разделал негодяя Флейтиста под орех. Я сам слышал, как он кричал на него,
как грозил ему пальцем!
1-й ПЬЕРО. "Чтобы духу твоего в цирке не было! - кричал ему он. - А
то я сделаю тебе такое, что ты и на том свете вспомнишь!"
ОБЕ МАСКИ. (ХОРОМ, ШУТОВСКИ). И-хи-хи-хи-хи!
Удаляются, комически загребая ногами и напевая в ритме канкана:
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах!
Я упал на дно той ямы, куда летел так долго, вспоминая свою жизнь. Я
упал плашмя и застонал от боли...
Была ночь. Месяц на небе вышивал какую-то кружевную дрянь. Что-то
надо было делать. Я решил утопить вещи Флейтиста в Неве-реке и увязал в
один узел кафтан, парик, флейту. Пошел открывать дверь, но тут зазвонил
телефон. Я испугался, но трубку взял.
- Сергей Васильевич... - простонал знакомый голос. - Тру-у-дно мне...
Пауза. Я молчал.
- О-о-о... Утренний инцидент надо... о-о-о... признать ошибочным... о
господи... в разрезе общей... борьбы... за выявление талантов...
Я узнал Щурова, но притворно дунул в трубку и крикнул:
- Алле, кто это? Кто? Плохо слышно!
Щуров застонал снова, с мукой, тонко, как ребенок.
- Сергей Васильевич... вы пое-де-те в, Рим... А заявление на имя
Безбородова я написал... как велено было... М-м-м...
Я бросил трубку. На улицу идти не смог - решил дожидаться утра. Всю
ночь просидел в коридоре на узле, прислушиваясь к малейшим шорохам. Эта
шуршащая темнота и холод не давали уснуть. Я стал думать о Машетте,
вспоминать какие-то смешные ее словечки, сильные и упругие движения
молодой красавицы, глаза - как павлиньи перья на снегу.
Ма белль Машетт... Так звал ее Дзанни. Я подумал: почему его нет со
мной сейчас? Где он? И тотчас я вскочил с узла - словно тень летучей мыши
промелькнула в темноте.
- Машетта! - громко, не своим голосом позвал я. - Машетта!
...Утром вновь позвонили. Неизвестный выпалил два слова:
- Щуров умер!
...Я решил бежать. Куда угодно, хоть в другой город. Вытащил чемодан
с антресолей, начал кидать туда одежду, но вдруг услышал, как в замке
входной двери тяжело поворачивается ключ. Я ждал, прижав к себе чемодан,
не знаю чего.
Но на пороге возник всего лишь Вадик Тырков, жизнерадостный, румяный,
громогласный.
- Привет, боярин!
Я уронил чемодан.
- Чего ты смурной такой? - захохотал Тырков. - Тебе гоголем ходить
надо! Лебедью белой! Ну-ка, иди сюда, брат, почеломкаемся, что ли!
Он надвинулся на меня и, несмотря на сопротивление, троекратно
расцеловал. Вслед за этим потащил меня в комнату, бросил на диван и
объявил:
- Значит, ситуация тебе вкратце ясна. Щуров умер. Главное - не
допустить кремации.
После этого сообщения Вадик выудил из бездонного кармана большое
яблоко и сжевал его.
- Яблоки для здоровья - первое дело! Пять килограммов в сутки. К
этому - стакан нарзану. До ста лет доживешь.
Я не понимал ни слова, а только с ужасом смотрел, как челюсти
акробата с хрустом перемалывают пищу.
Тырков по-хозяйски рылся в буфете и зачем-то считал стаканы и вилки.
Я ждал, чем все кончится. Он долго гремел кастрюлями на кухне, включал и
выключал воду, наконец занялся телефоном.
- Вадим, что ты делаешь? - слабо спросил я, когда Тырков начал рвать
провод могучими руками.
- Не боись, боярин. Ремонт за мой счет. Дела у нас, сам понимаешь,
секретные. Государственные, можно сказать, дела. Дай-ка ножницы, руками
несподручно.
Разделавшись с телефоном, Валик застегнул на мне пальто, сунул в руку
трешку и велел:
- Дуй в булочную. Купишь чаю и сахару. И диетический хлебец для
лилипута.
- К-какого лилипута?
- Для нашего лилипута, для Женьки. У него желудок слабый, сам знаешь.
Он вытолкнул меня на площадку и закрыл дверь. Конечно, я никуда не
потел, остался стоять в подъезде под лестницей. Почему, не знаю. Стоял так
минут сорок, а мимо один за другим проходили знакомые люди: Гинтаревич,
супруги Петровы, Сурен Гарун с Люськой, Шаранский, Пашка Сидоров,
закутанный в енотовую шубку лилипут Женя Савельев. Наконец, кашляя, шаркая
и пыхтя, по лестнице взобрался сам Николай Иванович, комендант цирка,
"серый кардинал", как его называли. Последнее видение несказанно удивило
меня - Николай Иванович появлялся на посиделках артистов в
экстраординарных случаях. "Да и посиделки ли это? - засомневался я. - Нет,
здесь что-то другое. Похоже на собрание". Одолжив у соседей чай и сахар, я
тихо вошел в квартиру.
Из комнаты доносилось звонкое верещание лилипута. По-видимому, это
была уже середина речи.
- ...Не согласен. Решение мы вынесли правильное. Мудрое решение. Есть
в нем некая аура. И, несмотря на весь сюрреалистический нонсенс
сложившейся ситуации, я предлагаю как наиболее оптимальную кандидатуру
именно Похвиснева и никого другого.
С кульками в руках я вошел в комнату. Собрание замерло, странно,
оценивающе меряя меня взглядами.
- Вот и чаек пришел! - потер руки Тырков. - Чайничек я уже поставил.
Иди заваривай.
- Могу узнать, что здесь происходит? - поинтересовался я. - Заседание
месткома, что ли? Или заговор?
- Серьезность вопроса исключает краткость ответа, - объяснил Женя.
- А-а, - кивнул я. - Умно.
- Всякое шутовство, - погрозил пальчиком лилипут, - совершенно
неуместно в сложившейся беспрецедентной ситуации. Уж вам, Сергей
Васильевич, как никому другому, следовало бы знать, что покойник сейчас
лежит в морге, но в любую минуту положение это может измениться.
Собрание зашевелилось, как многоголовая гидра, издало взволнованные
звуки, из которых выделялся страстный дискант Вадика Тыркова:
- Только бы не кремировали, господи! Тогда все пропало! И Рим, и
новая квартира, и путевка в санаторию высшей категории!
Я очутился в самом центре кворума. В руки мне дали бумагу следующего
содержания:
В "ОВУХ" (Организация по учету, хранению
и ведению "Дел". Аппарат Судьбы.)
тов. Безбородову
от покойного О.П.Щурова
ЗОЯВЛЕНИЕ.
Ввиду того, что я, ныне уже покойный Щуров О.П., проявил в своей
жизни многие заслуги: в административной, личной и интиликтуальной
ипостасях, покорнейше прошу рассмотреть наличие возможности передачи моей
душе нового подходящего тела для продления моего существования в
материальном мире, который первичен с точки зрения официальной идеологии.
Моей нижайшей просьбе прошу не отказать.
О.П.Щуров.
- "Заявление" пишется через "а", - заметил я. - А "интеллектуальный"
через "е" и с двумя "л".
Очевидно было, что Щуров перед смертью спятил. Но причем тут
Безбородов и мой "ОВУХ"? И зачем он звонил мне ночью?
Из бессвязных реплик собрания удалось составить приблизительную
картину происшедшего. После моего вчерашнего провала Щуров задержался в
цирке до поздней ночи - дел было невпроворот. Уборщица мыла пол в
коридоре, когда из дальней гримуборной вдруг вышел Осип Петрович в пальто,
шляпе, с портфелем. Уборщица поклонилась ему, он милостиво ответствовал:
"Доброй вам ночи, старушка". После этого Щуров проследовал в свой кабинет
и закрыл дверь. Уборщица старательно драила коридор и вдруг заметила в
гримуборной свет. Зайдя туда, она увидела труп все того же Осипа
Петровича! Душа, видимо, отделилась от тела, надела его пальто, шляпу,
взяла портфель и в таком виде покинула здание, растворившись в эфире. Тело
же, по заключению медиков, скончалось от инфаркта. Весь этот рассказ можно
было бы принять за бред подвыпившей старушки-уборщицы, но наутро на столе
в кабинете директора вместе с приказом о включении моего номера в
гастрольную программу лежало заявление на имя Безбородова.
- Научные законы отрицают существование души отдельно от тела, -
сказал я, зная, что очень разозлю этим коллектив.
Так и случилось. Заговорили все разом, гневно, пылко, вывалили целый
ушат сведений: о филиппинских хилерах, о зомби, о летающих тарелках, о
вещих снах, о цыганских гаданиях, с беспроигрышных картах, которыми можно
сорвать любой банк. Старый Гинтаревич поведал невнятную историю о некой
графине Буристон, которая в 1909 году умерла, а буквально на днях
воплотилась в образ чемпионки по теннису, победительницы Уимблдонского
турнира. Заключил весь этот сумбур крик Жени Савельева:
- А я лично всегда верил в бессмертие души! И я не боюсь сказать это
даже при нашем дорогом Николае Ивановиче! Слышите, Николай Иванович! Это
говорю вам я, Е.Савельев, - душа бессмертна!!!
Все посмотрели на Николая Ивановича. Комендант сановито напыжился и
резюмировал:
- Тук. Тук. Тук.
И, подумав, добавил:
- Тук.
Эта речь означала: "Идея, конечно, смелая, даже в чем-то фрондерская.
Но известная доля свободомыслия в кулуарных беседах допустима".
Я пошел заваривать чай, не имея больше сил смотреть на все
происходящее. Но и на кухне меня не оставили в покое. Явился Гарун,
закурил длинную черную сигарету и задумчиво-небрежно спросил:
- Слушай, труп в морге сколько лежать можна? Я тут справку наводил,
понимаешь. Слушай, безобразий какой - никто точный ответ не дает! Такой,
слушай, безответственность везде!
- Сроки пребывания трупа в морге зависят от исправности холодильника.
- Вай! Наши холодильники - дрянь! - закачался Гарун, после чего
быстро ушел, и я услышал, как он передал полученную информацию всей
компании.
Раздались горестные стоны, затем все стихло, и в этой тишине мне
почудилось что-то заговорщицкое, подлое.
Собрание встретило меня стоя. Один Николай Иванович сидел. Ему было
можно. Тырков принял из моих рук чайник, обнял за плечи и усадил на
почетное место во главе стола. Вперед выступил Женя Савельев.
- Флейтист! Дорогой наш Флейтист! Не побоюсь сказать, гениальный
Флейтист! Прости нас.
- Ну? - выжидательно спросил я. - Что надо?
- Мы все полны благородных воспоминаний о нашем Осипе Петровиче
Щурове! - запел лилипут. - У него было сердце исполина и такой же могучий
ум! Что были мы без него? Маленькая труппка с неблагополучной судьбой.
Жалкие, загнанные, никем не оцененные, влачили мы свое существование без
надежды на хотя бы ма-аленький просвет. И вот пришел он, Щуров, и наша
труппа, по выражению поэта, поднялась и расцвела! Сколько надежд, сколько
чистых побуждений, сколько возвышенных мечтаний пробудил в нас покойник! И
вот величественный силуэт Вечного города, я разумею Рим с его Ватиканом,
Колизеем и Фонтаном Треви, смутно маячит на нашем творческом горизонте. Мы
едем в Рим!!!
Классический ораторский прием - обращение непосредственно к хору, к
толпе - произвел потрясающий эффект.
- Ри-и-м-м! - застонала Люся-Магдалина, и все подхватили ее вопль.
Но Женя властно махнул рукой - воцарилось молчание. Вспрыгнув на
стол, чтобы быть выше всех, он скорбно обратился ко мне:
- И что же мы видим перед собою теперь? Руины мечтаний и воздушных
замков! Рим в руинах! Весь мир в руинах!!!
- Это какой-то кошмар, - сказал я.
- Да, ты прав. Это кошмар. Но поправимый.
Из-за спины его мне весело подмигнул Тырков, что означало: "Слушай,
боярин, сейчас про тебя начнется".
И я услышал:
- Смена власти - тяжелый момент в нашей жизни. Кого назначат новым
нашим кормчим, неизвестно. Этого даже Николай Иванович не знает. А вдруг
это будет человек недостойный, не исполин? Вдруг он окажется профаном в
нашем древнем благородном искусстве? Раньше так бывало, мы знаем печальные
примеры. Но теперь, когда нам позволено наконец бросить годами
выстраданный клич: "Прочь варягов!", я призываю выбрать достойное тело для
страждущей бессмертной души Осипа Петровича из наших рядов. Требования к
предлагаемому телу высоки: оно должно быть молодым, здоровым, талантливым.
И я с гордостью говорю - такое тело у нас есть!
Чувствуя важность момента, я встал. Под гром оваций лилипут прыгнул
мне на шею и запечатлел благоговейный поцелуй на челе.
- Поздравляю, милый! Ты - наш!
Из хора восторгов послышалось победное:
- Теперь до кремации успеем!
Пытаясь отцепить от себя подлого лилипута, я кричал:
- Николай Иванович, скажите им, что материя первична!
Комендант бодро отстучал, что, мол, да, первична, но это с какой
стороны посмотреть. И я понял, что он одобряет все творимое здесь.
- Люсек! Бумагу и ручку! - закричал Покровский. - Сейчас мы скоренько
все зафиксируем.
- А танцы когда же? - игриво спросил Гинтаревич, подмигивая Милице
Аркадьевне.
- Танцы, дед, потом, - заверил его Тырков. - Сначала дельце обделаем.
Передо мной на стол положили лист бумаги и ручку. За спиной встал
Степан Петрович, с обеих сторон подступили безмолвные, как истуканы, сыны
Гинтаревича. На столе по-турецки сидел лилипут и как бы в шутку грозил мне
кулачком.
- Что вы хотите от меня? - спросил я. - Ведь вы уже все решили.
- Вай, какой капризный молодой человек, - снисходительно бросил
Гарун. - Бумага есть, ручка есть. Заявление давай нада!
- Какое заявление?!
- Пиши, боярин, я диктую: В "ОВУХ", товарищу Безбородову от
такого-то.
- Да вы что-о?! - взревел я и попытался вырваться, но мне не дали.
Отвратительная сцена насилия продолжалась долго. Я решил не
сдаваться. Но в конце концов Тыркову удалось всунуть мне в руку перо и
нацарапать вожделенный документ:
В "ОВУХ". Тов. Безбородову
от Похвиснева С.В.
ЗАЯВЛЕНИЕ.
Учитывая исключительный демократизм данного исторического момента,
позволяющий любому стать директором, и учитывая единодушное мнение
коллектива работников цирка "Малая арена", прошу вселить душу тов.
О.П.Щурова в мою материальную оболочку, дабы не допустить улетучивания
ценных административных кадров.
Число.
Подпись.
- Вай, молодец! - хлопнул меня по спине Гарун. - Теперь и чаю пить
можна!
Многочисленные руки разжались, отпустили меня. Бумага исчезла
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг