Раскопай своих подвалов
И шкафов перетряси,
Разных книжек и журналов
По возможности неси.
Я покраснел и пошел дальше. Вступив на шестой этаж, я сразу увидел,
что дверь Витькиной лаборатории приоткрыта, и услышал сиплое пение. Я
крадучись подобрался к двери.
3
Хочу тебя прославить,
Тебя, пробивающегося сквозь метель зимним вечером.
Твое сильное дыхание и мерное биение твоего сердца...
У.Уитмен
Давеча Витька сказал, что идет в одну компанию, а в лаборатории
оставляет работать дубля. Дубль - это очень интересная штука. Как правило,
это довольно точная копия своего творца. Не хватает, скажем, человеку рук
- он создает себе дубля, безмозглого, безответного, только и умеющего, что
паять контакты, или таскать тяжести, или писать под диктовку, но зато уж
умеющего это делать хорошо. Или нужна человеку модель-антропоид для
какого-нибудь эксперимента - он создает себе дубля, безмозглого,
безответного, только и умеющего ходить по потолку или принимать
телепатемы, но зато уж умеющего хорошо. Или самый простой случай.
Собирается, скажем, человек получить зарплату, а времени терять ему не
хочется, и он посылает вместо себя своего дубля, только и умеющего что
никого без очереди не пропускать, расписываться в ведомости и сосчитать
деньги, не отходя от кассы. Конечно, творить дублей умеют не все. Я,
например, еще не умел. То, что у меня пока получалось, ничего не умело -
даже ходить. И вот стоишь, бывало, в очереди, вроде бы тут и Витька, и
Роман, и Володя Почкин, а поговорить не с кем. Стоят как каменные, не
мигают, не дышат, с ноги на ногу не переминаются, и сигарету спросить не у
кого.
Настоящие мастера могут создавать очень сложных, многопрограммных,
самообучающихся дублей. Такого вот супера Роман отправил летом вместо меня
на машине. И никто из моих ребят не догадался, что это был не я. Дубль
великолепно вел мой "москвич", ругался, когда его кусали комары, и с
удовольствием пел хором. Вернувшись в Ленинград, он развез всех по домам,
самостоятельно сдал прокатный автомобиль, расплатился и тут же исчез прямо
на глазах ошеломленного директора проката.
Одно время я думал, что А-Янус и У-Янус - это дубль и оригинал,
однако это было совсем не так. Прежде всего оба директора имели паспорта,
дипломы, пропуска и другие необходимые документы. Самые же сложные дубли
не могли иметь никаких удостоверений личности. При виде казенной печати на
своей фотографии они приходили в ярость и немедленно рвали документы в
клочки. Этим загадочным свойством дублей долго занимался Магнус Редькин,
но задача оказалась ему явно не по силам.
Далее, Янусы были белковыми существами. По поводу же дублей до сих
пор еще не прекратился спор между философами и кибернетиками: считать их
живыми или нет. Большинство дублей представляли собою кремнийорганические
структуры, были дубли и на германиевой основе, а последнее время вошли в
моду дубли на алюмополимерах.
И наконец, самое главное - ни А-Януса, ни У-Януса никто никогда не
создавал искусственно. Они не были копией и оригиналом, не были они и
братьями-близнецами, они были одним человеком - Янусом Полуэктовичем
Невструевым. Никто в институте этого не понимал, но все знали это
настолько твердо, что понимать и не пытались.
Витькин дубль стоял, упершись ладонями в лабораторный стол, и
остановившимся взглядом следил за работой небольшого гомеостата Эшби. При
этом он мурлыкал песенку на популярный некогда мотив:
Мы не Декарты, не Ньютоны мы,
Для нас наука - темный лес
Чудес.
А мы нормальные астрономы - да!
Хватаем звездочки с небес...
Я никогда раньше не слыхал, чтобы дубли пели. Но от Витькиного дубля
можно было ожидать всего. Я помню одного Витькиного дубля, который
осмеливался препираться по поводу неумеренного расхода психоэнергии с
самим Модестом Матвеевичем. А ведь Модеста Матвеевича даже сотворенные
мною чучела без рук, без ног боялись до судорог, по-видимому инстинктивно.
Справа от дубля, в углу, стоял под брезентовым чехлом двухходовый
транслятор ТДХ-80Е, убыточное изделие китежградского завода маготехники.
Рядом с лабораторным столом, в свете трех рефлекторов, блестел штопаной
кожей мой старый знакомец - диван. На диване была водружена детская ванна
с водой, в ванне брюхом вверх плавал дохлый окунь. Еще в лаборатории были
стеллажи, заставленные приборами, а у самой двери стояла большая, зеленого
стекла четвертная бутыль, покрытая пылью. В бутыли находился опечатанный
джинн, можно было видеть, как он там шевелится, посверкивая глазками.
Витькин дубль перестал рассматривать гомеостат, сел на диван рядом с
ванной и, уставясь тем же окаменелым взглядом на дохлую рыбу, пропел
следующий куплет:
В целЯх природы обуздания,
В целЯх рассеять неученья
Тьму
Берем картину мироздания - да!
И тупо смотрим, что к чему...
Окунь пребывал без изменений. Тогда дубль засунул руку глубоко в
диван и принялся, сопя, что-то там с трудом проворачивать.
Диван был транслятором. Он создавал вокруг себя М-поле,
преобразующее, говоря просто, реальную действительность в действительность
сказочную. Я испытал это на себе в памятную ночь на хлебах у Наины Киевны,
и спасло меня тогда только то, что диван работал в четверть силы, на
темновых токах, а иначе я проснулся бы каким-нибудь мальчиком-с-пальчик в
сапогах. Для Магнуса Редькина диван был возможным вместилищем искомого
Белого Тезиса. Для Модеста Матвеевича - музейным экспонатом инвентарный
номер 1123, к разбазариванию запрещенным. Для Витьки это был инструмент
номер один. Поэтому Витька крал диван каждую ночь, Магнус Федорович из
ревности доносил об этом завкадрами товарищу Демину, а деятельность
Модеста Матвеевича сводилась к тому, чтобы все это прекратить. Витька крал
диван до тех пор, пока не вмешался Янус Полуэктович, которому в тесном
взаимодействии с Федором Симеоновичем и при активной поддержке Жиана
Жиакомо, опираясь на официальное письмо Президиума Академии наук за
личными подписями четырех академиков, удалось-таки полностью
нейтрализовать Редькина и слегка потеснить с занимаемых позиций Модеста
Матвеевича.
Модест Матвеевич объявил, что он, как лицо материально ответственное,
не желает ни о чем слышать и что желает он, чтобы диван инвентарный номер
1123 находился в специально отведенном для него, дивана, помещении. А
ежели этого не будет, сказал Модест Матвеевич грозно, то пусть все, до
академиков включительно, пеняют на себя. Янус Полуэктович согласился
пенять на себя, Федор Симеонович тоже, и Витька быстренько перетащил диван
в свою лабораторию. Витька был серьезный работник, не то что шалопаи из
отдела Абсолютного Знания, и намеревался превратить всю морскую и
океанскую воду нашей планеты в живую воду. Пока он, правда, находился в
стадии эксперимента.
Окунь в ванне зашевелился и перевернулся брюхом вниз. Дубль убрал
руку из дивана. Окунь апатично пошевелил плавниками, зевнул, завалился на
бок и снова перевернулся на спину.
- С-скотина, - сказал дубль с выражением.
Я сразу насторожился. Это было сказано эмоционально. Никакой
лабораторный дубль не мог бы так сказать. Дубль засунул руки в карманы,
медленно поднялся и увидел меня. Несколько секунд мы смотрели друг на
друга. Потом я ехидно осведомился:
- Работаем?
Дубль тупо смотрел на меня.
- Ну брось, брось, - сказал я. - Все ясно.
Дубль молчал. Он стоял как каменный и не мигал.
- Ну, вот что, - сказал я. - Сейчас пол-одиннадцатого. Даю тебе
десять минут. Все прибери, выброси эту дохлятину и беги танцевать. А уж
обесточу я сам.
Дубль вытянул губы дудкой и начал пятиться. Он пятился очень
осторожно, обогнул диван и встал так, чтобы между нами был лабораторный
стол. Я демонстративно посмотрел на часы. Дубль пробормотал заклинание, на
столе появился "мерседес", авторучка и стопка чистой бумаги. Дубль, согнув
колени, повис в воздухе и стал что-то писать, время от времени опасливо на
меня поглядывая. Это было очень похоже, и я даже засомневался. Впрочем, у
меня было верное средство выяснить правду. Дубли, как правило, совершенно
нечувствительны к боли. Пошарив в кармане, я извлек маленькие острые клещи
и, выразительно пощелкивая ими, стал приближаться к дублю. Дубль перестал
писать. Пристально поглядев ему в глаза, я скусил клещами шляпку гвоздя,
торчащую из стола, и сказал:
- Н-н-ну?
- Чего ты ко мне пристал? - осведомился Витька. - Видишь ведь, что
человек работает.
- Ты же дубль, - сказал я. - Не смей со мной разговаривать.
- Убери клещи, - сказал он.
- А ты не валяй дурака, - сказал я. - Тоже мне дубль.
Витька сел на край стола и устало потер уши.
- Ничего у меня сегодня не получается, - сообщил он. - Дурак я
сегодня. Дубля сотворил - получился какой-то уже совершенно безмозглый.
Все ронял, на умклайдет сел, животное... Треснул я его по шее, руку
отбил... И окунь дохнет систематически.
Я подошел к дивану и заглянул в ванну.
- А что с ним?
- А я откуда знаю?
- Где ты его взял?
- На рынке.
Я поднял окуня за хвост.
- А чего ты хочешь? Обыкновенная снулая рыбка.
- Дубина, - сказал Витька. - Вода-то живая...
- А-а, - сказал я и стал соображать, что бы ему посоветовать.
Механизм действия живой воды я представлял себе крайне смутно. В основном
по сказке об Иване-царевиче и Сером Волке.
Джинн в бутыли двигался и время от времени принимался протирать
ладошкой стекло, запыленное снаружи.
- Протер бы бутыль, - сказал я, ничего не придумав.
- Что?
- Пыль с бутылки сотри. Скучно же ему там.
- Черт с ним, пусть скучает, - рассеяно сказал Витька. Он снова
засунул руку в диван и снова провернул там что-то. Окунь ожил.
- Видал? - сказал Витька. - Когда даю максимальное напряжение - все в
порядке.
- Экземпляр неудачный, - сказал я наугад.
Витька вынул руку из дивана и уставился на меня.
- Экземпляр... - сказал он. - Неудачный... - Глаза у него стали как у
дубля. - Экземпляр экземпляру люпус эст...
- Потом он, наверное, мороженый, - сказал я, осмелев.
Витька меня не слушал.
- Где бы рыбу взять? - сказал он, озираясь и хлопая себя по карманам.
- Рыбочку бы...
- Зачем? - спросил я.
- Верно, - сказал Витька. - Зачем? Раз нет другой рыбы, -
рассудительно произнес он, - почему бы не взять другую воду? Верно?
- Э, нет, - возразил я. - Так не пойдет.
- А как? - жадно спросил Витька.
- Выметайся отсюда, - сказал я. - Покинь помещение.
- Куда?
- Куда хочешь.
Он перелез через диван и сгреб меня за грудки.
- Ты меня слушай, понял? - сказал он угрожающе. - На свете нет ничего
одинакового. Все распределяется по гауссиане. Вода воде рознь... Этот
старый дурак не сообразил, что существует дисперсия свойств...
- Эй, милый, - позвал я его. - Новый год скоро! Не увлекайся так.
Он отпустил меня и засуетился:
- Куда же я его дел?.. Вот лапоть!.. Куда я его сунул?.. А, вот он...
Он бросился к стулу, на котором торчком стоял умклайдет. Тот самый. Я
отскочил к двери и сказал умоляюще:
- Опомнись! Двенадцатый же час! Тебя же ждут! Верочка ждет!
- Не, - отвечал он. - Я им туда дубля послал. Хороший дубль,
развесистый... Дурак дураком. Анекдоты, стойку делает, танцует, как вол...
Он крутил в руках умклайдет, что-то прикидывая, примериваясь, прищуря
один глаз.
- Выметайся, говорят тебе! - заорал я в отчаянии.
Витька коротко глянул на меня, и я присел. Шутки кончились. Витька
находился в том состоянии, когда увлеченные работой маги превращают
окружающих в пауков, мокриц, ящериц и других тихих животных. Я сел на
корточки рядом с джинном и стал смотреть.
Витька замер в классической позе для материального заклинания
(позиция "мартихор"), над столом поднялся розовый пар, вверх-вниз
запрыгали тени, похожие на летучих мышей, исчез "мерседес", исчезла
бумага, и вдруг вся поверхность стола покрылась сосудами с прозрачными
растворами. Витька, не глядя, сунул умклайдет на стул, схватил один из
сосудов и стал его внимательно рассматривать. Было ясно, что теперь он
отсюда никуда и никогда не уйдет. Он живо убрал с дивана ванну, одним
прыжком подскочил к стеллажам и поволок к столу громоздкий медный
аквавитометр. Я устроился было поудобнее и протер джинну окошечко для
обозрения, но тут из коридора донеслись голоса, топот ног и хлопанье
дверей. Я вскочил и кинулся вон из лаборатории.
Ощущение ночной пустоты и темного покоя огромного здания исчезло
бесследно. В коридоре горели яркие лампы. Кто-то сломя голову мчался по
лестнице, кто-то кричал: "Валька! Напряжение упало! Сбегай в
аккумуляторную!", кто-то вытряхивал на лестничной площадке шубу, и мокрый
снег летел во все стороны. Навстречу мне с задумчивым лицом быстро шел
изящно изогнутый Жиан Жиакомо, за ним с его огромным портфелем под мышкой
и с его тростью в зубах семенил гном. Мы раскланялись. От великого
престидижитатора пахло хорошим вином и французскими благовониями.
Остановить его я не посмел, и он прошел сквозь запертую дверь в свой
кабинет. Гном просунул ему вслед портфель и трость, а сам нырнул в батарею
парового отопления.
- Какого дьявола? - вскричал я и побежал на лестницу.
Институт был битком набит сотрудниками. Казалось, их было даже
больше, чем в будний день. В кабинетах и лабораториях во всю горели огни,
двери были распахнуты настежь. В институте стоял обычный деловой гул:
треск разрядов, монотонные голоса, диктующие цифры и произносящие
заклинания, дробный стук "мерседесов" и "рейнметаллов". И над всем этим
раскатистый и победительный рык Федора Симеоновича: "Эт' хорошо, эт'
здо-о-рово! Вы молодец, голубчик! Но к-какой дурак выключил г-генератор?"
Меня саданули в спину твердым углом, и я ухватился за перила. Я
рассвирепел. Это были Володя Почкин и Эдик Амперян, они тащили на свой
этаж координатно-измерительную машину весом в полтонны.
- А, Саша? - приветливо сказал Эдик. - Здравствуй, Саша.
- Сашка, посторонись с дороги! - крикнул Володя Почкин, пятясь задом.
- Заноси, заноси!..
Я схватил его за ворот:
- Ты почему в институте? Ты как сюда попал?
- Через дверь, через дверь, пусти... - сказал Володя. - Эдька, еще
правее! Ты видишь, что не проходит?
Я отпустил его и бросился в вестибюль. Я был охвачен административным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг