Малянов подошел к остановке, на которой, ориентируйся он
получше, ему следовало бы выйти, в семь минут седьмого. На
остановке никого не было, и вообще не видно было ни души. До
завода оставалось не больше сотни метров; между остановкой и
заводом тянулись приземистые гаражи - тоже какого-то
военизированного вида, словно полуутопленные в забитую шлаками и
обломками глину. На глухой стене крайнего виднелась почти
непременная на любой нынешней помойке меловая надпись "Ельцин -
иуда" и рядом - нацистская свастика. Шипел сырой ветер. Фильмы
ужасов тут снимать... или про атомную войну...
Ну, вот. Стоило тащиться, чтобы убедиться... В чем?
Малянов привалился отсыревшей спиной плаща к гофру кабинки. А
где остановка в противоположную сторону, чтобы к метро ехать?
Ага, вон. Скорей бы обратно на родной "Парк Победы". Там хоть
какая-то цивилизация. Огоньки горят... Люди... Только что, вот
буквально только что, людей было слишком много - в метро, на
остановке, в автобусе... А теперь совсем не осталось. Вымерли.
Мертвая земля под мертвым небом. Две пустыни отражаются друг в
друге, как в зеркале... Только из неба, к счастью, не торчит
арматура и не сыплются железобетонные обломки. Это только мы
умеем. Венцы творения. Нету Вечеровского.
Нету Вечеровского.
Холодно как.
Нету.
Вот и хорошо. Теперь можно ехать домой. Как хорошо будет дома,
зная, что я все выдумал, и что это просто недоразумение или
шутка-прибаутка...
А может, Фил шел сюда, но не дошел? Может, что-то с ним
случилось в самый последний момент? Ведь боялся же он кого-то...
чего-то... Может, побродить по пустырю?
Может, он... лежит тут где-нибудь... рядом? И даже окликнуть не
может?
Нет, это уже идиотизм. Искать неизвестно где, неизвестно зачем,
безо всякой уверенности, что это вообще имеет смысл... По жутким
этим грязям! Малянов, не сходи с ума.
Само ЛОМО. Значит, не на остановке. Внутри завода? Но как я туда
попаду? И он? И где там искать?
Может, просто у самого ЛОМО? Дескать, не на остановке, а рядом с
корпусом...
Малянов оттолкнулся плечом от жестянки и пошел к корпусу, ежась
от скребущего по ребрам озноба и тщательно выбирая, куда
поставить ногу. Выбор предлагался неширокий: лужа - грязь, лужа
- грязь; грязь была вязкой, топкой, протяжно чавкала и отдавала
ногу неохотно, на каждом шагу норовя схлебнуть с нее обувку.
Мутный темный контур залез в самую середину серого киселя,
заменявшего небо, а до стены оставалось метров семь, когда из-за
одной из опор, на которых покоились ряды окон второго этажа -
даже про себя не получалось назвать эти бетонные надолбы изящным
архитектурным словом "колонны" - выступил человек.
В нем не было ничего от Вечеровского. Многодневная
рыжевато-седая щетина на запавших щеках; долгая лысина,
разделившая два куста рыжевато-седого мха над ушами; необъятный,
складчатый, шелушащийся лоб; заляпанный давным-давно засохшей
коричневой краской жеваный плащ без половины пуговиц, под ним -
толстый свитер с высоким разорванным воротником... Брюки уделаны
глинистыми потеками. Мрачный, загнанный, все время ищущий,
откуда ударят, взгляд припертого к стене. Бомж. Такому бутылки
по помойкам собирать. Глядеть жутко.
- Я знал, что ты поймешь, - сказал человек. Простуженный, сиплый
голос.
Несколько секунд они стояли неподвижно, потом обнялись. И пахло
от Фила, как от бомжа. Застарелой неряшливой немытостью и
нестиранностью, ночевками на чердаках...
- Господи, Фил! - рыдающе произнес Малянов. - Что с тобой? Где
ты?..
- Неважно, - отрезал Вечеровский, и это прозвучало, как прежде:
ни тени сомнения, одна лишь рыжевато-седая уверенность, что если
он сказал "неважно", значит - неважно.
- Тебе что, Фил, жить негде? Так у нас...
- Подожди, Дима, не тараторь. Не надо мне ничего.
Он покусал обветренную, в черно-кровавых нашлепках губу.
- Я написал эту дурацкую записку и позвал тебя сюда, потому что
ничего лучше не смог придумать. Мы не шпионы. Такого опыта у нас
нет.
Малянов молчал.
- Но мне совершенно необходимо поговорить с тобой наедине, вдали
от шума городского... и так, чтобы никто об этом не знал.
Надеюсь, ты не растрепал Ирине?
- Нет, - тихо сказал Малянов. - У меня не было никакой
уверенности, что я понял правильно.
- А если бы была - растрепал бы?
Малянов собрался с мыслями. Вечеровский изменился. Возможно,
сильнее, чем кто-либо из них. Возможно, сильнее, чем все они,
вместе взятые. И вдруг в памяти всплыли слова Вальки.
Таких совпадений не бывает.
Ужас снова лизнул сердце.
Фил, дружище...
- А если бы была, - тихо сказал Малянов, - рассказал бы.
Вечеровский презрительно скривился.
- Ты давно в Питере, Фил?
- Неважно.
- А что важно?
Пауза. Потом:
- Надеюсь, ты не торопишься?
- Смеешься? Я специально ехал! И вообще, Фил... Что с тобой? Ты
здоров? Почему ты просто к нам не зашел? Когда записку эту
бросал в ящик... и вообще... да как приехал, сразу надо было!..
- Не надо было, - уронил Вечеровский.
Малянов осекся. Вечеровский смотрел исподлобья, холодно и вчуже.
- Никто не должен знать, что мы встречались. Я никому сейчас не
могу доверять. Собственно, даже тебе... Просто у меня нет
выбора, и... с тобою вероятность предательства меньше, чем при
каком-либо ином раскладе. Вряд ли это именно ты. В последнюю
очередь я подумал бы на тебя. Фантазия у тебя бедновата. Я еще
тогда удивлялся, как сумел ты додуматься до М-полостей.
- Как-то сумел, - тихо сказал Малянов.
- Я многое понял, - возвестил Вечеровский. - Много успел.
Накопил колоссальный материал.
Малянов улыбнулся. И сразу почувствовал, что в улыбке его
присутствует отвратительный и совершенно излишний сейчас оттенок
искательности - но ничего не мог с собой поделать. Ему отчаянно
не нравился тон разговора. Тон был не товарищеским. Не был даже
просто доверительным. Тон нужно было сменить любой ценой.
- Представляю, сколько чудес ты видел...
- Да... Чудес... Много было всякого. Вам такое и не снилось,
бедные мои барашки, котики-песики...
Он помолчал.
Наваливалась тьма. Вдали, едва просвечивая сквозь водянистую
муть, затеплились окна пропадающих домов. Завывая так, что
слыхать было за километр, под тусклый фонарь подкатил гнойно
светящийся изнутри, почти пустой троллейбус и остановился. Всю
кашу из него сцедило на предыдущих остановках; здесь, в этой
болотистой тундре, он отложил лишь пару яиц и, дергаясь,
раскачиваясь, вновь пустился в странствие.
Вечеровский настороженно провожал вышедших взглядом, покуда те
не исчезли во мгле. Тогда он перевел взгляд на Малянова.
Настороженность осталась.
- Чем дальше я продвигался, тем интенсивнее становилось
противодействие. К этому я был готов - но полной неожиданностью
оказалось то, что оно было столь целенаправленным... буквально
осмысленным. Словно кто-то нарочно издевался. Постепенно я
пришел к выводу, что мне сознательно пытается противодействовать
некто, продвинувшийся по меньшей мере не меньше меня. Я долго
гнал эту мысль, но в конце концов играть в страуса оказалось
более невозможно.
Пауза. Вечеровский перевел дух. Поразмыслил.
- И вот я хочу спросить тебя, Димка... Нет ли у тебя каких-то
соображений относительно того, кто именно это может быть?
- Сознательное и осмысленное противодействие тебе? - спросил
Малянов и против воли улыбнулся. - Нет. Нет у меня таких
соображений.
- По тону твоему я чувствую, что у тебя есть какие-то иные
соображения. Потом расскажешь, если время останется...
- Фил, если бы ты поподробнее рассказал, что уж ты такое там
понял и чего добился, я мог бы, наверное, более осмысленно и
сознательно отвечать на твои вопросы.
Вечеровский опять долго всматривался в лицо Малянова, покусывая
губы. Так человек мог бы смотреть на жука, на бабочку, оценивая:
подойдет для коллекции, или нет; накалывать на булавку - или
просто придавить... Потом сказал:
- Обойдешься. Это ни к чему.
Малянов пожал плечами. Вечеровский не оттаивал. Это было ужасно.
И очень неприятно.
- Что ты знаешь о наших?- спросил Вечеровский.
Малянов опять пожал плечами.
- О Захаре ничего. С Глуховым все в порядке, мы встречаемся
довольно часто...
- Я так и знал. Достойная компания.
- Да, вполне. То в шахматишки поиграем, то водочки попьем...
Вечеровский трескуче рассмеялся.
- Валька звонил сегодня из Америки. Как раз сегодня,
представляешь? Но он никому не противодействует, можешь быть
спокоен. Он вполне упоен собой. Добил, представь, свою
ревертазу. И никаких препон ему, по его словам, не чинили.
- Вайнгартен? - омерзительно насторожился Вечеровский. -
Ревертазу?
- Говорит, да. Говорит, на Нобелевку его выдвигать собираются.
Может, и прихвастнул слегка - что ты, Вальку, что ли, не
знаешь...
- Да уж знаю! - с непонятной интонацией сказал Вечеровский. - И
ему не мешали?
- Говорит, нет.
- Это невозможно.
- Ну, Фил... за что купил, за то продаю.
- Не ты купил! - резко сказал Вечеровский. - Тебя купили! Как
дурачка!
Малянов смолчал.
- Если Вайнгартен сумел закончить работу, которая была
остановлена давлением Мироздания, значит, он сумел как-то
освободиться от давления Мироздания. Значит, он как-то научился
управлять этим давлением! Ах, Валька, Валька... Такой,
понимаешь, анфан террибль... себе на уме!
- Фил, научиться освобождаться от давления и научиться управлять
давлением - это совсем не одно и то же.
- Что такое?
Малянов смотрел в его рыжие глаза и вспоминал, как Вечеровский -
изящный, умный, чистый - мягко и уверенно говорит, не сомневаясь
в правоте своей ни секунды: может быть, со временем мы научимся
отводить это давление в безопасные области, а может быть, даже
использовать в своих целях... Вспоминал, как, восхищаясь другом,
он записывал потом: вполне возможно, Вечеровский обнаружит
ключик к пониманию этой зловещей механики, а может быть, и
ключик к управлению ею...
- Мы слишком привыкли, - сказал Малянов, - что всякий очередной
уровень понимания мира - это очередной уровень его использования
в наших целях. А если в данном случае это не так, Фил? Тебе не
приходило в голову? Понять можно - а использовать нельзя? Только
определиться относительно этого нового понимания. Только выбрать
позицию. Больше - ничего.
- Ты повторяешь мне мои собственные слова, которыми я пытался
вас образумить тогда, - сказал Вечеровский. - Надо идти дальше.
На нынешнем уровне то, о чем ты разглагольствуешь - чуть
подслащенная капитуляция, не более того.
Малянов помолчал, собираясь с мыслями. И вдруг вспомнил, что
хотел только убедиться - и молчать, не произносить ни слова. Но
я же, в сущности, молчу, успокоил он себя.
- Можно ли назвать капитуляцией то, что человек смиряется с
необходимостью дышать? - спросил он. - Вызвал бы у тебя уважение
безумец... гордец... который восстал бы против этой
необходимости с криком: хватит! надо идти дальше!
- Софистика, - дернул щекой Вечеровский. - Все зависит от
ситуации. Когда человеку захотелось проникнуть в миры, где
дышать невозможно, человек, чтобы избавиться от необходимости
дышать, придумал скафандр, акваланг...
- Как раз наоборот, - мягко ответил Малянов. - Он придумал все
это, чтобы взять с собою в эти миры необходимость дышать.
- Прости, но это чушь. Очевидно, что если бы был найден способ
ликвидировать потребность в дыхании, это существеннейшим образом
увеличило бы возможности человека.
- Этак и от человека ничего не останется, а, Фил?
- Мне все это не интересно. Мне гораздо интереснее, что еще ты
знаешь о Вайнгартене.
Малянов пожал плечами.
- Ничего. Он обещал мне позвонить через пару дней... хотя,
может, и не позвонит. Он хочет меня перетащить туда, в Штаты...
работать.
Вечеровский опять покусал черную корку на губе
- Собирает всех вовлеченных в процесс под свое крыло... Что ж,
логично... Ты поедешь?
- Рано говорить... вряд ли что-то из этого выйдет... - Малянов
сам почувствовал, что отвратительно мямлит, и тряхнул головой. -
Ах, да Фил! Да никуда я не поеду, что ты, в самом деле!
- Смотри, - строго сказал Вечеровский. - Я тебе пока верю. Но в
то же время мне было бы крайне, крайне интересно и важно
узнать... Неужели это действительно Вайнгартен? А Глухов? -
вдруг вспомнил он.
- Что - Глухов? - устало спросил Малянов.
- У тебя не создавалось впечатления, что он знает больше, чем
говорит?
- Фил, ты не в КГБ теперь работаешь?
- Дурак ты, Митька...
На секунду прозвучал голос прежнего Фила. И Малянов тут же
размяк.
- Ну прости. Просто очень странные... нелепые вопросы ты
задаешь... О чем знает? О чем говорит?
- Ну неужели непонятно? - повысил голос Вечеровский. - Обо всех
наших заморочках.
- Мы вчера весь вечер говорили о наших заморочках. Он говорил, в
основном. Я помалкивал.
- Почему?
- Потому что я трус.
- Вот как? А тебе есть, что сказать?
- Есть.
- Ах, вот как? Ну, говори.
У Малянова потемнело в глазах; на миг пропали и фонарь на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг