обломками крыльев.
Он переживал наше общее горе, не сдерживаясь, как мы.
- Похожи наши вчерашние противники на тех, что преследовали галактов,
некогда высадившихся на вашей планете? - спросил я.
- Я сразу понял, что это они, сразу, сразу...
Он весь встопорщился. С трудом передвигаясь, он, похоже, готов был
хоть сейчас ринуться в новую битву.
- Битвы еще будут, - утешил его я. - Сомневаюсь, чтоб человечество
могло ужиться со злодеями. Твоя задача: пройти курс лечения. По прогнозу,
крылья у тебя отрастут лучше прежних.
- Мы стоим? - спросил он. - Где мы?
- Идем курсом на Майю, в центр Плеяд.
- Слепые, - проговорил Лусин сумрачно. - Не видим. Идем - только. А
они?
Я теперь, почти не переставая, думал об этом же. Еще Андре поразила
загадка: когда головоглаз беседовал со своим крейсером, несущимся в
сверхсветовой области, гравиграммы его мы расшифровали, но ответные
импульсы крейсера не улавливали. Лишь когда крейсер вывалился в досветовое
пространство, гравитационные его депеши стали до нас доходить. И это было
естественно, ибо он обгонял свои гравитационные волны, несущиеся со
скоростью света.
Гравитационные волны лишь сопутствуют их дальним передачам, думал я,
но сама передача идет каким-то иным, более действенным способом. Мне
становилось нехорошо, когда я додумывал следствия этой мысли.
- Да, - сказал я со вздохом. - Они не слепые. Похоже, что у них есть
какой-то свой способ общения в сверхсветовой области.
Вечером мы с Лусином показали экипажу расшифрованные бредовые видения
умершего жителя Сигмы. Картина составлялась из хаотически возникавших и
пропадавших обрывков действий, фигур, городов, неба планеты - все, что мог
ухватить глаз, присутствовало в этих видениях и складывалось в обвинение
против захватчиков.
На стереоэкране пылало белесое небо Сигмы, широкая Электра стояла в
зените. И вот, затемнив великолепный день, над планетой повис зеленоватый
шар.
По невидимой гравитационной лестнице на планету посыпались
флибустьеры космоса - унифицированные, механически-безжалостные.
Беззащитных существ настигали гравитационные удары, стягивали
гравитационные цепи, тащили гравитационные крючья, гравитационный
эскалатор всасывал их с планеты в нависший над нею шар. Тысячи слабеньких
милых созданий Сигмы обреченно взмахивали крылышками, лили слезы.
Какая участь им уготована в трюмах проклятого крейсера? Пищи для
ненасытных ртов? Источника рабской силы? Питомника ремонтных тканей для
дряхлеющего механизма мучителей? Этого никто не знал. Зато мы видели, как
расправляются с теми, кто пытался скрыться. Гравитационные удары настигали
упрятавшихся, пощады не было никому, никто не спасался!
Подавленные, мы молчали, когда стереоэкран погас. Было страшно и
стыдно, что это совершается во Вселенной, где мы, люди, живем и
благоденствуем.
Глубинное просвечивание захваченных разрушителей подтвердило, что
анатомия их двойственна: живые ткани соседствовали с искусственными,
провода наращивались на нервы, сопротивления и емкости монтировались в
кости.
Жидкость особого состава, мало напоминавшая кровь, текла по
искусственным трубкам и капиллярам. Зато мозг у обоих был биологического
происхождения и размещался у первого в центре тела, а у невидимки в
верхнем кольце.
Самым же странным органом в их "живом механизме" было сердце -
крохотный, но мощный гравитатор. У невидимки он находился во втором
кольце, у захваченного живьем головоглаза - в верхней части "опухоли".
Этот приборчик возбуждал короткодействующее местное тяготение,
эквивалентное притяжение сотен таких планет, как Земля на поверхности.
Что-то в них требовало для жизнедеятельности мощных гравитационных
толчков. Сердце головоглаза работало с лихорадочной скоростью - несколько
тысяч тактов за секунду. Но это было не все. Гравитационное сердце
генерировало в пространство направленные волны - оно было боевым орудием.
И, наоборот, единственным способом поразить головоглаза мог быть удар
в сердце. Что же до глаза, то в нем обнаружено радиоактивное вещество,
вызывавшее свечение.
Нарост на шее одновременно и высвечивал, и высматривал, и поражал
добычу. При удачном выпаде головоглаз мог и острым пучком света пронзить,
как кинжалом, и уж в любом случае - легко ослеплял.
- Выяснен также механизм самоубийства, - сказал я, заканчивая
сообщение об исследовании тел противников. - Когда глаз ударяет по телу,
сердце на время парализуется. Силы стяжения уже не противостоят
господствующим в теле высоким давлениям, и его разрывает в куски. В
барокамере мы держим восемь тысяч атмосфер, чтоб не дать этим силам
разбрызгать мертвого головоглаза. Между прочим, отсюда следует, что
головоглазов лучше поражать не силовыми полями, а потоками жестких лучей и
корпускул. Мощный источник гамма-лучей или протонов будет для них
убийственным. Теперь посмотрите записи излучений их мозга.
Предусмотрительность Андре, перед битвой пустившего дешифратор на все
диапазоны, принесла пользу. Мы увидели себя, прижатых к стене, бледных, но
мужественно сражающихся. Я вновь бежал, яростно перекосив рот, на центр
вражеского отряда. С неба падали Леонид и Аллан, Ромеро наносил удары.
Не могу сказать, чтоб глаза разрушителей увидали в нас что-либо
красивое, им, пораженным ужасом и погибающим, мы представлялись скорее
чудищами. В общем, это было повторение того, что мы знали и без них.
Но запись мыслей разрушителя, захваченного живьем и умершего в тисках
наших полей, дала кое-что новое.
Когда-то верили, что перед умирающим проходит вся его жизнь.
Исследование работы мозга умирающих показало, что мысли их смутны и лишены
логики. Но этот перед кончиной вспомнил если и не всю жизнь, то немалый ее
кусок.
Перед нами вспыхнула дикая планета, словно бы вся созданная из свинца
и золота: металлические горы сменялись металлическими полями, в
металлических садах росли кристаллы металлических трав и кустов. Под
ветвями металлических деревьев раскидывались металлические сооружения.
И везде были разрушители, бездны и тьмы их - пылающих головоглазов,
ползущих, роящихся и роющих, до тошноты одинаковых...
А над жутким их миром нависало огромное, раз в тридцать больше
Солнца, тусклое светило. И еще одно поражало воображение - на планете не
было горизонта. Сколько хватало глаза, везде тянулись металлические поля,
горы и сооружения, - планета была куда крупнее Земли.
Вера спросила меня, когда демонстрация видений была закончена:
- Ты обратил внимание, что второй разрушитель не запечатлен в мозгу
ни у сородичей, ни у жителей Сигмы?
- Это естественно, ибо в нормальных условиях - он невидимка. Нам лишь
в тяжелой борьбе удалось выбросить его из невидимости.
- А каков механизм невидимости, вы не расшифровали?
- Нет, Вера, не расшифровали.
- Мне кажется, воинами у них являются как раз невидимки, - сказала
Вера. - В Гиадах, где разыгрывались битвы с разрушителями, об их внешнем
облике данных не сохранилось. Это не случайно. А эти, чашкообразные,
скорей всего рабочие особи и надсмотрщики над пленными. Сколько их напало
на вас, и ни один не ушел живым! А невидимки сражались по-иному - одна их
жизнь отдана за одну нашу жизнь.
- Андре не погиб, а исчез, - сказал я сухо. - Это не одно и то же,
Вера. Не надо хоронить его раньше времени.
- Кое-что в загадочных поступках и свойствах зловредов поддается
физическому истолкованию, - заметила Ольга. - В частности, их невидимость
объясняется довольно просто. Я хотела бы познакомить вас с некоторыми
своими соображениями. Все дело в том, что наши противники глубже, чем мы,
проникли в природу тяготения.
Она начала с древнейших ученых - Ньютона, Эйнштейна и Нгоро. Их
формулы охватывали лишь стационарные гравитационные поля, то есть
установившееся тяготение. Между тем, реальные процессы природы чаще всего
неравновесны. Разрушители блестяще оперируют переменными полями, которых
не описать ни формулами Ньютона и Эйнштейна, ни даже обобщенными рядами
Нгоро.
Умение владеть быстро меняющимися полями тяготения - большое
преимущество наших противников перед нами. Если бы гравитационный удар по
Сигме принял характер равновесного поля, одинаково притягивающего планету
к крейсеру и крейсер к планете, то дело кончилось бы тем, что крейсер упал
бы на планету, ибо у нее несравнимо бОльшая масса.
А в действительности он превратил поверхность планеты в океан пыли и
обломков и спокойно умчался дальше, даже не ощутив, что она тоже
притягивала его.
В ближнем бою корабли разрушителей всегда возьмут верх над нами, -
следовательно, ближний бой с ними недопустим - вот первый вывод.
Второй вывод дополняет первый. Разрушители тоже знают превращение
пространства в вещество, но совсем не пользуются обратной реакцией -
превращения вещества в пространство. Очевидно, они ее не открыли. Это
по-своему понятно, ибо появление новых объемов пространства приводит к
ослаблению полей тяготения, а разрушители стремятся к их усилению.
- Образование пространства есть верная защита от них, - сказала
Ольга. - Но у нас не так уж велики запасы способного к аннигиляции
вещества: многократных космических сражений мы не выдержим. Теперь о
природе их невидимости. Разгадка, по-моему, и здесь в их умении создавать
особые поля большой интенсивности - условно назовем их
микрогравитационными. Я видела труп невидимки. Конструкция тела блестяще
приспособлена к функции невидимого бойца. Сердце-гравитатор создает вокруг
тела конус искривленного пространства. Луч света, падая на конус, не
пронзает его и не отражается, но загибается вокруг, выходя затем точно на
продолжение своего первоначального пути. Все, что находится внутри конуса,
- и сам невидимка, и его добыча, - естественно, невидимы для глаза и
недоступны для обычных локаторов.
Я спросил ее:
- Не кажется ли тебе, Ольга, что средства связи у врагов совершеннее
наших? По-моему, они нашли какого-то мгновенно распространяющегося агента
и при его помощи отлично сообщаются друг с другом на сверхсветовых
скоростях.
- Да, такая возможность имеется, - признала Ольга. - Отсюда надо
сделать еще один вывод: в сверхсветовой области с ними лучше не
связываться, если их много. Вряд ли флотилии их движутся вслепую, как мы,
к сожалению. Во всех этих обстоятельствах есть одно, благоприятствующее
нам: так как гравитационные волны распространяются со скоростью света, то
атаковать разрушители могут лишь в оптическом пространстве, чтоб не
обогнать собственные свои удары. Иначе говоря, перед атакой мы их
обязательно увидим.
Я заговорил с Ромеро. Мне показалось, что картины на стереоэкране
произвели на него впечатление. Он хмурился, гневно сжимал набалдашник
трости.
- Теперь вы видите, Павел, что мы не можем стоять в стороне?
Преступления разрушителей вопиют об отмщении...
Он высокомерно взглянул на меня:
- Мое ухо не слышит воплей - они слишком далеки от нашей Солнечной
системы. И кто вопит? За кого вы встаете горой? К прежним паукам и змеям
вы добавляете кузнечиков - ради них готовы пожертвовать существованием
человечества! Неужели вы не соображаете, с каким могущественным
противником сознательно нас сталкиваете? Андре уже погиб неизвестно почему
и для чего - вам этого мало?
- Андре похищен, - сказал я. У меня сильно забилось сердце. Я боялся,
что голос мой задрожит. - Я уверен, Андре жив.
Ромеро продолжал с желчью:
- Наши великие предки, создавшие коммунизм на Земле, сражались и
победили ради счастья людей, ради того, чтоб создать нам, своим потомкам,
справедливое, обеспеченное бытие. Почему мы должны изменять их завету,
оставляя заботу о людях, чтоб совать нос в чужие дела? Я понимаю, стоило
бы потрудиться, если бы мы могли навсегда истребить все зло и
несправедливость во Вселенной. Но это же невозможно! Мы не облетали и
тысячной доли одной нашей маленькой Галактики - поручитесь ли вы, что в
неисследованных звездных районах нет своего горя? Почему вы берете на себя
роль всеобщего наставника и исправителя? Мы не боги, в самом деле, чтобы
страдать всеми страданиями мира, печалиться всеми его печалями!..
Я слушал Ромеро и думал, как и он, о наших великих предках.
Да, правильно, они боролись, нередко погибали, чтоб создать на Земле
справедливый общественный строй - для нас, для тех, кто придет после, не
для себя. Сколько их, безвестных людей, отдавших жизни свои за счастье
потомков? Разве они оправдали бы нас, наслаждающихся счастьем, созданным
для нас трудом и муками многих поколений, и свысока отворачивающихся от
страданий и несовершенства жизни подобных нам существ?
Да, конечно, всю несправедливость во Вселенной мне не вычерпать, я
просто не знаю пока всей Вселенной. Но как пройти спокойно мимо подлостей?
Я способен прекратить их, неужели же я не воспользуюсь своей силой? Что
это за рассуждение - вопли угнетенных и истребляемых доносятся издалека, я
не хочу к ним прислушиваться! Не есть ли оно само одной из форм подлости?
Примирились бы с таким эгоизмом наши предки-революционеры, обрекавшие себя
на муки, чтоб нам было легко? Почему мы должны быть хуже их? Я хочу быть
лучше, а не хуже предков, они жили и боролись и ради того, чтоб я был
лучше их, а не хуже!
Человечество всегда вели вперед великие, а не низменные идеи! Время
подвигов не прошло, нет, подвиги и ныне так же свойственны человеку, как и
пятьсот лет назад.
И еще одно: разве можно измерять социальную справедливость в
километрах? Если над кем-то измываются рядом со мной, это возмутительно, я
должен вмешаться. А если издевательства в ста километрах от меня? В
тысяче? В миллионе? В триллионе? Силовые поля ослабляются на отдалении -
таков закон физических явлений, но подлость, отдаляясь, не становится
меньше, она не знает обратной пропорциональности к расстоянию.
Близко или далеко угнетают беззащитных существ - мое сердце одинаково
обливается кровью!
Ромеро с вызовом ждал моего ответа. Я молчал. Спорить с ним было
бессмысленно. Тогда он сказал:
- Кстати, о несчастном нашем друге Андре. Вы все повторяете, что он
не погиб, а исчез. Думаю, никто не усомнится, что я с охотой отдал бы
собственную жизнь ради его спасения. Но если уж с полной откровенностью,
то лучше и для нас, и для всего человечества, и даже для опекаемых вами
полуразумных звездных животных, если Андре погиб в борьбе с невидимкой.
- Вы отдаете себе отчет в своих словах, Павел?
- Полностью отдаю. Андре слишком много знает о достижениях
человечества. Зато он не знает, что такое пытки - физические и
нравственные. Если враги владеют хотя бы той техникой допроса, которую
применяли в темницах древних властителей Земли... Вы меня понимаете?
И на это я не ответил. Я уже думал о судьбе, ожидавшей Андре, если он
жив. Милый и гениальный, взбалмошный и добрый, он меньше любого из нас был
способен вынести насилие и муку, "Эли! Эли!" - кричал он, исчезая. Почему
он? Почему не я? Если бы мне предложили поменяться с ним судьбою, с каким
облегчением и радостью я бы согласился!
Но звездолету разнесся сигнал боевой тревоги, зазвучал властный голос
Леонида:
- Все по местам! В оптике корабли противника. К бою!
14
- К бою! - гремело на корабле. - К бою!
По боевому расписанию мое место около больших дешифраторов МУМ. Я
кинулся из клуба, где мы совещались, в обсервационный зал: отсюда с
дешифраторами отличная связь. Рядом со мною, кто отставая, кто обгоняя,
бежали к своим предписанным местам другие. Шум продолжался еще минуты две,
а потом глубокая тишина оковала звездолет, наполненная великим напряжением
тишина!
Мы были к бою готовы.
К бою! Почти пятьсот лет человечество не знало истинного значения
этого призыва. Он еще существовал в языке - как диковинное слово из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг