- Поди зови брадобрея. Благородным донам скажи, что скоро буду. Да не
груби, разговаривай вежливо...
Завтрак был не очень обильный и оставлял место для скорого обеда.
Было подано жареное мясо, сильно сдобренное специями, и собачьи уши,
отжатые в уксусе. Пили шипучее ируканское, густое коричневое эсторское,
белое соанское. Ловко разделывая двумя кинжалами баранью ногу, дон Тамэо
жаловался на наглость низших сословий. "Я намерен подать докладную на
высочайшее имя, - объявил он. - Дворянство требует, чтобы мужикам и
ремесленному сброду было запрещено показываться в публичных местах и на
улицах. Пусть ходят через дворы и по задам. В тех же случаях, когда
появление мужика на улице неизбежно, например, при подвозе им хлеба, мяса
и вина в благородные дома, пусть имеет специальное разрешение министерства
охраны короны". - "Светлая голова! - восхищенно сказал дон Сэра, брызгая
слюнями и мясным соком. - А вот вчера при дворе..." И он рассказал
последнюю новость. Пассия дона Рэбы, фрейлина Окана, неосторожно наступила
королю на больную ногу. Его величество пришел в ярость и, обратившись к
дону Рэбе, приказал примерно наказать преступницу. На что дон Рэба, не
моргнув глазом, ответил: "Будет исполнено, ваше величество. Нынче же
ночью!" "Я так хохотал, - сказал дон Сэра, крутя головой, - что у меня на
камзоле отскочили два крючка..."
Протоплазма, думал Румата. Просто жрущая и размножающаяся
протоплазма.
- Да, благородные доны, - сказал он. - Дон Рэба - умнейший человек...
- Ого-го! - сказал дон Сэра. - Еще какой! Светлейшая голова!..
- Выдающийся деятель, - сказал дон Тамэо значительно и с чувством.
- Сейчас даже странно вспомнить, - продолжал Румата, приветливо
улыбаясь, - что говорилось о нем всего год назад. Помните, дон Тамэо, как
остроумно вы осмеяли его кривые ноги?
Дон Тамэо поперхнулся и залпом осушил стакан ируканского.
- Не припоминаю, - пробормотал он. - Да и какой из меня осмеятель...
- Было, было, - сказал дон Сэра, укоризненно качая головой.
- Действительно! - воскликнул Румата. - Вы же присутствовали при этой
беседе, дон Сэра! Помню вы еще так хохотали над остроумными пассажами дона
Тамэо, что у вас что-то там отлетело в туалете...
Дон Сэра побагровел и стал длинно и косноязычно оправдываться, причем
все время врал. Помрачневший дон Тамэо приналег на крепкое эсторское, а
так как он, по его собственным словам, "как начал с позавчерашнего утра,
так по сю пору не может остановиться", его, когда они выбрались из дома,
пришлось поддерживать с двух сторон.
День был солнечный, яркий. Простой народ толкался между домами, ища,
на что бы поглазеть, визжали и свистели мальчишки, кидаясь грязью, из окон
выглядывали хорошенькие горожанки в чепчиках, вертлявые служаночки
застенчиво стреляли влажными глазками, и настроение стало понемногу
подниматься. Дон Сэра очень ловко сшиб с ног какого-то мужика и чуть не
помер со смеха, глядя, как мужик барахтается в луже. Дон Тамэо вдруг
обнаружил, что надел перевязи с мечами задом наперед, закричал: "Стойте! "
- и стал крутиться на месте, пытаясь перевернуться внутри перевязей. У
дона Сэра опять что-то отлетело на камзоле. Румата поймал за розовое ушко
пробегавшую служаночку и попросил ее помочь дону Тамэо привести себя в
порядок. Вокруг благородных донов немедленно собралась толпа зевак,
подававших служаночке советы, от которых та стала совсем пунцовой, а с
камзола дона Сэра градом сыпались застежки, пуговки и пряжки. Когда они,
наконец, двинулись дальше, дон Тамэо принялся во всеуслышание сочинять
дополнение к своей докладной, в котором он указывал на необходимость
"непричисления хорошеньких особ женского пола к мужикам и простолюдинам".
Тут дорогу им преградил воз с горшками. Дон Сэра обнажил оба меча и
заявил, что благородным донам не пристало обходить всякие там горшки и он
проложит себе дорогу сквозь этот воз. Но пока он примеривался, пытаясь
различить, где кончается стена дома и начинаются горшки, Румата взялся за
колеса и развернул воз, освободив проход. Зеваки, восхищенно наблюдавшие
за происходившим, прокричали Румате тройное "ура". Благородные доны
двинулись было дальше, но из окна на третьем этаже высунулся толстый сивый
лавочник и стал распространяться о бесчинствах придворных, на которых
"орел наш дон Рэба скоро найдет управу". Пришлось задержаться и
переправить в это окно весь груз горшков. В последний горшок Румата бросил
две золотые монеты с профилем Пица Шестого и вручил остолбеневшему
владельцу воза.
- Сколько вы ему дали? - спросил дон Тамэо, когда они пошли дальше.
- Пустяк, - небрежно ответил Румата. - Два золотых.
- Спина святого Мики! - воскликнул дон Тамэо. - Вы богаты! Хотите, я
продам вам своего хамахарского жеребца?
- Я лучше выиграю его у вас в кости, - сказал Румата.
- Верно! - сказал дон Сэра и остановился. - Почему бы нам не сыграть
в кости!
- Прямо здесь? - спросил Румата.
- А почему бы нет? - спросил дон Сэра. - Не вижу, почему бы трем
благородным донам не сыграть в кости там, где им хочется!
Тут дон Тамэо вдруг упал. Дон Сэра зацепился за его ноги и тоже упал.
- Я совсем забыл, - сказал он. - Нам ведь пора в караул.
Румата поднял их и повел, держа за локти. У огромного мрачного дома
дона Сатарины он остановился.
- А не зайти ли нам к старому дону? - спросил он.
- Совершенно не вижу, почему бы трем благородным донам не зайти к
старому дону Сатарине, - сказал дон Сэра.
Дон Тамэо открыл глаза.
- Находясь на службе короля, - провозгласил он, - мы должны всемерно
смотреть в будущее. Д-дон Сатарина - это пройденный этап. Вперед,
благородные доны! Мне нужно на пост...
- Вперед, - согласился Румата.
Дон Тамэо снова уронил голову на грудь и больше уже не просыпался.
Дон Сэра, загибая пальцы, рассказывал о своих любовных победах. Так они
добрались до дворца. В караульном помещении Румата с облегчением положил
дона Тамэо на скамью, а дон Сэра уселся за стол, небрежно отодвинул пачку
ордеров, подписанных королем, и заявил, что пришла, наконец, пора выпить
холодного ируканского. Пусть хозяин катит бочку, приказал он, а эти
девочки (он указал на караульных гвардейцев, игравших в карты за другим
столом) пусть идут сюда. Пришел начальник караула, лейтенант гвардейской
роты. Он долго присматривался к дону Тамэо и приглядывался к дону Сэра; и
когда дон Сэра осведомился у него, "зачем увяли все цветы в саду
таинственном любви", решил, что посылать их сейчас на пост, пожалуй, не
стоит. Пусть пока так полежат.
Румата проиграл лейтенанту золотой и поговорил с ним о новых
форменных перевязях и о способах заточки мечей. Он заметил между прочим,
что собирается зайти к дону Сатарине, у которого есть оружие старинной
заточки, и был очень огорчен, узнав, что почтенный вельможа окончательно
спятил: еще месяц назад выпустил своих пленников, распустил дружину, а
богатейший пыточный арсенал безвозмездно передал в казну. Стодвухлетний
старец заявил, что остаток жизни намеревается посвятить добрым делам, и
теперь, наверное долго не протянет.
Попрощавшись с лейтенантом, Румата вышел из дворца и направился в
порт. Он шел, огибая лужи и перепрыгивая через рытвины, полные зацветшей
водой, бесцеремонно расталкивая зазевавшихся простолюдинов, подмигивая
девушкам, на которых внешность его производила, по-видимому, неотразимое
впечатление, раскланивался с дамами, которых несли в портшезах, дружески
здоровался со знакомыми дворянами и нарочито не замечал серых штурмовиков.
Он сделал небольшой крюк, чтобы зайти в Патриотическую школу. Школа
эта была учреждена иждивением дона Рэбы два года назад для подготовки из
мелкопоместных и купеческих недорослей военных и административных кадров.
Дом был каменный, современной постройки, без колонн и барельефов, с
толстыми стенами, с узкими бойницеобразными окнами, с полукруглыми башнями
по сторонам главного входа. В случае надобности в доме можно было
продержаться.
По узким ступеням Румата поднялся на второй этаж и, звеня шпорами по
камню, направился мимо классов к кабинету прокуратора школы. Из классов
неслось жужжание голосов, хоровые выкрики. "Кто есть король? Светлое
величество. Кто есть министры? Верные, не знающие сомнений...", "... И
бог, наш создатель, сказал: "Прокляну". И проклял...", "... А ежели рожок
дважды протрубит, рассыпаться по двое как бы цепью, опустив притом
пики...", "...Когда же пытуемый впадает в беспамятство, испытание, не
увлекаясь, прекратить..."
Школа, думал Румата. Гнездо мудрости. Опора культуры...
Он, не стучась, толкнул низкую сводчатую дверь и вошел в кабинет,
темный и ледяной, как погреб. Навстречу из-за огромного стола, заваленного
бумагой и тростями для наказаний, выскочил длинный угловатый человек,
лысый, с провалившимися глазами, затянутый в узкий серый мундир с
нашивками министерства охраны короны. Это и был прокуратор Патриотической
школы высокоученый отец Кин - садист-убийца, постригшийся в монахи, автор
"Трактата о доносе", обратившего на себя внимание дона Рэбы.
Небрежно кивнув в ответ на витиеватое приветствие, Румата сел в
кресло и положил ногу на ногу. Отец Кин остался стоять, согнувшись в позе
почтительного внимания.
- Ну, как дела? - спросил Румата благосклонно. - Одних грамотеев
режем, других учим?
Отец Кин осклабился.
- Грамотей не есть враг короля, - сказал он. - Враг короля есть
грамотей-мечтатель, грамотей усомнившийся, грамотей неверящий! Мы же
здесь...
- Ладно, ладно, - сказал Румата. - Верю. Что пописываешь? Читал я
твой трактат - полезная книга, но глупая. Как же это ты? Нехорошо.
Прокуратор!..
- Не умом поразить тщился, - с достоинством ответил отец Кин. -
Единственно, чего добивался, успеть в государственной пользе. Умные нам не
надобны. Надобны верные. И мы...
- Ладно, ладно, - сказал Румата. - Верю. Так пишешь что новое или
нет?
- Собираюсь подать на рассмотрение министру рассуждение о новом
государстве, образцом коего полагаю Область Святого Ордена.
- Это что же ты? - удивился Румата. - Всех нас в монахи хочешь?..
Отец Кин стиснул руки и подался вперед.
- Разрешите пояснить, благородный дон, - горячо сказал он, облизнув
губы. - Суть совсем в ином! Суть в основных установлениях нового
государства. Установления просты, и их всего три: слепая вера в
непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также
неусыпное наблюдение каждого за всеми!
- Гм, - сказал Румата. - А зачем?
- Что "зачем"?
- Глуп ты все-таки, - сказал Румата. - Ну ладно, верю. Так о чем это
я ?.. Да! Завтра ты примешь двух новых наставников. Их зовут: отец Тарра,
очень почтенный старец, занимается этой... космографией, и брат Нанин,
тоже верный человек, силен в истории. Это мои люди, и прими их
почтительно. Вот залог. - Он бросил на стол звякнувший мешочек. - Твоя
доля здесь - пять золотых... Все понял?
- Да, благородный дон, - сказал отец Кин.
Румата зевнул и огляделся.
- Вот и хорошо, что понял, - сказал он. - Мой отец почему-то очень
любил этих людей и завещал мне устроить их жизнь. Вот объясни мне, ученый
человек, откуда в благороднейшем доне может быть такая привязанность к
грамотею?
- Возможно, какие-нибудь особые заслуги? - предположил отец Кин.
- Это ты о чем? - подозрительно спросил Румата. - Хотя почему же?
Да... Дочка там хорошенькая или сестра... Вина, конечно, у тебя здесь нет?
Отец Кин виновато развел руки. Румата взял со стола один из листков и
некоторое время подержал перед глазами.
- "Споспешествование"... - прочел он. - Мудрецы! - он уронил листок
на пол и встал. - Смотри, чтобы твоя ученая свора их здесь не обижала. Я
их как-нибудь навещу, и если узнаю... - Он поднес под нос отцу Кину кулак.
- Ну ладно, ладно, не бойся, не буду...
Отец Кин почтительно хихикнул. Румата кивнул ему и направился к
двери, царапая пол шпорами.
На улице Премногоблагодарения он заглянул в оружейную лавку, купил
новые кольца для ножен, попробовал пару кинжалов (покидал в стену,
примерил к ладони - не понравилось), затем, присев на прилавок, поговорил
с хозяином, отцом Гауком. У отца Гаука были печальные добрые глаза и
маленькие бледные руки в неотмытых чернильных пятнах. Румата немного
поспорил с ним о достоинствах стихов Цурэна, выслушал интересный
комментарий к строчке "Как лист увядший падает на душу...", попросил
прочесть что нибудь новенькое и, повздыхав вместе с автором над невыразимо
грустными строфами, продекламировал перед уходом "Быть или не быть?" в
своем переводе на ируканский.
- Святой Мика! - вскричал воспламененный отец Гаук. - Чьи это стихи?
- Мои, - сказал Румата и вышел.
Он зашел в "Серую Радость", выпил стакан арканарской кислятины,
потрепал хозяйку по щеке, перевернул, ловко двинув мечом, столик штатного
осведомителя, пялившего на него пустые глаза, затем прошел в дальний угол
и отыскал там обтрепанного бородатого человечка с чернильницей на шее.
- Здравствуй, брат Нанин, - сказал он. - Сколько прошений написал
сегодня?
Брат Нанин застенчиво улыбнулся, показав мелкие испорченные зубы.
- Сейчас пишут мало прошений, благородный дон, - сказал он. - Одни
считают, что просить бесполезно, а другие рассчитывают в ближайшее время
взять без спроса.
Румата наклонился к его уху и рассказал, что дело с Патриотической
школой улажено.
- Вот тебе два золотых, - сказал он в заключение. - Оденься, приведи
себя в порядок. И будь осторожнее... хотя бы в первые дни. Отец Кин
опасный человек.
- Я прочитаю ему свой "Трактат о слухах", - весело сказал брат Нанин.
- Спасибо, благородный дон.
- Чего не сделаешь в память о своем отце! - сказал Румата. - А теперь
скажи, где мне найти отца Тарра?
Брат Нанин перестал улыбаться и растерянно замигал.
- Вчера здесь случилась драка, - сказал он. - А отец Тарра немного
перепил. И потом он же рыжий... Ему сломали ребро.
Румата крякнул от досады.
- Вот несчастье! - сказал он. - И почему вы так много пьете?
- Иногда бывает трудно удержаться, - грустно сказал брат Нанин.
- Это верно, - сказал Румата. - Ну что ж, вот еще два золотых, береги
его.
Брат Нанин наклонился, ловя его руку. Румата отступил.
- Ну-ну, - сказал он. - Это не самая лучшая из твоих шуток, брат
Нанин. Прощай.
В порту пахло, как нигде в Арканаре. Пахло соленой водой, тухлой
тиной, пряностями, смолой, дымом, лежалой солониной, из таверн несло
чадом, жареной рыбой, прокисшей брагой. В душном воздухе висела густая
разноязыкая ругань. На пирсах, в тесных проходах между складами, вокруг
таверн толпились тысячи людей диковинного вида: расхлюстанные матросы,
надутые купцы, угрюмые рыбаки, торговцы рабами, торговцы женщинами,
раскрашенные девки, пьяные солдаты, какие-то неясные личности, увешанные
оружием, фантастические оборванцы с золотыми браслетами на грязных лапах.
Все были возбуждены и обозлены. По приказу дона Рэбы вот уже третий день
ни один корабль, ни один челнок не мог покинуть порта. У причалов
поигрывали ржавыми мясницкими топорами серые штурмовики - поплевывали,
нагло и злорадно поглядывая на толпу. На арестованных кораблях группами по
пять-шесть человек сидели на корточках ширококостные, меднокожие люди в
шкурах шерстью наружу и медных колпаках - наемники-варвары, никудышные в
рукопашном бою, но страшные вот так, на расстоянии, своими длиннющими
духовыми трубками, стреляющими отравленной колючкой. А за лесом мачт, на
открытом рейде чернели в мертвом штиле длинные боевые галеры королевского
флота. Время от времени они испускали красные огненно-дымные струи,
воспламеняющие море, - жгли нефть для устрашения.
Румата миновал таможенную канцелярию, где перед запертыми дверями
сгрудились угрюмые морские волки, тщетно ожидающие разрешения на выход,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг