древней книге сказано: все мы творим волю пославшего нас. Ты творил волю
своих жестоких господ, возможно, ты один из них, только напяливший чужую
личину, от тебя можно ждать любого облика. Нет, ничего от тебя не
дождаться теперь, ты вне времени, вне жизни, даже вне облика, ты -
захваченный в миге исчезновения силуэт, материализованная память о
наказанном предателе - вот ты кто!
У меня перехватывало дыхание от горечи, я отдыхал, молчал, снова
говорил:
- Творим волю пославшего нас... Мы тоже творим волю пославших нас. Мы
- люди и звездные друзья людей. И нас послали издалека в ваши Гибнущие
миры, чтобы узнать, как живут здесь разумные существа, помочь им, если
нуждаются в помощи, сделать их своими друзьями, поучиться у них, если
будет чему. Тебе этого не понять. Ты не знаешь, что такое любовь живого к
живому. Ты - ненависть и пренебрежение. Но ненависть заслуживает только
ненависти. Ненависть не породит любви, как собака не порождает рыб, как
рыбе не породить орла. Так виси, ненавистный, вечно виси!
Так я говорил с мертвецом, облегчая душу, а потом направился в
командирский зал. Олег с Осимой и Ольгой, оставив звездолет на автоматы,
разрабатывали план сохранения спасшихся кораблей.
Олег сказал мне:
- Эли, "Овен" не годится даже в грузовики. Ольга считает, что нужно
разместить экипаж "Овна" на "Змееносце" и "Козероге", снять все важные
механизмы, перегрузить запасы, а звездолет аннигилировать.
- И вызвать новый удар, направленный уже против "Змееносца" и
"Козерога". Или ты забыл, что жестокие господа Гибнущих миров не выносят
аннигиляции материальных тел?
- Тогда взорвем его. Взрывы они выносят. Наши погибшие корабли о том
свидетельствуют. Теперь самое настоятельное, Эли. Надо восстановить МУМ.
Займись этим с Эллоном.
- Эллон собирается менять течение времени в микропроцессах, чтобы
разобраться в явлении, которое Оан называл раком времени.
Осима внезапно рассердился. Энергичный капитан изнывал от безделья.
Он знал свое дело отлично - смело вел корабли в неизведанные просторы,
отважно бросался в бой, когда-то без жалоб переносил муки плена. Он был из
тех, кто охотно взваливает на себя тяготы соседа, но никогда не отягчает
своими. В беде и в часы торжества я видел его неизменно собранным и
упругим, как сжатая пружина, - о лучшем капитане для своего корабля я не
мог и мечтать. И раньше он не грубил мне, даже когда, усталый и
растерянный, сам я не церемонился. Сейчас он грубил. Если бы он знал
древние ругательства, как знал их - из любви к забавным словосочетаниям -
Ромеро, он ругался бы той руганью, которую Павел почему-то называл
площадной, хотя сам я никак не могу взять в толк, почему ругань должна
зависеть от места, где ругаются, а не от одного настроения ругателя.
- Адмирал, не довольно ли глупостей? Больное время, рыхлое, дырчатое,
пузырчатое! Вы должны представить план, как выйти из затруднений, а мы
будем его осуществлять. Не узнаю вас, адмирал! Раньше вы быстрей создавали
проекты действий и энергичней проводили их в жизнь!
Я невольно опустил голову, чтобы не видеть гневного взгляда Осимы.
Все мы переменились, не один я, но могло ли это служить оправданием? Олег
молчанием давал понять, что тоже мной недоволен.
- Вы правы, друзья, самая настоятельная задача - восстановить
управление кораблями. Пока вы будете заниматься эвакуацией "Овна", я
постараюсь что-нибудь сделать с мыслящими машинами.
Из командирского зала я прошел к дракону. Бродяга устало покоился на
полу. На его спине Труб и Гиг увлеченно сражались в дурачка. Этой игре их
обучил Лусин, он пытался и мне привить любовь к картежным баталиям, но я
так и не постиг игры, хотя Лусин уверял, что правила ее просты. Ангел и
невидимка состязались на толчки, проигравший получал затрещину. Я как-то
видел финал одной игры. Гиг, продув партию, получил такой удар крылом, что
рухнул наземь, едва не порастеряв кости. Затрещины, отпускаемые Гигом,
были послабей, зато он выигрывал чаще. Невидимкам не может не везти в
игре, объяснял мне Гиг, ибо игра - сражение, а разве есть лучшие воины,
чем невидимки?
- Эли, садись с нами! - предложил Труб, важно расчесывая когтями
пышные бакенбарды. - Втроем тоже можно играть.
- Не хочу быть дураком - даже в игре.
- Если не любишь дурачка, сразимся в покер! Тебя увлечет эта игра! -
воскликнул Гиг. - Там тоже есть операция надевания на себя невидимости,
как мы делаем перед боем. Называется - блеф! Чудная штука - блефовать.
Отличный военный маневр.
Но и от покера я отказался.
- Друзья, мне нужно поговорить с Бродягой наедине.
Труб безропотно взмахнул крыльями и полетел к выходу. Он так свыкся с
нами, что с ним можно не разводить манерностей. Невидимки гораздо
обидчивей. Гиг был недоволен. Я дружески толкнул его кулаком в плечо. Он
повеселел и удалился без обиды.
- Бродяга, как чувствуешь себя? - спросил я.
Он скосил на меня насмешливый глаз. С каждым днем ему труднее двигать
гибкой когда-то шеей. И он уже не извергал пламени, только жиденький дымок
струился из пасти. За небольшое время от старта в Персее дракон успел
пройти все стадии дряхления - из летающего превратился в ползающего, из
ползающего в лежащего. Скоро он станет бездыханным, с болью подумал я.
- Как чувствую себя? - просипел он, ему отказывал теперь и прежний
громкий, с шепелявостью, голос. - Мог бы и хуже. Слишком большое тело.
Тело придавливает меня, Эли.
- Не создать ли тебе невесомость? Ты сможешь свободно реять в
воздухе.
- Молодости ты мне не вернешь?
- Вернуть молодость не в наших силах.
- А зачем мне невесомость без молодости? Разве парящий старик лучше
лежащего? Движения - вот чего мне не хватает! Всю жизнь я тосковал по
движению.
- Даже когда стал драконом?
- Нет, это была пора, когда я насыщался, упивался, переполнялся
движением. Моя телесная жизнь была короткая, но такая, что не отдам за год
драконьего существования тысячелетия прежней жизни. Спасибо, Эли, что
подарил мне эту радость.
- Ты говоришь, будто прощаешься...
- До моего конца уже близко. Я бы лишь хотел перед смертью увидеть
ваше вызволение из беды.
- Ты можешь не только увидеть, но и помочь вызволению. Тебе
показывали на экране допрос Оана? Шпион признался, что рамиры
экспериментируют со временем. Значит, есть что-то, чего и они не умеют!
Они не всесильны и не всезнающи. Просто космическая цивилизация, на
несколько миллионов лет обогнавшая нас в развитии, отнюдь не боги! С
рамирами можно побороться. Мы сунулись в борьбу неподготовленными, нас
наказали. Но мы не отступили, да и некуда отступать: корабли недвижимы...
- Воля твоя, Эли...
- Вспомни, как тебе подчинялись звезды и планеты. Подчини себе
звездолеты! Оживи корабли!
- Оживить корабли?.. Мне, недвижимому? Эли, ты обратился не по
адресу!
- Да, ты одряхлел. Но телом, а не разумом! Твой могучий ум ясен, как
и на Третьей планете. Замени наши МУМ, Мозг! Сконцентрируй на себе приводы
от анализаторов и исполнительных механизмов.
- Ты забыл о моем громоздком теле!..
- Мы избавим тебя от него! Мы возвратим тебя в прежнее состояние. Я
знаю, ты ненавидел ту свою жизнь. Но раньше она была жизнью несвободного
тюремщика. А я предлагаю роль освободителя, спасителя друзей, которые так
нуждаются в твоей помощи.
- Лусин мог бы это сделать. Лусин мертв.
- Это сделает Эллон. Демиурги когда-то отделили твой юный мозг от
тела галакта, они сумеют и сейчас совершить такую операцию.
- Эллон убьет меня.
- Операцию сделают под контролем Орлана. Орлану ты веришь?
- Орлану верю. Я хочу, чтобы и ты присутствовал на операции. - До
меня донесся слабый вздох. Даже дымку больше не выбрасывала пасть дракона.
- Тогда торопись! Жизнь вытекает из меня, Эли...
Я пошел к Орлану.
4
У Орлана восседал на диване величественной статуей Граций. Они
удивление уставились на меня. Было хорошо, что я застал их вместе: не
придется дважды повторять одно и то же.
- Операция освобождения мозга от тела вполне возможна, - сказал
Орлан. - За тысячелетия мы так отработали технику вывода мозга в
самостоятельное существование...
Граций покачал головой:
- Опять живой мозг приспособят для дела, которое так хорошо выполняли
ваши механизмы, Эли!..
- Механизмы вышли из строя. Граций, ты должен гордиться, что разум
естественного происхождения докажет, что он выше мертвой машины!
- Идемте к Эллону, - сказал Орлан.
Эллон налаживал гравитационный конденсатор: на его обкладках Эллон
собирался получить поле, эквивалентное в микромасштабе гравитационному
полю коллапсара. Я сказал, что надо отвлечься для срочной операции.
- Здоровье дракона ухудшилось. Мы потеряем его мозг, если не
освободим его от прикованности к одряхлевшему телу.
- Потеря небольшая, адмирал.
- Я настаиваю на операции.
- Не буду! - Эллон сверкнул сумрачными глазами и повернулся к
гравитационному конденсатору.
Его остановил властный окрик Орлана:
- Эллон, я тебя не отпускал!
Эллон замер. Туловище готовилось взлететь в прыжке от нас, а голова
медленно выворачивалась к нам. Эллон хмуро произнес:
- Разве я должен спрашивать у тебя разрешения уйти, Орлан?
Орлан презрительно игнорировал вопрос.
- Тебя обучали операциям такого рода, не правда ли? Ты ведь в школе
готовился на разрушителя Четвертой Имперской категории? Или я ошибаюсь,
Эллон?
- Мало ли к чему мы готовились до Освобождения! Сейчас я главный
инженер эскадры звездолетов. Не хочу выполнять неприятные мне просьбы.
- Просьбы - да. Но это приказ, Эллон!
Эллон впился неистовыми глазами в синевато-фосфоресцирующее,
замкнутое лицо Орлана. Я уже говорил, что не понимал взаимоотношения двух
демиургов. Орлан робел перед Эллоном, временами казалось, что Орлан перед
ним заискивает. Теперь я видел, что тут раскрывается обратная сторона его
дружбы с людьми. Мы отменили все ранги, только личные способности служили
мерой достоинства. Орлан стремился показать, что всей душой поддерживает
новые порядки, но перехлестывал: у него ведь не было всосанного с молоком
матери чувства равенства. Он становился, став демиургом, разрушителем
наизнанку - добровольно унижал себя, как бы расплачиваясь за прежнее
возвышение. А сейчас у обоих вдруг упали усвоенные с трудом новые приемы
обхождения. Перед высокомерным разрушителем Первой Имперской категории
непроизвольно сгибался жалкий четырехкатегорный служака. Эллон,
растерянный, негодующий, еще попытался противиться:
- Не понимаю тебя, Орлан...
- Когда будет операция, Эллон?
Эллон с грохотом вхлопнул голову в плечи. На иной протест он уже не
осмеливался.
- Буду готовить питательные растворы...
Он склонил гибкую фигуру в покорном поклоне. В полном молчании
прозвучал железный голос Орлана:
- Контролировать операцию буду я, Эллон!
Орлан унесся неслышными шагами, и пока он еще был в помещении, Эллон
не распрямлял спины. Граций шагал шире меня, но и ему понадобилось больше
минуты, чтобы нагнать демиурга. Зато когда я приблизился к ним, Орлан был
прежним, не тем, давним, какого я только что видел, а новым, каким жил
среди нас, - любезным, приветливым, с добрым голосом, с добрым взглядом.
Я не удержался:
- Могу вообразить, Орлан, какого ты нагонял страха, когда был
любимцем Великого разрушителя.
Он ответил с бесстрастной вежливостью:
- Это было так давно, что я уже не верю, было ли.
- Бродяга боится операции и особенно боится, что ее будет делать
Эллон, - сказал я.
На какой-то миг я снова увидел высокомерного вельможу Империи
разрушителей.
- Напрасно боится. Демиургам с детства прививают привычку к
послушанию и аккуратности. Эллон - выдающийся ум, но в смысле аккуратности
не отличается от других демиургов.
Я возвратился к Бродяге. С драконом беседовал Ромеро. Беседа шла в
одни уши - Ромеро разглагольствовал, Бродяга, бессильно распластав крылья
и лапы, слушал. Меня снова пронзила боль - так жалко приникал к полу
дракон, еще недавно паривший выше пегасов, ангелов и всех своих собратьев.
Дракон печалился, что возвращение даже толики былого могущества
равносильно повторному пленению. Ромеро красноречиво опровергал его
опасения:
- Что такое пленение, высокомудрый крылатый друг? Все мы пленники
крохотного корабельного пространства, - от этого печального факта не уйти.
И разве вы, любезный Бродяга, не более стеснены и вашей сегодняшней
дракошне, чем в прежнем хрустальном шаре на злополучной Третьей планете?
Ибо даже наш скудный корабельный простор вам недоступен. Нет, не горькое
пленение вас ожидает, а великолепное высвобождение. Вы ужесточите свою
геометрическую нынешнюю несвободу еще на десяток метров, не более. Но зато
вам станут подвластны любые движения - механическое, сверхсветовое - в
любом направлении! А вам так не хватает движения, мой бедный друг. Скудный
запас движений, отмеренный вашему блистательному, но чересчур громоздкому
телу, исчерпан, не будем закрывать на это глаза. И вот сейчас вы обретете
величественную свободу - не просто командовать механизмами звездолета, а
вобрать их в себя, как свои органы, самому стать звездолетом, мыслящим
кораблем, могущественным кораблем, легко пожирающим пространство!
Прекрасна, прекрасна уготованная вам доля управляющего корабельного мозга!
Ромеро потом спрашивал, произвела ли на меня впечатление его речь. Я
ответил, что в ней было много чисто драконьих аргументов, а на меня
драконады не действуют. Он с язвительной вежливостью возразил, что под
драконадами я, вероятно, подразумеваю эскапады, но хоть слова эти
созвучны, ни того, ни другого в его речи не было. Как бы, впрочем, ни
называть его речь, на дракона она подействовала. Он почти радостно
посмотрел на меня.
- Сегодня, Бродяга, - сказал я. - Сегодня ты совершишь очередное
превращение. Ты, единственный среди нас, меняешь свои облики, как женщина
прически. Ты был великим Главным Мозгом, потом превратился в лихого летуна
и волокиту. Сегодня ты приобретаешь новую ипостась, так это, кажется,
называется на любимом древнем языке нашего друга Ромеро, - станешь
вдумчивым исследователем, энергичным звездолетчиком, властным командиром
корабля.
- Благодарю, Эли, - прошептал он и закрыл глаза.
Как и обещал, я присутствовал при операции. Описывать ее не буду. В
ней не было ничего, что могло бы поразить. Зато я был потрясен, когда
впервые вошел в помещение, отведенное Мозгу. Оно напоминало галактическую
рубку на Третьей планете - теряющийся в темноте купол, две звездные сферы,
стены кольцом... А между полом и потолком тихо реял полупрозрачный шар - в
нем обретался наш друг Бродяга, навеки переставший быть бродягой.
Не вид комнаты и не вид шара потряс меня: я был к этому подготовлен.
Но голоса, который зазвучал в моих ушах, я не ожидал. Я думал услышать
прежний шепелявый, сипловатый, насмешливый, ироничный присвист дракона, я
уже успел позабыть, что Бродяга, до того как стал бродягой, разговаривал
по-иному. И вот этот давно забытый, мелодичный, печальный голос обратился
ко мне:
- Начнем, Эли?
Не знаю, как я справился с дрожью. Я пробормотал самое нелепое, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг