Кстати, я бы с удовольствием опять посмотрел. Вы такие хорошие
там, на лыжах.
- Обязательно посмотрим. И, знаешь, я все мечтал: вот вырасту
большой, заработаю много денег и куплю за триста рублей камеру с
трансфокатором...
- Ну, может еще вырастешь.
- Скотина!
Бобка довольно захихикал. Малянов легонько его пихнул кулаком;
Бобка изобразил отруб.
- Знаешь, где мой пиджак висит? - риторически спросил Малянов. -
В левом внутреннем кармане бумажник. Иди сам и достань десять
штук, я мужским делом занят. Пыль сосу.
Бобка осветился. И тут же его будто ветром смело; "Спасибо, па!"
- прозвенело уже из коридора.
Да, господа-товарищи, с потеплевшим сердцем подумал Малянов.
Ради того, чтобы увидеть сына счастливым, стоит пачкать кофем
станки.
Бобка шуровал по его карманам и с явным чувством глубокого
удовлетворения мурлыкал какую-то свою молодежную белиберду: "Я
люблю задавать вопросы - особенно про пылесосы..." Потом
вернулся, встал около Малянова и громко сказал:
- Понимаешь, па. Вот вы говорите: книжки, книжки... Иногда
попадаются интересные, конечно. Но в основном нудьга. Просто в
ваше время других развлечений не было, вот вы и читали день и
ночь все, что под руку подвернется. Стихи - давай стихи.
Фантастика - давай фантастику. Гессе какие-нибудь невыносимые -
давай Гессе...
Малянов, нагнувшийся было, чтобы включить пылесос, опять
распрямился. Не без усилий и не без неприятных ощущений - копчик
побаливал. Здорово вчера приложился.
Как бы это... чтобы не "Волга впадает в Каспийское море..."
- Железяка, Боб, она железяка и есть. Что ты ей дал - то она
тебе и возвращает. Не больше. А чтобы ей что-то давать - нужно
прежде самому что-то получить. Если ты перестанешь усваивать
новое в пятнадцать лет - так и останешься на всю жизнь по уму
пятнадцатилетним. Если в семнадцать - семнадцатилетним. Ну вот
представь себе себя в десять лет. А теперь представь, что ты
сейчас по уму - десятилетка. Представил? Вот... Лучшего способа
узнавать что-то новое, чем читать не тобою написанный текст,
люди не придумали.
- Новое... Вот мы "Обломова" когда проходили, мне там фраза
запомнилась - как он говорит Штольцу: "И зачем только я помню,
что Селевк разбил какого-то Чандрагупту?"
- А зачем тебе набрать в какой-нибудь стрелялке на семь очков
больше, чем Володька?
- Потому что я тогда, - и Бобка с изрядной долей самоиронии
по-обезьяньи замолотил себя в грудь кулаками, из левого торчала
смятая десятитысячная бумажка, - я тогда па-бе-ди-тел!
- Победитель выискался! А слово "ослепительный" в сочинении
написал через "ли". "Слепец" у тебя тоже будет "слипец" -
дескать, слипся с кем-то?
- Ну это случайно... это я задумался... - виновато забубнил
Бобка.
- А читал бы, как мы в свое время - таких проколов не возникало
бы даже случайно. Автоматом бы слова и сочетания откладывались.
Малянов нагнулся и врубил пылесос. "Вихрь" истошно взвыл.
Малянов зашаркал щеткой вдоль плинтусов.
Вырастишь сына слишком похожим на тебя - и он станет изгоем.
Вырастишь сына слишком не похожим на тебя - и он станет тебе
чужим. Вот и выкручивайся.
И тут пришло озарение. Как всегда, неожиданно. Как всегда, в
результате не представимого еще секунду назад синтеза. Как
всегда: есть, скажем, два факта, и думай над каждым из них хоть
до посинения, ничего не придумывается. Нарочно придумать ничего
нельзя - хотя мука нарочитого, тягостного, тупого и всегда
тщетного придумывания есть необходимый этап работы, запускающий
в мозгах какой-то куда более тонкий, неподконтрольный сознанию и
удачливый механизм. Уже и думать вроде перестал, вернее, начал
думать совсем о другом, потом о третьем - ан бац! Два отдельных
факта, каждый в своем ящичке, вдруг совместными усилиями
прошибают разделяющую их стенку, соединяются - и высверкивает
понимание.
Торфяные болота - это Торфяная дорога. Там, за Старой деревней.
А на ней, вынесенный в свое время чуть ли не за город, на
чудовищно болотистые пустыри, а ныне оказавшийся в районе
новостроек - столь же болотистых, естественно - стоит завод
ЛОМО. А "держитесь поближе к торфяным болотам" - это призыв. Фил
мне встречу назначает.
Но почему так нелепо и сложно? Что он играет в игрушки? В
детство впал?
Дальше все раскрутилось практически без усилий. Ключик нашелся,
и ключик подошел. "Вечер" - это подпись, но это и время суток.
Вечером, значит. Понятно, что, если записку он кинул в ночь на
сегодня, встреча предлагается именно сегодня. Сегодня вечером.
Когда точно? Единственное числительное - во фразе "мы не
шестерки". Гордый призыв к продолжению борьбы - какой, с кем,
зачем? Но это и указание на время: шесть часов вечера. И,
наконец, шизоидное, или, скорее, белогорячечное "отстриги
хвост". Ноги, крылья, хвост... Мультфильм такой был. Хоть
тресни, а это закамуфлированное предупреждение не привести за
собой "хвост". Детектив получился. Мелко. Для нас это, ей-богу,
мелко. Мы все больше насчет Мирозданий...
Малянов еще пытался иронизировать сам с собой - но пальцы снова
дрожали.
- Па! - еле слышно в реактивном вое крикнул Бобка. Малянов
обернулся. Бобка стоял к дверном проеме, задрав руки, как
хирург. С рук капало. - Сколько порошка класть?
- Там из початой пачки столовая ложка торчит, - объяснил
Малянов. - Застарелая такая.
- Точно, торчит.
- Четыре ложки.
За ним следят? И за мной следят? Кто? Что за бред, шутки
шутками, но у нас и впрямь совсем другие дела... Нет, но место
там действительно довольно пустынное, оторваться можно... Черт,
что за ерунда, какие мы агенты? Не штирлицевы же времена -
электроникой тебя безо всякого "хвоста" достанут хоть посреди
Сахары! Что он навыдумывал на своем Памире? Малянов чувствовал
страх и раздражение. Яростно пихал вперед-назад щетку, с
дровяным стуком цепляющуюся за ножки двадцатилетней давности
мебелей, и, накачивая себя раздражением, думал: игры ему?
Стрелялки Бобкины? А на самом деле думал: началось. Началось.
Началось.
Именно нелепость происходящего, его откровенная бредовость лучше
всего свидетельствовали - оно. Началось.
И не сразу он сообразил взглянуть на время.
Оставалось чуть больше трех часов.
Неслышно отворилась лестничная дверь, и в коридор вдвинулась
увешанная сумками и пакетами Ирка. Малянов выронил щетку и
побежал принимать сумки и пакеты.
- Бе-е-е! - громко проблеяла Ирка, слегка задыхаясь. - Ваша мать
пришла, молочка принесла!
В ванной Бобка самозабвенно стирал майку - то ли маляновскую, то
ли свою. Он терзал ее на весу, как змею, и живо напомнил
Малянову Лаокоона; брызги летели..."
10. "...куда не поеду. Никуда. Если мне действительно дороги
разум и жизнь. Не хочу рисковать и не могу. И не вижу смысла. С
этим покончено, покончено. Тащиться в такую глушь в такую
непогодь... зачем? Отрежь хвост... Нет у меня хвоста, нет!!
Нет, кроме шуток, это действительно опасно. Если происходящее
осмысленно, значит, оно чревато увеличением давления; значит,
опасно. А если не опасно, то, значит, лишено всякого отношения к
реальности , следовательно, бессмысленно. Никуда не поеду.
Вот только Фил...
Как он жил эти годы? Где? Что с ним происходило?
Может, он болен?
Может, он помощи просит.
Да где гарантия, черт возьми, что я верно перевел эту белиберду,
эту дурацкую филькину грамоту? Почему я так уверился, что это
письмо от Вечеровского? Никогда он не был психом или
шпиономаном, чтобы писать такие цедульки... Может,
действительно, балуется кто-то из соседских ребят; может,
какая-нибудь девчонка Бобке мозги пудрит, а тот сказать
стесняется. И я, дурак, попрусь на ночь глядя, под изморосью
пакостной, в другой конец города, на пустыри... а там и не будет
никакого Фила! То-то смеху!
Но тогда, вообще-то, по совести говоря, мне это надо знать
наверняка. Фил это или филькина грамота... черт. Простите за
каламбур. Письмо от Вечеровского - или ерунда, не стоящая
внимания. Если я это не выясню доподлинно - ночей же спать не
буду. Доеду, не сахарный... тем более, у меня до "Пионерской"
прямая ветка. Или, может, от "Черной речки" ближе? Но совершенно
не представляю, как там по земле остаток пути добираться...
Убедюсь... убежусь... черт! Знаток русской словесности,
обработчик подстрочников! Я не говорец, не речевик... Откуда
это? Вылетело из башки, а что-то страшно знакомое... Узнаю
наверняка, что никакого Вечеровского там и в помине нет - и
тогда со спокойной совестью домой. Не так уж и далеко. Глухов
вон старше меня на сколько - а с утра уже на моционе. Просвежил,
говорит, голову.
Нет, надо убедиться. Что опасности нет. Надо же убедиться.
Просто совпадение; просто баловство. Ничего не началось,
слышите? Ничего не началось, все, как всегда!
А если это действительно Фил... Значит, он болен. С ним что-то
произошло. Скорее всего, с ним все эти годы происходило... и
теперь он зовет. Ему нужно помочь. И я не могу не поехать,
просто не могу.
А если нам грозит что-то - я обязан выяснить это наверняка. Я
обязан быть во всеоружии, обязан знать точно, что, в конце
концов, случилось, и, вообще, случилось ли. Лучшей возможности
не представится. Лучшего способа не будет.
Но я ни слова..."
11. "...вопросительно повернулся к отцу.
- Тебе и впрямь так надо сегодня идти к Володьке?
- Ну, как... А что такое, па?
- Понимаешь, мне тоже надо будет вечером выйти часика на
три-четыре по делам, и не хотелось бы, чтобы мама надолго
оставалась одна.
- Вот новости! Да ты что, пап? Грабители теперь ходят только по
наводке. К нам их и поллитрой не заманишь!
- Сын, не юродствуй. Я хочу, чтобы ты дома посидел. Хочу, чтобы
вы с мамой были сегодня вместе, друг у друга на глазах.
- Ну, дела...
- По высшим политическим соображениям. Это не общее усиление
режима, обещаю.
- Ты меня что, просишь? - обреченно уточнил Бобка.
- Да. Прошу.
Сын отвернулся.
- Хорошо, - мужественно сказал он. - Цум бефель, господин
блоковый.
- Вот и ладушки. Не обижайся.
- Чего мне обижаться, - Бобка дернул плечом. - Деньги отдать?
- Зачем? Оставь себе. В будущий выходной пригодятся, или когда
там надумаешь идти шмалять своих монстров...
- Они Володькины, а не мои, - сказал Бобка, не оборачиваясь.
Малянов смолчал.
- Ребята! - раздался из кухни Иркин голос. - Неблагодарные! Обед
остынет!
- Пошли? - сказал Малянов.
- Да уж навернем...
По коридору им навстречу вкусно тянуло только что снятым с огня
рассольником. Калямушка уже околачивался на кухне с задранным
хвостом - терся об иркины ноги, крутился вокруг них по сложной
орбите, как электрон кругом атомного ядра, и подвывал от избытка
чувств. Тарелки были уже расставлены, и разрумянившаяся от
готовки Ирка гостеприимно помахивала половником.
- Давай, Бобка, в атаку, - сказала она. - А то тебе, я так
понимаю, уходить скоро.
- А если б не уходить - что ж, не обедать, что ли? - спросил
Бобка. - Я, между прочим, и не пойду никуда - а обедать все
равно буду.
- Ты же в гости собирался.
- Передумал.
Ирка подозрительно прищурилась на него.
- Нездоровится? Горло?
- Да почему сразу горло! Просто раздумал! Книжка интересная, не
оторваться...
В комнате затрезвонил телефон.
- Ну конечно, - сказала Ирка, - как за стол, так телефон.
- Давай не подходить, - сказал Малянов. Сегодня он особенно
боялся всего. И особенно теперь - когда через полчаса надо было
идти.
Ирка хмыкнула.
- Я - всегда за. Но из вас кто-нибудь не выдержит.
- Это межгород, - первым сообразил Бобка.
Телефон надрывался. За окном словно смеркалось; от измороси
воздух был густым, мутно-серым, дома напротив скорее
угадывались, чем виднелись, и стекла снаружи затянули мельчайшие
капельки воды. Туман налип на стекла. Слипец.
- Я подойду, - сказал Малянов.
Он поднял трубку, и не сразу понял, почему раздавшийся в ответ
на его "Да!" голос ему что-то напоминает.
- Митька?
- Да... Это кто?
- Не узнаешь, собака?
И раздался знакомый с детства горловой, будто подернутый жирком
смех.
Это был Вайнгартен.
- Валька... Господи, Валька, ты откуда?! Ты где? Ты что,
приехал?
Нет, не было жизни. Лишь на какое-то мгновение,
одно-единственное, задохнулся Малянов от нечаянной радости;
полыхнул в душе разноцветный фейерверк и сразу погас, и только
тяжелые темные ошметки разлетелись в стороны, а в середине, в
сердцевине, в сердце осталось: началось. Таких совпадений не
бывает. Началось. Таких совпадений не...
- Отец, ну ты совсем не поумнел! Что я там у вас забыл?
Слышно было лучше, чем если бы Вайнгартен звонил из соседней
квартиры. И не трещало ни черта.
- Так ты что, прямо из Тель-Авива?
Опять жирный смешок.
- Одного идеократического государства мирному еврею на жизнь
вполне достаточно, отец. С лихвой! Второго не надо!
Он говорил теперь с легким акцентом. Едва заметным. Все слова до
единого - как встарь, и даже буква "р", не будь которой артисты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг