постановление ученого совета? - осведомился тощий.
- Мне, товарищ Демин, известно, что понедельник начинается в субботу,
- угрюмо сказал Корнеев.
- Не разводите демагогию, - сказал тощий. - Немедленно верните диван
и не смейте сюда больше возвращаться.
- Не верну я диван, - сказал Корнеев. - Эксперимент закончим -
вернем.
Толстый устроил безобразную сцену. "Самоуправство!.. - визжал он. -
Хулиганство!.." Гриф опять взволнованно заорал. Корнеев, не вынимая рук из
карманов, повернулся спиной и шагнул сквозь стену. Толстый устремился за
ним с криком: "Нет, вы вернете диван!". Тощий сказал мне:
- Это недоразумение. Мы примем меры, чтобы оно не повторилось.
Он кивнул и тоже двинулся к стене.
- Погодите! - вскричал я. - Орла! Орла заберите! Вместе с запахом!
Тощий, уже наполовину войдя в стену, обернулся и поманил орла
пальцем. Гриф шумно сорвался с печки и втянулся ему под ноготь. Тощий
исчез. Голубой свет медленно померк, стало темно, в окно снова забарабанил
дождь. Я включил свет и оглядел комнату. В комнате все было по-прежнему,
только на печке зияли глубокие царапины от когтей грифа да на потолке дико
и нелепо темнели рубчатые следы моих ботинок.
- Прозрачное масло, находящееся в корове, - с идиотским
глубокомыслием произнесло зеркало, - не способствует ее питанию, но оно
снабжает наилучшим питанием, будучи обработано надлежащим способом.
Я выключил свет и улегся. На полу было жестко, тянуло холодом. Будет
мне завтра от старухи, подумал я.
6
- Нет, - произнес он в ответ
настойчивому вопросу моих глаз, -
я не член клуба, я - призрак.
- Хорошо, но это не дает вам
права расхаживать по клубу.
Г.Дж.Уэллс
Утром оказалось, что диван стоит на месте. Я не удивился. Я только
подумал, что так или иначе старуха добилась своего: диван стоит в одном
углу, а я лежу в другом. Собирая постель и делая зарядку, я размышлял о
том, что существует, вероятно, некоторый предел способности к удивлению.
По-видимому, я далеко шагнул за этот предел. Я даже испытывал некоторое
утомление. Я пытался представить себе что-нибудь такое, что могло бы меня
сейчас поразить, но фантазии у меня не хватало. Это мне очень не
нравилось, потому что я терпеть не могу людей, неспособных удивляться.
Правда, я был далек от психологии "подумаешьэканевидаль", скорее мое
состояние напоминало состояние Алисы в Стране Чудес: я был словно во сне и
принимал и готов был принять любое чудо за должное, требующее более
развернутой реакции, нежели простое разевание рта и хлопанье глазами.
Я еще делал зарядку, когда в прихожей хлопнула дверь, зашаркали и
застучали каблуки, кто-то закашлял, что-то загремело и упало, и
начальственный голос позвал: "Товарищ Горыныч!" Старуха не отозвалась, и в
прихожей начали разговаривать: "Что это за дверь?.. А, понятно. А это?" -
"Тут вход в музей". - "А здесь?.. Что это - все заперто, замки..." -
"Весьма хозяйственная женщина, Янус Полуэктович. А это телефон". - "А где
же знаменитый диван? В музее?" - "Нет. Тут должен быть запасник".
- Это здесь, - сказал знакомый угрюмый голос.
Дверь моей комнаты распахнулась, и на пороге появился высокий
худощавый старик с великолепной снежно-белой сединой, чернобровый и
черноусый, с глубокими черными глазами. Увидев меня (я стоял в одних
трусах, руки в стороны, ноги на ширине плеч), он приостановился и звучным
голосом произнес:
- Так.
Справа и слева от него заглядывали в комнату еще какие-то лица. Я
сказал: "Прошу прощения", - и побежал к своим джинсам. Впрочем, на меня не
обратили внимания. В комнату вошли четверо и столпились вокруг дивана.
Двоих я знал: угрюмого Корнеева, небритого, с красными глазами, все в той
же легкомысленной гавайке, и смуглого, горбоносого Романа, который
подмигнул мне, сделал непонятный знак рукой и сейчас же отвернулся.
Седовласого я не знал. Не знал я и полного, рослого мужчину в черном,
лоснящемся со спины костюме и с широкими хозяйскими движениями.
- Вот этот диван? - спросил лоснящийся мужчина.
- Это не диван, - угрюмо сказал Корнеев. - Это транслятор.
- Для меня это диван, - заявил лоснящийся, глядя в записную книжку. -
Диван мягкий, полуторный, инвентарный номер одиннадцать двадцать три. - Он
наклонился и пощупал. - Вот он у вас влажный, Корнеев, таскали под дождем.
Теперь считайте: пружины проржавели, обшивка сгнила.
- Ценность данного предмета, - как мне показалось, издевательски
произнес горбоносый Роман, - заключается отнюдь не в обшивке и даже не в
пружинах, которых нет.
- Вы это прекратите, Роман Петрович, - предложил лоснящийся с
достоинством. - Вы мне вашего Корнеева не выгораживайте. Диван проходит у
меня по музею и должен там находиться...
- Это прибор, - сказал Корнеев безнадежно. - С ним работают...
- Этого я не знаю, - заявил лоснящийся. - Я не знаю, что это за
работа с диваном. У меня вот дома тоже есть диван, и я знаю, как на нем
работают.
- Мы это тоже знаем, - тихонько сказал Роман.
- Вы это прекратите, - сказал лоснящийся, поворачиваясь к нему. - Вы
здесь не в пивной, вы здесь в учреждении. Что вы, собственно, имеете в
виду?
- Я имею в виду, что это не есть диван, - сказал Роман. - Или, в
доступной для вас форме, это есть не совсем диван. Это есть прибор,
имеющий внешность дивана.
- Я попросил бы прекратить эти намеки, - решительно сказал
лоснящийся. - Насчет доступной формы и все такое. Давайте каждый делать
свое дело. Мое дело - прекратить разбазаривание, и я его прекращаю.
- Так, - звучно сказал седовласый. Сразу стало тихо. - Я беседовал с
Кристобалем Хозевичем и с Федором Симеоновичем. Они полагают, что этот
диван-транслятор представляет лишь музейную ценность. В свое время он
принадлежал королю Рудольфу Второму, так что историческая ценность его
неоспорима. Кроме того, года два назад, если память мне не изменяет, мы
уже выписывали серийный транслятор... Кто его выписывал, вы не помните,
Модест Матвеевич?
- Одну минутку, - сказал лоснящийся Модест Матвеевич и стал быстро
листать записную книжку. - Одну минуточку... Транслятор двухходовой
ТДХ-80Е Китежградского завода... По заявке товарища Бальзамо.
- Бальзамо работает на нем круглосуточно, - сказал Роман.
- И барахло этот ТДХ, - добавил Корнеев. - Избирательность на
молекулярном уровне.
- Да-да, - сказал седовласый. - Я припоминаю. Был доклад об
исследовании ТДХ. Действительно, кривая селективности не гладкая... Да. А
этот... э... диван?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг