Колю стопарь для восстановления сил, старательно ее произнесла: "Русский
астронаутский пайлот куалифисированный отшен". Прозвучало настолько
приятно, что он даже не обиделся на "русского". Правда, протрезвев наутро,
со смехом сообразил, что фразка двусмысленная - квалификация в какой
сфере, собственно, имелась в виду? - но ночью, гордый добротно сделанным
сложнейшим полетом, он понял, разумеется, так, как следовало... Однако
здесь подобные фокусы не хляли. В разговор входилось легко, женщины были
умны и отзывчивы, и ощущалась в них некая выжидательность, но стоило Колю
от естественных первых, пусть и чуть натянутых, фраз начать куртуазно
вешать лапшу на уши - не разговаривать же с первой встречной всерьез, да и
что тут скажешь? - некая выжидательность замещалась некоей
страдательностью, и наползала непонятная, но непроницаемая стенка. Главный
идиотизм был в том, что собеседницы мужественно пытались поддержать
беседу, взять Колев тон, но уже сам Коль начинал ощущать, что делает
что-то не то.
Всеволод заходил побеседовать, выкроил время - главковерх всея
космическая мощь... И ведь, в общем-то, с первого дня Всеволод очень
нравился Колю, может, даже больше остальных, с кем свела его за эту неделю
его новая судьба. И говорили по делу - не о науке бесконечной, и не о
здоровье, а о звездолете, о том, что там хотят сделать музей, и нужны
Колевы консультации. Не согласился бы он слетать на "Восток звездный", или
это ему будет психологически тяжело? И еще вопрос серьезный - разделились
мнения, где музей делать. Одни считают, что надо корабль на мощных
гравиторах опустить с орбиты на Землю, скорее всего, на бывший Байконур,
потому что первый звездный крейсер был назван, по решению отправлявшей
экспедицию ООН, в честь первого корабля с человеком, и где-то правильно
назван, ведь, как не относись к Никите и его команде за то, что они
человека, будто подопытную крысу-рекордистку, шуганули на виток, для тех,
кто "Восток" делал и на нем летел, это действительно был подвиг; другие
считают, что надо оставить звездолет, как есть, на стационарной орбите,
пусть это даже повредит посещаемости; зато те, кто придет, полнее поймут
чувство отъединенности и пустоты вокруг, и превращать механизм,
назначенный его создателями только для космоса, в игрушку среди карагачей
и олеандров, есть надругательство над памятью давно умерших дерзких и
талантливых людей. А мнение Коля? Но Колю было не до того. Он отвечал
невпопад, обещал, что еще подумает, а сам смотрел на сильное лицо, на
плечищи маршала, на обтянувшую атлетическую грудь полупрозрачную
безрукавку, и сравнивал себя с ним, и вообще с мужчинами этого мира, и
думал: господи, да куда мне теперь с аритмией, анемией, черт знает, чем
еще... да даже и без них... Телки меня просто не почувствуют, пыхти не
пыхти. И почему-то от начала разговора в голову навязчиво толкалось и
ломилось воспоминание, мучительно стыдное уже и в конце той жизни, и
подавно в этой: как он, сам-то по деду чех, с именем немецким в честь
немецкого канцлера, при котором незадолго до рождения будущего звездного
пилота соединились наконец Германии, сидит в курсантской казарме с пятью
такими же двадцатилетними остолопами и снисходительно цедит, якобы с
изяществом держа дымливую "Флуерашину" у рта: "Русских просто уже нет. Они
сами истребили себя, а остаток генетически выродился в семидесятых. Сейчас
русские - это не нация, а сословие, каста. Кто за сохранение остатков
империи - тот и русский..." Хорошо, что Всеволод этого не знает, думал
Коль. О подобных эпизодах, как назло один за другим запузырившихся в
памяти, он даже под пыткой никогда не рассказал бы этому Добрыне, да и
кому угодно, хоть Ибису, хоть чибису... Не получилось разговора. Полвечера
Всеволод пытался вовлечь Коля в свои дела, потом ушел - время свободное
вышло.
Назавтра Коль опять делал доклад для полного зала планетологов - на
сей раз о хищных гейзерах второй планеты Эпсилон Эридана. Гейзеры были
штукой вполне загадочной, одной из многих загадочных штук, встреченных в
полете, и, хотя ассистенты и видео крутили на экран, и давали всю цифирь
на кресельные компьютеры, самого Коля, когда он отговорил, еще часа три
мучили вопросами. Затем, после обеда, доклад трансформировался в
дискуссию, и Коль сидел, неловко было уйти, решат еще, что он тупой
звездный извозчик, довез материалы - нате, а мне все до лампочки. Какие-то
высказывания, кажется, были дельными, но в целом Коль негусто понимал.
Ясутоки, пребывавший рядом, время от времени мягко спрашивал, на устал ли
Коль, не угодно ли ему покинуть зал и отдохнуть, или, например,
поплескаться в бассейне - и Коль, с каждым разом все раздраженнее
огрызался: хочу, дескать, узнать, что сообразит высокая наука двадцать
третьего века. "Ты что же, Ясутоки-сан, думаешь, мне эти гейзеры до
лампочки? Это вам, может быть - а я над ними летывал, вот так, в пяти
метрах!" Ясутоки спрятал глаза, но не смог утаить тяжелого вздоха. Когда с
кафедры пошло: "Эндодистантность плазмы при синхротронном лучеиспускании
ложа, естественно, обусловливает гиперпульсации псевдоподий" - сидевший за
Ясутоки Гийом наклонился к Колю и тихо сказал: "Думаю, ничего интересного
уже не будет. Пошла вода в ступе". Бред это, а не вода, подумал Коль, но,
сам не понимая, отчего, встал на принцип: "А мне интересно!" Гийом пожал
плечами. Докладчик был в ударе, Коль понимал одно слово из десяти. Через
пять минут у него аж в груди заныло. Гийом опять наклонился к нему: "Я в
буфет. Хочешь в компанию?" И Коль сдался.
Они вышли из конференц-зала. Ближайший буфет был этажом выше, они
встали на безлюдный эскалатор, шустро и беззвучно струившийся поперек
прозрачной стены, за которой зеленым и золотистым полотном стелилась чуть
всхолмленная степь.
- Нет, - сказал Гийом, - серьезная работа впереди. Это все
дилетантизм.
- Почему?
- Мозговой штурм в таком громадном зале не проходит. Устаешь быстро.
- Я вот совсем не устал.
Мимолетная тень пробежала по лицу генерала, одетого теперь, будто
запевала какой-нибудь рок-группы.
- У тебя тренировка межзвездная, - сказал он, чуть помедлив. -
Терпение, воля, целеустремленность. И потом, для тебя гейзеры не
абстрактный объект исследования, а переживаемый факт биографии.
Неужели, подумал Коль, на моей роже так явно сверкает скука, и этот
молодец за здорово живешь издевается надо мной?
Эскалатор выплеснул их в уютный зальчик, где, как усеявшие луг
ромашки, цвели парящие над зеленым полом белые лепестковые столики. Мы
первые не сдюжили, подумал Коль, озираясь - в буфете никого не было.
- Давай к окну, вон туда, - предложил Гийом, а сам, широко шагая,
двинулся к пузатым разноцветным шифраторам. Коль уселся, поставил
подбородок на сцепленные ладони. Прямо у ног его головокружительно зияла
двухсотметровая бездна. Зачем-то Коль пнул ее ногой - как и следовало
ожидать, носок туфли отлетел от невидимой твердой преграды.
- Апельсиновый? - громко спросил Гийом.
- Грейпфрутовый.
- Бутербродик?
- Авек плезир...
С небольшим подносом - два высоких бокала, тарелочка с бутерами -
Гийом, улыбаясь дружелюбно, шел к нему. У вдруг Коль отчетливо ощутил, что
его ждет некий серьезный разговор. Лихорадочно он перелопатил в памяти все
неофициальное, связанное с периодом исследования гейзеров. Нет, как он
струсил тогда, никакие записи не могли зафиксировать. Этого никто не мог и
не может знать. Да и не струсил! Просто в момент, наверное, этой самой
гиперпульсации, будь она проклята, его обожгло: все, конец, никакая высота
не спасет! - и тело само, вдруг вспомнив противозенитные рефлексы, дернуло
вертолет в сторону и вверх, вверх, вверх... Наблюдение прервалось минут на
шестнадцать, но это не имело никаких последствий, потом он вернулся. Да,
струсил, черт вас... а кто бы не струсил? Вы? Нет, даже если пронюхали -
упреков не приму!
Спокойно, Коль. Как они могли пронюхать? Эти отвратительные
шестнадцать минут тебе до смерти носить на дне совести, как и многое
другое - но молча носить, молча...
Гийом поставил скромную снедь на ромашку, с видимым удовольствием
уселся, вытянув ноги.
- Красота, - сказал он, глядя вдаль.
- Да, - осторожно согласился Коль.
- А за горизонтом море... Пора бы уже искупаться в настоящей воде,
Коль.
У Коля даже ладони вспотели от вожделения. Море...
- А что Ясутоки? Разрешает?
- Конечно. Он тоже полетит.
И только-то? Очередной эксперимент придумали над моим телом - и такие
политесы!
- Выездной медосмотр? - со злобой спросил Коль. - Нет, не хочу. У
меня еще лимфоидная конвергенция не завершена. Лучше в бассейн.
Гийом сделал задумчивый глоточек из бокала.
- Странная штука - разговор, - вдруг проговорил он.
Коль опять насторожился.
- Почему?
- Каждый человек - чрезвычайный и полномочный представитель себя в
этом мире. Несменяемый. Пожизненный. Послы враждебных государств только и
знали, что врать друг другу, только и норовили обмануть и урвать. А если
цели и интересы государств совпадают, тогда как?
Ему что, пофилософствовать больше не с кем? Какое отношение...
- Тогда подписывают союзный договор, - ехидно сказал Коль.
- А когда договор уже подписан?
- Тогда начинают его потихоньку нарушать.
- Это если договор был липой, а цели и интересы все-таки не
совпадают. А если - все-таки - совпадают?
- Ну?..
- Тогда начинаются широчайшие контакты и обмены, прежде всего -
информацией о себе. Потому что общие интересы всегда имеют частные,
индивидуальные проявления, и, стремясь эти интересы реализовать как можно
полнее, - Гийом отпил еще, явно стараясь тщательнее продумать свои
непонятно зачем произносимые слова, - нужно максимально представлять себе
те их проявления, которых жаждет твой сосед. Иначе пойдет дисбаланс,
накачка взаимных напряжений - и в итоге прогадают оба.
- Предположим, - Коль взял бутерброд и стал заинтересованно вертеть
его перед глазами, стараясь показать, что даже бутерброд ему интереснее,
чем этот разговор. Бутерброд был аппетитный, свежайший, и Коль не выдержал
- откусил.
- Мы живем в обществе, где цели и интересы всех людей совпадают.
- Так что ж вы, елки-палки, - пробормотал Коль с набитым ртом. - Я
спрашивал сколько раз! - проглотил. - Коммунизм, что ли, у вас все-таки?
Гийом только шрамом дернул да тряхнул бокалом. Но не расплескал, уже
отпил порядочно.
- Денег ты не видел? Нет. Значит, не капитализм. Партбилеты и кумачи
видел? Нет. Значит, не коммунизм. И оставь это! Жизнь у нас. И в этой
жизни все стараются говорить друг другу все, что думают. Не обманывая. Не
умалчивая даже.
- То-то шум стоит! - скривился Коль.
- Зачем шум? Все бережно говорят, тихонько. Шум ведь никому не нужен.
А если шума не хочет никто - тогда в ноль секунд можно договориться о том,
чтобы не шуметь.
- Вкручиваешь ты мне, - Коль покачал головой. - Вот, скажем, встречаю
я урода. Нет, чтобы отвернуться тактично - я подхожу старательно, контакты
ведь нужны, и сразу бабахаю от души: ну и рыло у тебя, братец, ну и
фигурка!
- Не так, - остановил его Гийом. - Неправда. Разве ты это чувствуешь?
Физиологическая неприязнь естественна, но и духовное сострадание
естественно. То, что ты сказал - сказано со злобой, с издевкой. Но почему
вдруг ты начал испытывать злобу к только что встреченному незнакомому
человеку, жертве болезни или катастрофы? Психологически недостоверно. Ты,
да и кто угодно, сказал бы примерно следующее: я, животное Коль Кречмар,
испытываю некоторое отвращение - это прорывается в мысли подсознательный
страх, что я мог бы быть таким же. Но я, человек Коль Кречмар, очень
сочувствую тебе, очень хочу поделиться с тобой тем, чего у тебя мало, и,
если ты не против, могу, например, помочь перейти улицу.
- Мудрено...
- У амебы все просто. Человек - не амеба.
Коль вдруг вспомнил про бутерброд. Осторожно положил его на блюдце.
Почему-то стало страшно.
- Зачем ты говоришь все это? - тихо спросил он.
Гийом допил сок.
- Просто рассказываю, - он вдруг улыбнулся, и улыбка была
обезоруживающей. - Ты делал доклад, теперь я сделал тебе доклад. Цели
едины. Но люди сложнее, а значит, интереснее, а значит, лучше, чем то, на
что они долго старались походить. Не надо ничего стесняться... Ладно, я
должен встретиться с планетологами и сказать то, что тебе говорил. Насчет
дилетантизма. А ты подумай над моим предложением... я имею в виду прогулку
к морю. Здесь минут двадцать на скорди. Вечерний заплыв в теплой бухте, на
закат... - он мечтательно закатил глаза и встал. - Там, в умиротворяющей
обстановке, могли бы продолжить наши доклады... - снова улыбнулся и быстро
пошел к эскалатору. - Если надумаешь - позвони Ясутоки или мне через
часик!
Коль уставился на свои руки - руки дрожали.
Серьезный разговор, очевидно, все-таки произошел. Теперь еще понять
бы, что он значит.
Он так и сидел двадцать минут спустя, не притрагиваясь больше ни к
еде, ни к питью, глядя на то, как вечерняя дымка окутывает степную гладь
внизу и становится тепло-розовым недавно еще голубое небо над манящим
горизонтом. Сзади раздались быстрые, легкие шаги. Обернулся. В горле
мгновенно пересохло, и тревога забылась, только подспудно давила душу.
Дембель-синдром. Женщина лет двадцати пяти, красивая, как все, стройная,
как все, поспешно подошла от эскалатора к его столику, глядя на него
неожиданно радостными глазами.
- Здравствуй, Коль. - сказала она. Черноволосая. Смуглая. Открытые
плечи. И Южный вечер за окном. Ну, что ей, ведь это же мука... что ей?..
- Здравствуй, - ответил Коль.
- Извини, если помешала, - проговорила она и запнулась. - Мне
сказали, Гийом здесь... - неуверенно прибавила она.
- Ах, Гийом...
Конечно, не к нему.
- Был, - стараясь не поникнуть хотя бы с виду, ответил Коль. - Мы с
ним удрали с дискуссии. Откровенно говоря, я устал там торчать и понимать
с пятого на десятое.
У нее вдруг потеплели глаза, будто он сказал нечто очень ей приятное.
- Посиди со мной, - вырвалось у него. - Что-то мне не по себе, - она
тут же села напротив него, но он для верности дожал: - Гийом обещал
вернуться, поговорив с планетологами...
А у нее вдруг задрожали губы. Словно он ни за что, ни про что назвал
ее шлюхой. Но она тут же храбро улыбнулась.
- Хорошо, буду ждать.
В голове идиотски вертелся стандартный до анекдотности зачин:
девушка, мы с вами встречались. Девушка, я вас где-то видел. И вы самая
красивая из всех, кого я здесь до сих пор видел...
Разговор с Гийомом давил.
- Первый раз тебя вижу. Жаль.
Она опять чему-то обрадовалась.
- Мелькала бы каждый день поблизости, хоть бы глаза порадовались...
- Почему?
- Ты очень красивая.
Действительно, красивая. Что-то итальянское, наверное. Только села
отвратительно: ног не видно, стол.
- Ты итальянка?
- Иллирийка.
- Тоже здорово. Ядран...
- Любишь море?
- До озверения. Гийом звал сегодня, но как-то... Я - и все врачи.
Наверное, со всей аппаратурой. Унизительно.
- Не надо так думать, Коль. Разве забота унизительна? Ты столько
перенес...
- На ногах.
Она только через секунду поняла игру слов. Засмеялась.
Как бы это пересесть, чтобы видеть ее всю.
- Хочешь, я возьму тебе соку? - спросил он.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг