Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
по рассказам, небывалой красоты эвенки.
     Отец у Казимировны умер, когда дочери не исполнилось и десяти лет,  а
вскоре что-то произошло с матерью. Что - никто и не знает, ушла в тайгу  и
не вернулась. А в Инаригду по весне - жил поляк отдельно от всех на заимке
в верховьях Бражного ручья, километров за сорок,  -  вышла  девочка.  "Кто
ты?" - спросили ее. "Казимировна". Так вот с  тех  пор  шестьдесят  четыре
года и живет в Инаригде.
     - Красно яицко ко Христову дню,  а  румоцка  ко  времени,  -  сказала
Казимировна и ушла  стряпать,  а  мы,  быстренько  осушив  посуду,  плотно
закусили и предались беспечному разговору. Говорили о разном: о  том,  что
нынче вроде бы грядет сухое лето, что  травам  надо  бы  по  времени  быть
погуще, о том, что не в пример прошлым годам много паутов, а  комара  куда
как меньше.
     - Ты, Кужмити, не обижайся, -  отмякнув  в  разговоре  и  поблескивая
щелочками глаз, в которых стояли признательные слезы, сказал Осип.
     - А я не обижаюсь...
     - Есть, однако, огромадный суха  в  Егдо...  Есть.  -  Он,  чтобы  не
поднять во мне возражение, не определил размеры щуки, и Василий снова, как
и тогда, закивал головою:
     - Есть, есть, однако...
     - А коли есть, давайте и сходим. Я вот что-то и не слышал  про  такое
озеро. Не знаю, где оно, хотя и побродил там. - Я небрежно махнул рукою  в
сторону заречного синего увала. - И на картах нет такого озера - Егдо.
     - Есть, однако! Зачем туда махаешь? Туда нет.  Там  есть,  -  и  Осип
махнул в том же направлении, что и я, но, вероятно, этот  жест  несравнимо
разнился с моим, потому что Василий  снова  поспешил  подтвердить  правоту
Осипа:
     - Да, да - там! Там, где Оська кажет.
     - А что за озеро, Осип?
     - О, большой, однако! Красивый. Весь синий-синий и  черный.  Вот  как
глаз, - сунул пальцем в лицо Василия. У Василия необыкновенные для  эвенка
крупные глаза синего цвета с черным  зрачком.  Наследство,  оставленное  с
далекого казачьего колена в его роде. Я поразительно точно,  есть  во  мне
такая способность, увидел громадный синий-синий глаз озера  среди  пустоши
тайги с глубоким зрачком посредине. "Почему со зрачком?" - подумалось, и я
улыбнулся этому вот вызванному видению.
     - Так пойдем туда...
     - Далеко, однако.
     - Ну так что. У вас вроде как тоже отпуска.
     Василий и Осип - штатные охотники, и  сейчас  для  них  было  как  бы
межсезонье, ничем не занятое.
     - Отпуск, отпуск, - закивали они.
     - Возьмем сухарей, спирту, рыбы...
     - Мясо  сухой  есть,  соленый  есть,  однако...  -  живо  откликнулся
Василий,  а  Осип  чуть  по-утиному  свалил  голову  набок  и  словно   бы
прислушивался к чему-то внутри себя.
     - Пойдем, чего там, - не унимался я.
     - Однако далеко... День, два идти надо...
     - Ну так что, не дойдем, что ли, а?
     Они быстро-быстро заговорили друг с другом, словно камешки  закатали,
просыпая иногда русские слова. Я заметил,  что  многие  народы,  будь  это
северяне, легко поддающиеся влияниям, или  южане  и  даже  жители  Средней
Азии, последние полтора десятилетия в своих обиходных разговорах  запросто
употребляют русские слова. Они как бы уже не  могут  обойтись  без  них  в
общении друг с другом. Говорили эвенки долго.  Василий  вроде  бы  склонял
товарища на поход к Егдо, а тот как бы и соглашался,  но,  похоже,  боялся
чего-то, то ли долгого пути, то ли  сомневался  -  найдут  ли  они  озеро.
Наконец Осип сказал:
     - Ладно, однако. Ладно.
     - Что ладно, Осип?
     - Однако пойдем... Туда Хына  не  велел  ходить.  Однако  Хына  подох
маленько. Кого спросишь?
     Я уже встречался в разговорах с упоминанием о Хыне. Кто он, так и  не
понял: то ли последний шаман, то ли  деревянный  божок,  которого  прятали
эвенки по тайге в самых диких местах, передавая из рода в род,  от  одного
старца к другому, и потеряли все-таки. "Один  спрятал  Хыну,  да,  однако,
подох маленько", - объяснил как-то мне проводник-эвенк Спиридон Удогир.
     "Подох" - это выражение вовсе не определяет отношение  к  случившему,
как, скажем, у нас: "подох как собака". Это слово бытует скорей к значении
"ушел к верхним людям".
     - Верно, верно, - подтвердил Василий, он всегда соглашался с  Осипом,
но, как я заметил, в их отношениях играл первую скрипку.
     Мы легко договорились о нашем маршруте, выпив еще бутылку сладчайшего
портвейна, уже в утайку от Казимировны. Она не одобряла будничных выпивок,
хотя в неотвратимости их участвовала с охотой.  Решено  было  выходить  из
Инаригды к вечеру, часам к десяти - одиннадцати. Впереди был длинный день,
часы мои показывали восемь утра, а солнце пекло уже знатно. Расстались  мы
возле дома Кучи, местной продавщицы, пожаловавшей нам в обмен на трояк  из
форточки эту сладчайшую бутылку портвейна. Я крепленых вин не пью,  но  из
уважения к своим друзьям пригубил. Расстались,  уверенные  встретиться  от
десяти до одиннадцати вечера на том самом месте, где  увиделись  утром.  И
время  и  место  по  каким-то  глубоким   соображениям   определил   Осип.
Попрощались, и я отправился на реку,  чтобы  искупаться,  а  потом  уже  и
поспать.
     По берегу я ушел далеко за село к песчаной косе,  чуть  розоватой  от
обилия дисперсного кварца. Разделся. В безлюдье я люблю скинуть с себя все
и отдаться в объятия света и воздуха. Было жарко и даже душно, но  тут,  у
воды, дышалось легко. Я лежал  на  горячем  песке,  ощущая  ни  с  чем  не
сравнимую ласку солнца и земли. Меня словно бы  касались  невидимые  и  не
имеющие плоти руки, даже не ладони, а кончики пальцев,  полных  трепета  и
нежности. Такое близкое по ощущению и редкое бывает, когда  твой  ребенок,
частичка тебя самого, слепо еще коснется ручонкой тела. Я лежал  с  крепко
закрытыми глазами и слышал вокруг присутствие мира, простора, свободы, для
которых и создан каждый человек, так редко пользующийся этими благами.
     Набирая в горсть песок, я медленно высыпал его на грудь,  и  на  меня
струились  тысячелетия  и  века,  а  рядом  бесконечно  и  мудро   шептал,
плескался, бился живым сердцем Авлакан. И в этом шепоте,  плеске  и  стуке
была жизнь всех рек, морей и океанов, которые когда-либо я видел и слышал.
     Сколько пролежал так, не отмечая времени, не знаю. Я был счастлив.
     Солнце по-прежнему стояло не низко и не  высоко,  совершая  медленное
движение по кругу, как  всегда  в  пору  белых  ночей.  Тайга,  словно  бы
размякшая в доброте жаркого  дня,  была  по-доступному  близка  и  понятна
разуму. То движение соков и смол, творение  жизни  за  густыми  ветвями  и
лапами, те тайные движения, воплощения, роста и умирания были близки мне и
творились в глубине меня, как  и  в  глубине  ее  живого  чрева.  Истинное
счастье - наполненность мгновения, но для меня оно еще и ощущение единства
со всем творящимся в Природе.
     Вода в реке была теплой, словно бы и в ней  пульсировал  неостывающий
алый ток жизни, и я медленно брел, погружаясь в еще одно ликование, в  еще
одну земную колыбель, в которой тело перестает быть весомым  и  становится
легким как пух. Когда едва уловимая рябь, рождающаяся от  моего  движения,
коснулась губ, я  легко  оттолкнулся  пальцами,  на  которых  шел,  словно
балерина, и поплыл к стрежню, чтобы ощутить неподатливую силу реки.
     Домой вернулся чуточку уставшим. Быстро раскинув в лесной тени полог,
я забрался внутрь  и  тотчас  ощутил  запах  земли  и  трав.  Вдыхая  этот
горьковато-сыроватый запах, я заснул. Я часто вижу  необыкновенно  длинные
сны, но в тот раз я спал без сновидений.
     Когда проснулся, почувствовал силу и бодрость во всем теле, но  лежал
еще долго с закрытыми глазами.
     Думал и вспоминал о своем прилете сюда, о своем путешествии к себе  и
в себя.
     Самолеты, что в общем случается редко, доставили меня  из  Москвы  до
Буньского без единой задержки. Впервые за долгие годы я был  в  отпуске  в
полевой сезон и никак не мог понять, что происходит со мной, пока не нашел
ответа: наконец-то встретился с самим собой.
     Нет, не так, как было однажды на Лене, в ноябре семьдесят второго.
     Мы вывезли тогда из тайги базу в  маленький  городишко  Чичуйск.  Мне
предстояло  покамералить  тут,   а   точнее,   подготовить   и   отправить
оборудование. Возиться пришлось до  конца  декабря.  За  три  сезона  даже
геологи успели обрасти барахлом. Я прилетел в  Чичуйск,  забрав  последние
вещички. Умаялся дьявольски и был благодарен ребятам, сообщившим, что  для
встречи готова отличная баня и ужин. Квартировали они у деда  Карелина  за
городом в тайге, рядом с посадочной площадкой, на которую в  бессамолетное
время выпускали коров (чего траве зря пропадать). И  случалось,  что  идет
"антошка" на посадку, а впереди, подняв хвосты, наяривают две коровенки  и
три телушки.
     На берегу Лены была у деда отличная баня, лучшая во  всей  округе.  А
сам дед, бывший гусар, давно разменявший десятый  десяток,  был  человеком
приятным и общительным, баловался стихами.  Крепко  выпив,  он  становился
плутлив лицом и, сладко улыбаясь, говорил:
     - А счас я вам фулюганные стишки порасскажу.
     И  жарил  без  передыху  "Гусарские  баллады"   Лермонтова,   кое-где
измененные, подредактированные и лишенные порой изящества слога.
     Я расслабился, услышав, какой  предстоит  мне  нынче  праздник,  даже
растрогался до слез при встрече с дедом Карелиным.
     Но бани у меня как-то в тот вечер  не  получилось,  хотя  и  пар  был
хороший, и  веничек  знатный,  и  воды  предостаточно.  Но  не  обретал  я
легкости,  задыхался,  сердце  не  справлялось  с  жаром,  туго  и   часто
пульсировала в висках кровь. Всего один раз похлестался веником,  сполз  с
полка, окатился студеной водой, вымахнул на волю и,  повалявшись  в  снегу
(зима тогда легла рано, и к ноябрю лежали глубокие  сугробы),  в  надежде,
что после этого станет легче, вернулся на полок. Но легче не стало,  и  я,
немного погревшись, отправился в предбанник.
     - Ты чего, Кузьмич? - удивились ребята, зная мою страсть к  сибирской
бане.
     - Да что-то не впору нынче... Хватит.
     - Ну гляди, а мы уж пожаримся.
     - Жарьтесь.
     Я быстро оделся, повязал голову полотенцем, концы его замотал  вокруг
шеи и, накинув меховой кожух, вышел. Уже была ночь, понатыканные  вразброс
семечки звезд тускло светились в морозном небе, луны не было, и снег лежал
пепельно-холодный, будто бы ненастоящий, как на картине. Подышав морозцем,
услышав, как унимается расходившееся  сердце,  как  ток  крови  становится
привычно неощутимым, я поглядел на чистое, без  торосов  речное  поле,  на
темную живую глубину большой проруби - ребята специально вырубили  ее  для
банных утех, - подумал, что можно было бы возвратиться в баню, но все-таки
пошел но стежке к дому. Стежка, уже глубокая, косо бежала по склону на яр.
Идти было легко, я о чем-то задумался. Было тихо, но я не сразу различил в
однообразном поскрипывании снега под ногами другой скрип. Сверху  от  дома
кто-то спешил навстречу мне. Я пригляделся. Человек  тот  показался  очень
знакомым, но в то  же  время  мы  никогда  не  встречались.  Это  странное
ощущение знакомства и уверенности в том, что мы  никогда  не  встречались,
родило  в  душе  потаенный  страх  и  нежелание  встречаться.  Однако   мы
сближались, и он, словно бы и не видя меня, шел уверенно, чуть  вихлеватой
походкой, прижав под мышкой веник, а  в  другой  руке  помахивал  дорожной
сумкой с эмблемой авиакомпании. Эта сумка в  тот  момент  больше  всего  и
озадачила меня - точно с такой отправился и я в баню. Она и сейчас была  у
меня в руке, а другой такой же - в том я готов был поручиться -  не  могло
быть не только в Чичуйске, но и по всей Сибири.
     Я глядел на сумку и не видел владельца ее, но, когда мы сблизились, к
своему не скажу страху или ужасу, ни того, ни другого не  было,  к  своему
какому-то неосознанному удивлению, когда понимаешь,  что  такого  быть  не
может, а такое есть, увидел в трех шагах от себя самого себя.  Он  шел  на
меня с рассеянным, отрешенным и задумчивым лицом, с каким живу я все  свои
недолгие городские месяцы. На меня шел я, двойник, до  мельчайшей  малости
повторяющий мой облик. И даже полотенце накручено на голову, только сухое:
ведь шел-то в баню.
     Этот я или он не посторонился, и мне  пришлось  отступить  в  сугроб,
чтобы дать дорогу. Проходя мимо, он слегка  улыбнулся  одними  губами,  но
бледное,  изнуренное  лицо  осталось   недвижимым.   И   взгляд,   глубоко
презирающий меня, скользнул холодно и будто бы обронился у моих ног.  А  я
стоял, растерянно глядя  ему  в  спину,  и  было  внутри  так  пусто,  так
по-ночному студено и так ничего не хотелось, что пришло накоротке  желание
лечь в снег и заснуть, утонуть в нем. Иногда мне кажется, что тогда я  так
и сделал и что все последующее совершал не я, а тот, встречный.
     Проводив двойника взглядом и убедившись,  что  он  вошел  в  баню,  я
заспешил к дому, мало еще что соображая. Дед дремал за столом, накрытым на
двоих. Не знаю для чего, но я сразу же присел напротив и, подняв недопитую
стопку, опрокинул в  себя,  потом  взял  лежащий  на  тарелке  надкусанный
соленый огурец и, нимало не брезгуя, закусил. Дед открыл глаза, ничуть  не
удивился мне, тоже поднял недопитую стопку, выпил и сказал:
     - Так вот что я тебе говорю. Иду, значит, дальше уже этак за  Мининым
ключиком. Лешачий распадок, значит, миновал...
     Дед рассказывал какую-то  прерванную  нечаянным  сном  историю,  а  я
отчетливо ощутил, что сижу на лавке, согретой  до  меня  долгим  сидением.
"Выходит,  дед  пил  с  тем,  встречным",   -   подумал   и   решил,   что
просто-напросто схожу с ума.
     - Дед, вот ты все знаешь. Скажи, как люди с ума сходят?.. - прервал я
вопросом его рассказ.
     Дед, ничуть не обидевшись, замолчал. Сообразил что-то и ответил:
     - А очень просто. Однако, у кума затек был. Сидели, сидели кумпанией,
а он вдруг как зальется, как заплачет. Сошел... Разом, как с резьбы.
     - А без плача можно?
     - Очень даже просто. Был и такой идентичный  случай  -  баба  одна  в
Киренском увидела белого мерина, будто он к ней в постелю лезет, и разом с
резьбы.
     Это уже по состоянию мне ближе.
     - А не слышал, чтобы кто-нибудь сам себя встречал?
     Дед задумался:
     - Это, парень, материя высокая. У нас поручик в полку был,  дак  тот,
как напьется, обязательно себя встретит. И вежливо так, полным  званием  и
именем-отчеством себя  величая,  разговаривает.  Это  материя  высокая,  с
нервной деятельностью связанная. Она только с учеными  бывает,  у  которых
деятельность эта самая развита.
     - А если не пьяный? Не слышал?
     - Нет, такого не было. Давай, парень, выпьем, да я расскажу, как  это
я оскоромился.
     Однако бесконечную, начатую еще не при мне историю дослушать так и не
пришлось. Не зная начала, я мало что  понимал  в  ней  и  делал  вид,  что
слушаю. Вернулись ребята, зашумели, дурачась и возясь подле дома. А  когда
ввалились, первое, что было сказано, снова ввергло меня в пустоту.
     - Во, Василь Кузьмич, - торопун, маэстро Быстрый,  -  уже  и  чарочку
вогнал.
     Я что-то замямлил в страхе, который вошел в меня, когда услышал возню
подле дома. Мне показалось, что слышу там  на  воле  свой  смех.  "Что  же
будет,  если  сейчас  сюда  войду  я?!"  -  подумалось.  Однако  этого  не
произошло. А дед Карелин был порядочно пьян и встретил ребят с ликованием:
     - А чо, робята?! Я вам счас скажу-ка фулюганные стишки...
     Улучив момент, когда уже дружно шумело застолье,  я  вышел  из  дому,
пробежал по тропке, обнаружил свой отступ в сугроб и долго стоял там,  под
холодным в мелких оспинках звезд  небом,  над  острыми  мертвыми  снегами,
жаждая одного - познания, что же произошло тут,  что  происходило  там,  в
бане, после меня, в доме до меня. Так и не найдя объяснений, я вернулся  в
дом и напился, как  может  напиться  здоровый  человек  после  длительного
воздержания и тяжелой работы. Утром я готов был ворочать горы, а пережитое
воспринималось как сон. Долгое время я никому не рассказывал  об  этом.  А
потом,  спустя  год,  рассказал  соседке  Гале,   невропатологу,   женщине
образованной и начитанной, которую  трудно  было  чем-либо  удивить.  Галя
выслушала с улыбкой мой рассказ, как все, что исходило от меня, и сказала:
     - Знаете, Вася, если это не шизофрения... А  это,  судя  по  вас,  не
шизофрения, вы человек вполне здоровый! Науке известно...  -  И  объяснила
мне, что известно науке о подобных случаях.  Скажу  честно,  я  ничего  не
понял, а ту историю стал иногда рассказывать  людям,  которые  заслуживали
моей искренности.
     Лежа под пологом и вспоминая это,  я  думал  о  том,  как  много  еще
непонятного и неразгаданного в нас самих. И чем больше человек познает вне

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг