ходатайствовать перед государем о споспешествовании. Трубецкой. Отель
"Оттон", Мюнхен, Германская империя"
Затем отправил аналогичное сообщение патриарху.
Затем поднялся к фон Крейвицу и, взяв с него слово чести молчать,
пока я не сделаю доклада в СБ, рассказал обо всем.
Фон Крейвиц присвистывал сквозь зубы, потом с сильным акцентом сказал
"Эт-то чудовищно" - и, с благодарностью пожав мне руку, тут же ушел, чтобы
связаться с Берлином и предложить поддержать инициативу России о срочном
созыве СБ.
Добравшись наконец до своего номера, я принял душ - сначала очень
горячий, потом очень холодный - и завалился спать.
В Альвице я почти не спал, некогда было.
И, несколько мгновений и впрямь побыв для Трубникова светоносным
существом, проснулся в отчаянии и тоске.
Люди, люди, что же вы творите...
В дверь постучали, и я вскочил. На какой-то миг почудилось, что это
метанки.
От резкого движения желудок снова сделал лихой кувырок.
Я набросил халат и вышел из спальни в гостиную. Сказал:
- Прошу!
Дверь тактично отворилась наполовину, и служащий отеля, улыбаясь до
ушей, произнес, просунув в щель голову и подносик:
- Корреспонденция вашей светлости!
Все уже знали. Я размашисто подписал депеши подлинной фамилией, и за
три часа, пока я спал, усилиями, видимо, почтмейстерши вестибюля, весь
персонал был осведомлен, что в их отеле остановился инкогнито, под видом
корреспондента "Правды", русский князь.
- Благодарю. Положите на стол, - сказал я, закуривая. Но от дыма еще
сильнее затошнило. Я поспешно загасил сигарету. Не садясь, стал разбирать
почту.
Да, служащим было от чего придти в ажитацию. Сам государь уведомлял
меня о том, что подписан приказ о моем награждении Андреем Первозванным. И
присовокуплял несколько теплых поздравительных фраз. И добавлял, что,
вполне полагаясь на мое чувство ответственности, он, не ожидая рассказа о
деталях дела, уже переговорил с премьером и председателем Думы, и они
втроем, снесшись с генсеком ООН, так убедительно с ним побеседовали, что
тот обещал постараться организовать заседание СБ уже послезавтра.
"Рад за вас, - писал патриарх, - и присоединяюсь ко всем
поздравлениям, которыми, вероятно, вас уже засыпали. С нетерпением жду
вашего выступления в ООН. Надеюсь, что все ваши действия, в том числе и
будущие, послужат образцом коммунистической этики. Надеюсь на скорую
личную встречу."
А дальше шел обширный факс от Лизы; она предпочла презреть условности
и отбить текст открыто, чем писать письмо, которое тащилось бы до Мюнхена
не меньше суток и наверняка не застало бы меня здесь. Думаю, факс вызвал
особый интерес служащих отеля.
"Сашенька, родненький, здравствуй, как я рада! Наконец-то от тебя
весточка, а то мы уж извелись. Спасибо Ивану Вольфовичу, сразу мне
позвонил. А у нас тут тоже шурум-бурум. Станислава немного не доносила,
первые роды, да еще в таком возрасте (только ты не прими эти слова за
намек, что она для тебя старовата), - как бы по простоте ввернула она, - и
позавчера родила двойню, мальчика и девочку. Танцуй и задирай нос. Было
довольно тяжело, но обошлось. Вчера мы с Поленькой их навещали. Такие
хорошенькие! И, честное слово, вылитый ты, мне даже завидно. Саша, может,
мы тоже еще кого-нибудь родим? Я с готовностью. Дом о четырех углах
строится, пусть будет четыре. Или у тебя четвертый уже есть, только мы со
Станиславой не знаем? Шучу. Ты же мне все-все рассказал, правда? Поля так
серьезно пыталась за младенчиками поухаживать, и поиграть, и смотрела, как
Станислава кормит. Но мы, конечно, пока ей не говорим, что это твои. Тут
еще предстоит как-то разбираться. Как и с их фамилией. А эта чудачка
знаешь, что придумала? Она их назвала твоим и моим именем. Хочу, говорит,
чтобы вы и в будущем поколении были неразлучны. Завтра их выпускают домой.
Я сейчас, прости, больше не могу писать - побегу к ней сказать, что ты
нашелся, она ведь тоже места себе не находила, и вдруг тоже захочет тебе
черкнуть пару строк. Целую, Сашенька. Жду не дождусь. Поговорить не с кем,
и снишься ты мне все время. Даже просыпаюсь от того, что стонать начинаю.
Возвращайся скорее.
Жена.
P.S. Тебя уже неделю дожидается письмо из Бразилии. Я его положила
тебе посреди стола, и каждый день сдуваю пыль. Надеюсь, это не мина?"
И сразу же, за следующей строкой, но другим почерком - чуть неровным,
явно рука еще не тверда:
"Саша, любимый, здравствуй. Я всегда знала, что все у тебя будет
хорошо и замечательно, поэтому иногда даже противно было видеть, как вы
волнуетесь и конспирируетесь. Впрочем, поздравляю тебя - а ты поздравь
меня. Я так благодарна тебе за них. На всю жизнь. Такой счастливой я
никогда не была. Ну разве что когда ты меня в первый раз обнял-поцеловал,
но и то меньше, уж извини. Ждем".
Сначала она написала "Жду", потом зачеркнула жирно, двумя чертами,
именно так, чтобы легко было прочитать это "Жду", а сверху написала
"Ждем". Я усмехнулся, чувствуя, что едва не плачу от избытка чувств.
Все-таки она немножко позерка.
Я читал - и тошнота унималась, и мертвый Трубников понемногу оживал и
становился мной.
Что же вы делаете, люди. Друзья... господа, товарищи... братья и
сестры... господи, даже слов в этом ящике не осталось не заблеванных, не
сочащихся кровью!
С письмом в руке я подошел к окну.
Ограненный набережными, укутанный скверами, тек Изар. Дыбились Альпы
вдали. И хрупкий серпик месяца едва заметно млел в бледном небе зимнего
дня. Скоро - звезды.
Прекрасный, безграничный, зовущий мир - а вы, не слыша зова, умираете
в этом окаянном сундуке! Идите к нам! Ведь не исчадия же ада вы - вы
добрые, заботливые, смелые, даже честные иногда, я видел, только вы все
отравлены, господи, от североамериканского континента до афганского
душмана, у вас все смещено, нацелено не на то; и потому идет впустую, а то
и во вред. Но не одни же маньяки прилетают сюда - а Хаусхоффер, Трубников,
а бесчисленные иные, о которых мы не знаем ничего именно потому, что они
не стали убивать, а начали жить с нами, как мы. Значит, в этом нет ничего
невозможного!
Я вновь стал перечитывать письмо. И от преданных слов, таких разных у
разных людей, во мне крепла уверенность, которая только и дает силы жить -
божественная уверенность в том, что все мы, все, будем вместе долго-долго.
Будем жить долго-долго. Быть может, как всегда заверяет Лиза, - вечно.
Завтра они выходят. Заседание СБ - в лучшем случае послезавтра. Успею
проскользнуть. Хотелось бы сегодня, конечно, потолковать за рюмочкой с фон
Крейвицем, отличный мужик оказался. Но, что называется, там магнит
попритягательней.
Тяжелый ковер глушил шаги. Беззвучно, как божий ангел, я подошел к
телефону и снял трубку.
- Бары... пардон. Фройляйн! Когда у вас ближайший рейс на Петербург?
Люблю.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг