- Чари, а вам никогда не приходило в голову, что синицы прекрасно все
видят издалека, но просто не хотят разочаровывать пустую ладонь. Хотят
сделать ей приятное, что ли... Обман на обман - а в итоге все-таки
общение. Побыли вместе.
- Никак не пойму, - проговорила Чари. - Неужели вы все еще любите?
Ринальдо смущенно погладил свою лысеющую голову.
- Есть столько состояний между "любишь" и "не любишь"...
- Не могу представить, - решительно сказала Чари. - Уж или да, или
нет.
- Это не совсем так, - с удовольствием не согласился Ринальдо. - И
потом, Чари... Надо расставаться вовремя. Чтобы застраховать себя от
одиночества. Понимаете?
- Не понимаю, Ринальдо.
- Чари. Если разойтись, покуда еще любишь, только не можешь быть
вместе, - остается воспоминание. Остается надежда на новую встречу. Есть
для чего жить, есть для чего становиться лучше, делать все что можешь как
можно лучше... Если промедлить - душа выгорит в бесплодной борьбе и
останется пепелище. - Он помедлил. - Мне часто бывает грустно, но пусто -
никогда. А ведь пустота хуже грусти. Грусть помогает работать. Пустота
сушит, останавливает. Я никогда не стану одинок.
Чари, чуть приоткрыв рот, потрясенно и зачарованно смотрела ему в
лицо. Когда он замолчал, она отвернулась, оглядывая лес, но в лесу
раздался приближающийся топот, и Чжуэр, вздымая тяжелыми бутсами песок
тропинки, вылетел галопом из-за поворота. Он тяжело дышал, и воротник его
перетянутого ремнями комбинезона был расстегнут на одну пуговицу; но еще
на бегу, поймав удивленный взгляд Ринальдо и истолковав его по-своему, как
относящийся к форме происходящего, а не к самому происходящему, он
застегнулся ловким, скользящим пролетом левой руки. А в правой трепетал
белоснежный бланк шифрованной депеши.
Ринальдо успел увидеть, как изумились глаза Чари, и мгновенное удушье
сжало грудь. Ринальдо на миг ослеп и оглох - но тут же пришел в себя,
откинувшись спиной на резную опору, и первое, что он увидел прозрев, снова
были ослепительные глаза девушки, с испугом и беспокойством устремленные
на него.
- Ну, что там взорвалось еще? - услышал он собственный небрежный
голос.
- Зашифровано вашим шифром!
Ринальдо уже привычно, с ледяной душой, наложил дешифратор. Он думал,
что готов ко всему. Он снова ошибся.
"Координационный центр - Комиссии. С Ганимеда, из Института физики
пространства, поступил крайне странный запрос. Не исключено, что он имеет
связь с событиями последних дней. Во-первых, дирекция просит прислать
звездолетный нейтринный запал для проведения неких экспериментов.
Во-вторых, по просьбе сотрудника института Саранцева М.Ю. - специально
оговорено, что по частной просьбе, - институт запрашивает, не было ли
замечено неполадок и сбоев в работе нейтринных запалов при последних
стартах".
Вот теперь ноги перестали держать Ринальдо. Все спалось и бесформенно
слепилось вокруг, и погасло. Чжуэр попытался поддержать Ринальдо, но Чари
порывисто опередила секретаря; слепая ладонь, падавшая в бессильной
надежде на случайную опору, встретила ее твердую, горячую руку.
- Вот... - выдохнул Ринальдо и больше ничего не смог произнести. Он
чувствовал себя сделанным из мокрой ваты. - Вот, - он сразу понял все. -
Опять как с Солнцем... Чари!
- Я здесь, - поспешно сказала она. - Здесь, Ринальдо.
И тут он понял совсем все.
- Чжуэр! - протяжно крикнул он - так кричат, получив смертельную
рану. - Председателю это пошло?!
- Я вручил, - бесстрастно ответил Чжуэр, но Ринальдо показалось, что
где-то в глубине его голоса отзвенел торжественный звук фанфар.
- Он не сказал, что в шифрограмме? - тихо спросил Ринальдо.
- Никак нет.
- Что он сказал?
- Он не сказал ничего. Он попросил у меня мой излучатель.
- С какой целью?
- Не могу знать.
- И вы дали?! - потрясенно спросил Рннальдо.
- Так точно, - и вновь за непроницаемой стеной точеного ответа запел
победный горн.
- И не спросили, зачем?
- Это было бы бестактно с моей стороны, - твердо ответил Чжуэр.
Ринальдо стал пружиной.
- Чари, - бросил он, задыхаясь, - милая девочка, хорошая, спасибо
тебе, прости, я бегу. Твой отец в опасности!
И он действительно побежал.
- Чжуэр! - хлестнуло уже от поворота.
Он бежал так, что Чжуэр с трудом догнал его лишь на полдороге к
прикорнувшему на песчаном берегу озерца орнитоптеру.
Внизу, медленно поворачиваясь, возникала из дымки устремленная ввысь
угловатая громада Совета. Орнитоптер снижался, планируя вдоль нее на
предельной скорости, и огненным частоколом летящие окна фасада перебирали,
перебрасывали друг другу прерывистый отсвет солнца.
Ринальдо опоздал.
Опоздал буквально на несколько секунд. А возможно, Чанаргван,
понимая, что Ринальдо появится вскоре, специально медлил и ждал с
излучателем в руке, когда распахнется громадная дверь кабинета, воздух,
дрогнув, колыхнет портьеры и щуплая фигурка высветится на пороге, -
возможно, эту последнюю маленькую радость он сознательно позволил себе,
уже приняв последнее большое решение. Возможно, он думал, что получил на
нее право, ибо, возможно, думал, что это решение - самое честное и
мужественное из всех его решений. А возможно, он сам уже куражился, как
божок-садист, ибо запредельно и непереносимо унизительным для его железной
воли борца и первопроходца оказалось то, что все-таки нет ни бога, ни
диверсии, ни стихийного бедствия - ничего, что можно победить и
превозмочь, навалившись изо всех сил, - что его сделал мясником
просто-напросто нормальный, но необозримый технологический процесс, совсем
не враждебная работа самих же людей; и мало того - людей, изыскания
которых, находясь в ведении Отдела прикладных исследований Комиссии по
переселению, находятся, в конечном счете, в его собственном ведении.
Возможно. Ринальдо не успел даже крикнуть, влетев в сумрак. Тонкий голубой
луч хлестнул вдоль портьеры, озарив кабинет невыносимым режущим светом.
Стоящий у стола силуэт Чанаргвана, как никогда огромный, призрачный и
полыхающий огнями электросварки в этом невероятном мгновенном свете,
отлетел в накренившееся кресло, а голова, излучая, казалось, неподвижные
облака сияющего пара, замерла в полете. Раздался длинный шипящий звук,
будто на раскаленную плиту пролилась вода. Ринальдо долго стоял, захлопнув
глаза руками, но голубое дрожащее видение не унималось, пульсировало в
мозгу и выцветало медленно, медленно, медленно.
Почти вслепую Ринальдо вернулся к двери, на ощупь тронул выключатель.
Свет громадных люстр оказался траурно тусклым. Кабинет раздулся, раздался
от непривычного ему верхнего освещения. Вдоль стены, ведя по ней
ослабевшей рукой и стараясь не глядеть в сторону стола, в мертвой тишине
Ринальдо доковылял до прикрытых портьерами книжных стеллажей. Смысл всех
цитат, которые ему захотелось увидеть сейчас, он давно помнил наизусть -
но ему нужны были слова, строки, материальные свидетельства того, как,
колотясь в тисках преград и противоречий, социальная структура, являвшаяся
зачатком той грандиозной общности, во главе которой оказался Ринальдо в
эти страшные дни, выстояла против силы, казавшейся по крайней мере не
менее неодолимой, чем сила, давившая ныне. Ринальдо снял с полки сразу два
тома, раскрыл один - и на пол упала закладка. Отложив книги, Ринальдо с
трудом нагнулся и поднял закладку с ковра - то была аккуратная фотокопия,
сделанная по просьбе Ринальдо еще когда он собирал материал для
диссертации в исторических архивах. Ринальдо был привязчив - и душой, и
рассудком - и с этим документом не расставался никогда. Плотная, упругая
бумага глянцевито отблескивала, неся непривычные узоры отпечатанного на
старинной механической машинке приказа N_29 по красногвардейскому
батальону имени Фридриха Энгельса. "Красное командирство есть сознательное
революционное красное геройство, при помощи которого более сознательный
революционный боец указывает менее сознательному революционному бойцу,
где, как и когда последний должен пролить свою священную кровь во благо
мировой революции. Если же красный командир-герой укажет неверно и
священная рабочая народная кровь бесполезно прольется, мы самого его
прислоним к стенке". Упругий листок мелко, ритмично прыгал в пальцах
Ринальдо - пальцы дрожали. Слепящий блик парадной люстры егозил по нему
вправо-влево, словно спеша замазать строки непроглядным сверканием, но те
подныривали под него и вновь выталкивали на поверхность свои
неповрежденные крылья - то левое, то правое. На обширном поле сбоку
виднелась едва заметная, бисерная серая вязь - карандашный комментарий,
сделанный когда-то и бережно сохраненный копией. Кто это писал? Когда? И,
главное, для кого? Ведь в пору таких карандашей к документам подобного
рода допускались лишь избранные, а их избирали те, кого избрали чуть
раньше, и принцип отбора был один: равнодушен? озабочен лишь карьерой? -
тогда читай, твоя идейность вне подозрений... Но, видно, и этот принцип,
как и любой другой, время от времени давал сбои - ведь прямо на полях
приказа N_29, называвшегося к тому времени "единицей спецхранения", кто-то
написал косо, торопливо, комкая слова до малопонятных сокращений: "Но как
узнают, что неверно и бесполезно? Кто им это сообщит? 1. Классические
утопии средневековья создавались до вспышки машинного производства, до
того как, взамен сельского хозяйства, оно стало осью общественной жизни.
Заранее предвидеть этот скачок было невозможно. Точно так же классическая
модель коммунизма создавалась без учета грядущей вспышки информационного
производства, до того как осью общественной жизни стало именно оно. 2.
Информация, пригодная к употреблению, есть продукт труда людей, эту
информацию создавших (открытия и пр.) или организовавших (описания, сводки
и пр.). Информация есть специфическое - неовеществленное - средство
производства (в том смысле, что оно овеществлено не в формах
конкретно-вещных, типа станков или труб, а в форме неких сигналов на неких
носителях - знаков на бумаге, электромагнитных колебаний на лентах и
дисках и пр.), причем такое, которое с XX века имеет решающее значение для
управления, планирования и развития. Это значение будет расти в
дальнейшем, как на предыдущем этапе росло значение машинного производства.
Если преимущественное поступление информации к какой-то группе людей
закреплено юридически или организационно, такие люди могут быть названы
обладающими собственностью на информацию, а государственная машина, помимо
прочего, является орудием охраны этой собственности. Следовательно, всякое
регулирование распределения информации есть форма внеэкономического
присвоения средств производства, проявление частной или
государственно-монополистической собственности на средства производства.
3. В известных до сих пор формациях собственность на неовеществленные
средства производства являлась элементом собственности на средства
производства вообще. Но если вспомнить ленинское определение классов
(группы людей, одна из которых может присваивать труд другой благодаря
различию места в общественном хозяйстве) с их четырьмя признаками (место в
производстве, отношение к средствам производства, роль в организации
труда, способ получения и доля общественного богатства), ясно, что
неравноправие по отношению к неовеществленным средствам производства само
по себе может служить фактором классообразования. Обеспечиваемая
государственным аппаратом возможность присваивать создающий информацию
труд и пользоваться его продуктами по личному усмотрению расчленяет
общество на слой, отчужденный от неовеществленных средств производства
(информационный пролетариат) и привилегированный слой, уже в силу ОДНОЙ
ЭТОЙ привилегии всегда обладающий преимущественным местом в производстве,
собственностью на центральный элемент средств производства, ведущей ролью
в организации труда, специфическим способом получения повышенной доли
общественного богатства. Обобществление овеществленных средств
производства, происходящее при социализме, не приведет к исчезновению
классов и классовых антагонизмов до тех пор, пока частная и
государственно-монополистическая собственность на неовеществленные
средства производства не будет также ликвидирована. 4. Формула спирального
развития, введенная Лениным, выглядит в этом смысле так. Первый виток -
три начальные формации, различающиеся по отношениям классов к
овеществленным средствам производства. Первобытный коммунизм с его
стохастическим распределением продуктов труда; рабовладение - феодализм,
осуществляющие отчуждение продуктов труда в пользу господствующего класса
методами прямого государственного насилия; капитализм, при котором, в силу
краха натурального хозяйства, развития связей, усложнения общества,
неовеществленные средства производства становятся осевым элементом
экономики, но распределение их в основном остается стохастическим,
изоморфным распределению овеществленных средств производства в первобытном
стаде. Этапы следующего витка различаются по отношениям классов к
неовеществленным средствам производства, поскольку уже ранний коммунизм
обобществляет овеществленные, зато устанавливает отчуждение
неовеществленных методами государственного насилия, изоморфными методам
рабовладения - феодализма. Развитие коммунизма будет обусловлено
тенденцией к обобществлению неовеществленных средств производства ровно в
той же степени, в какой развитие предыдущих формаций было обусловлено
тенденцией к обобществлению овеществленных. Эта тенденция будет приводить
к столь же революционным социальным изменениям - но не только социальным,
поскольку обретение возможности к усвоению ВСЕЙ существенной для
формирования адекватного социального поведения информации КАЖДЫМ членом
общества потребует коренной перестройки человеческого сознания, возможно,
даже биологической. Но подлинная бесклассовость и подлинное отмирание
государства возможны только на этом уровне".
Ринальдо бережно отложил фотокопию и открыл оба тома сразу.
"Замечу в скобках, - писал Ленин в статье "О значении золота теперь и
после полной победы социализма", - что цифры эти я беру совершенно
произвольно, во-первых, потому, что я не знаю точных цифр, а во-вторых,
потому, что если б я их знал, я бы сейчас их не опубликовал".
"Что, ежели такое примерно решение будет вынесено, можете вы отрицать
его пользу? - писал Ленин в записке Богданову, - его общественное
значение, в 1000 раз большее, чем келейно-партийно-цекистски-идиотское
притушение поганого дела о поганой волоките без гласности? Мы не умеем
гласно судить за поганую волокиту: за это нас всех и Наркомюст сугубо надо
вешать на вонючих веревках".
Вот, думал Ринальдо, укладывая фотокопию на прежнее место между
страницами и расставляя книги по их гнездам. Руки опять были из мокрой
ваты. Вот. "Гласно судить". Но - "не опубликовал".
Саранцев М.Ю. Что же ты натворил такое в своем институте, Саранцев
М.Ю., что мы убили двести с лишним тысяч человек? Как надо было узнать о
тебе заранее и как заранее предупредить тебя, как?! Как совместить
естественную - и социально необходимую, оттого и естественную, кстати -
человеческую искренность и необходимость распределять вал информации
наилучшим для дела образом? Не знаю. Нет общего ответа. Нет. Все ответы
всегда знает только Чанаргван. Вот он лежит.
Ринальдо сел рядом с Чанаргваном прямо на пол. Было так пусто в мире,
хоть плачь. Сердце остановилось.
МЭЛОР
Бекки вошла.
- А эти что там делают? - спросил Мэлор.
- А что им осталось? Бу-бу-бу-бу. Вот что они делают. Бу-бу-бу с
умным видом. Сидят, обсуждают и восхищаются. Весь день.
- А знаешь, ласонька, я ведь и не сообразил вчера, что такую штуку
придумал. Так спать уже хотел. Вывел закон дисперсии - ну, думаю, вот и
все, пора к тебе...
- Чудик, - сказала она с нежностью. - А зачем у тебя свечки горят?
- А у меня и музыка играла, - похвастался Мэлор. - Клавесинчик.
Только когда постучали, я чего-то застеснялся, подумал, это из них
кто-нибудь, и выключил.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг