меня торкнулось в горло, я даже ударил себя ладонью по колену от
предчувствия удачи.
- Знаете, - стараясь говорить спокойно, предложил я, - затребуйте-ка
из банка данных единой сети портрет Бени Цына и сличите через
идентификатор.
- Беня Цын? - переспросил Усольцев.
- Да. По-моему, ни один человек в мире не знает, как его по отчеству.
В крайнем случае - Б.Цын.
- Старый друган? - осведомился Усольцев, трепеща пальцами по
клавиатуре.
- Не исключено.
Лицо на экране уменьшилось вдвое и съехало в левую часть поля, а на
правой появился портрет Бени. В левом верхнем углу заколотились цифры,
идентификатор у нас на глазах прикидывал вероятность совпадения; вот
высветилось "96.30", но я и так чувствовал: он, он! - это же, наверное,
чувствует гончая, взявшая след. Крупный, представительный, очень
мужественный - с точки зрения современных пасифай, с ума сходящих по
быкам, раскосый; и эта вечная кривая и глубокомысленная улыбочка,
трогающая губы едва ли не после каждой с трудом сказанной корявой фразы:
мол, мы-то с тобой понимаем, о чем шепот, но зачем посвящать окружающих
дураков - этакий сибирский Лука Брацци; родился во Владивостоке, карьеру
начал вышибалой в знаменитых на весь мир увеселительных заведениях
Ханты-Мансийска, там же попал в поле зрения курьеров тонкинского
наркоклана; а когда мы с китайскими и индокитайскими коллегами рубили клан
в капусту, впервые попал на глаза и мне.
- Он! - восхищенно воскликнул Усольцев. - Ей-Богу! Девяносто шесть и
три - он!
Яростная, алчная сыскная радость так клокотала во мне, что, боюсь, я
не удержался от толики позерства - сложив руки на груди, откинулся на
спинку кресла и сказал:
- Ну, остальное - дело техники, не так ли?
Все оказалось до смешного просто. Впервые в этом деле. Сорок минут
спустя, о том, что стюардесса наблюдает в пятом салоне человека, сходного
с выданным на экран радиорубки портретом, сообщили с борта лайнера,
подлетающего к Южно-Сахалинску. И лайнер этот шел от Симбирска, от нас.
Беня драпал.
В кассе аэровокзала - кассир еще даже не успел смениться - сообщили,
что человек с предъявленной фотографии купил билет всего за сорок минут до
взлета. Это произошло почти через пять часов после расправы с патриархом.
Почему Беня так медлил? Где второй?
Ничего, скоро все узнаем. Скоро, скоро, скоро! Меня била дрожь. Это
не бедняга Кисленко, чья-то "пешка". Это - настоящая тварь, и из нее мы
выкачаем все.
Человек этот, сказал кассир, чего-то боялся. Озирался и съеживался;
такой крупный, представительный, а все будто хотел стать меньше ростом. И
когда шел от кассы на посадку, держался в самой гуще толпы: обычно люди,
попавшие в очередь к турникету последними, так последними и держатся, а
этот все норовил пропихнуться туда, где его не видно в каше, потому я и
обратил внимание...
Боялся. Нас боялся? Или у них тут своя разборка?
Скоро все узнаем. Скоро, скоро!
Беню взяли аккуратно и без помарок. Он сел в таксомотор, велел ехать
в порт - в Японию, что ли, собрался? будет тебе Япония, будут тебе все
Филиппины и Наньшацуньдао в придачу! - и слегка отмяк. Боялись, что он по
прежнему вооружен и может сдуру начать палить, поэтому решили брать
подальше от людей. Перегораживающий шоссе шлагбаум портовой узкоколейки
оказался опущен, шофер остановил авто, и из-за обступивших дорогу ярких
рекламных щитов - "С аквалангом - на Монерон!", "На яхтах Парфенова вам не
страшна любая непогода!", "Я переплыл пролив Лаперуза - а ты?" - как
из-под земли вымахнули четверо ребят с пистолетами, нацеленными Бене в
голову сквозь окна таксомотора. Беня уж и не дергался, лишь понурился
устало - и сам вышел наружу.
Оружия при нем не оказалось.
Меньше чем через час после прибытия в Южно-Сахалинск Беня уже
пустился в обратный путь сюда, к нам. В наручниках. Теперь можно было то
ли позавтракать, то ли пообедать.
- Свидетелей сюда, - сказал я, уже держа ложку в руках.
3
- Здравствуй, Беня, - сказал я. - Сколько лет, сколько зим.
- Сколько лий, сколько зям, - мрачно пошутил громила в ответ.
- Присаживайся. Вот майор Усольцев, звать его Матвей Серафимович. Он
тобой будет заниматься непосредственно. Ты с ним еще не знаком.
- Очень приятно, - сказал Беня и кривовато усмехнулся: мол мы-то
понимаем, что не очень, но нет смысла говорить об очевидном.
- Но сперва я тебя поспрашиваю. На правах старого другана.
- Спрашивайте...
Я помедлил. Он был какой-то безучастный, выбитый из колеи какой-то.
- Что ж ты, Беня. За тонкинскую дурь отсидел, от ограбления алмазного
транспорта отмазался счастливо - так теперь тебе для коллекции мокряк
понадобился?
- Не понимаю, о чем шепот, начальник.
Я ткнул клавишу монитора - на экране высветился Бенин фоторобот.
- Узнаешь?
- Узнавать - дело ваше...
- Ладно, будем мотыляться с опознанием...
Все пять свидетелей, со слов которых составлялся фоторобот,
практически без колебаний указали на Цына, затерявшегося среди шести
работников полицейского управления, приблизительно схожих с Беней по
внешности и комплекции.
- Ну?
- Вы на меня смотрите - они на меня и показывают.
- Улетал ты, Беня, отсюда, кассир тебя узнал.
- А я этого и не скрываю...
Я перевел взгляд на модные Бенины туфли. Оперативники срисовали их
еще в гравилете.
- Тапочки у тебя клевые, - я сунул Цыну под нос фотографию отпечатка
следа с почвы скверика, где произошло покушение. - Рисуночек, видишь,
точь-в-точь как за кустом, где убийца прятался.
Цын совсем заскучал. На отпечаток глянул мельком, опустил глаза.
Когда заговорил, в голосе была гордая безнадежность - умираю, но не
сдаюсь.
- Какой убийца? Не понимаю я вас... А тапочки я в здешнем магазине
покупал, днями. Там за прилавком коробок сто стояло.
- Горбатого лепишь, Беня. Тапочки шанхайские, модельные, здесь таких
и не видывали.
Он уж не нашелся, то ответить. Глядел на пол и отчаянно тосковал.
- Ну, хорошо. Трех часов полета, я смотрю, тебе мало показалось.
Посиди теперь в КПЗ, еще часика три подумай, - я сделал вид, что тяну
палец к кнопке вызова конвойного.
- А ордерок, извините, у вас имеется? - уныло спросил он.
- Да что ж ты дурика из меня делаешь? Для задержания на сутки никаких
ордеров не требуется.
- А потом, - осторожно спросил Беня. Какая-то странная это была
осторожность. Опасливость даже.
- А потом, - вдохновенно пустил я пробный шар, - если не получится у
нас задушевной беседы, отпущу тебя на все четыре стороны.
И тут он совсем допустил слабину. Моргнул. Сглотнул. Вазомоторика,
беда с нею всем на свете цынам.
- Прямо здесь?!
Он боялся выходить на улицу.
Он попал в какой-то переплет. И убийство он брать на себя не хотел, и
на волю здесь, в Симбирске, его тоже, мягко говоря, не тянуло. Драпал он
явно не от нас.
- А где же? - простодушно спросил я.
- Где хватали, туда и отвезите, - с нахальством отчаяния пробормотал
он. - Что ж мне - второй раз на билет тратиться? У меня башли не
казенные...
- Ну, знаешь, сегодня ты какой-то совсем нелепый, - ответил я. - А
кстати, что ты на Сахалине делать собрался?
- На Монерон С аквалангом! - плаксиво выкрикнул он.
- Да, там говорят, красиво... Гроты... Что же сделаешь. Если взяли мы
тебя понапрасну - полицейский гравилет, конечно, гонять туда не станем еще
раз, но по справедливости скинемся с майором тебе на билет. А уж остальное
- сам. И на вокзал сам, и в кассу сам...
Он угрюмо молчал. Ох, скушно ему было, ох, страшно!
И тут допустил слабину я. Солгал. Очень редко я такими прихватцами
пользуюсь - грубо это, делу, в конечном счете, может скорее повредить,
нежели помочь, и как-то даже неспортивно. Всегда неприятный осадок
остается на душе. Будто сам себя, своею волей, уровнял со шпаной. Но Беня
буквально напрашивался. Он созрел, надо было дожать чуть-чуть. Нет - так
он просто плюнет на меня, как на вруна и провокатора, и будет прав, а я
получу по заслугам. И придется впрямь отпускать его на улицу, куда он так
не хочет - и, видимо, не хочет неспроста; так лучше его от этой улицы хоть
так поберечь. Я вызвал конвойного. И Усольцев уже кусал губу, с досадой и
непониманием косясь в мою сторону. И Цын уже встал, сутулясь, и повернулся
к двери, чтобы идти. И тут я доверительно сказал ему в спину:
- Но ведь, Беня, и патриарх тебя признал.
Он стремительно обернулся ко мне.
- Так он живой?!
Усольцев не выдержал - захохотал от души и даже прихлопнул себя
обеими руками по ляжкам. Беня растерянно уставился на него, потом опять на
меня; широкое лицо его стало пунцовым.
- Живой, Беня, живой. Честное слово. Что ж ты себя так пугаешь? Нет
на тебе мокряка. Садись-ка сюда сызнова, и будем разговаривать
по-настоящему.
Он решительно шагнул назад. Взглядом я отослал конвойного. Беня
уселся.
- А ежели по-настоящему, - сказал он, всерьез волнуясь, - если по
настоящему... Он же все врет! Демагог! Поет сладкие песни, всех со всеми
как бы мирить пытается - а сам личной власти хочет, диктатуры! Вот, мол, я
самый добрый, самый правильный, без меня вы - никуда. Слушайтесь! А для
меня это просто невыносимо, я ж в молодости сам коммунизмом увлекался,
чуть обет не дал... Вовремя скумекал, что вранье это все, просто так вот
дурят народ.
Я откинулся на спинку стула. Я был ошеломлен: чего угодно ожидал,
только не этого. Словно паук вдруг закукарекал из своей паутины.
- А портфельчик этот? - горячился Беня. Он не играл, не придуривался
- чувствовалось, что его прорвало и говорит он о наболевшем, о
сокровенном, о том, чем и поделиться-то ему было не с кем доселе. - Я
никак понять не мог, чего он все время с портфельчиком ходит. А третьего
дня на меня как откровение какое накатило: там же деньги, ценности. Сосет,
вымогает каждый день у рядовых коммунистов - как бы пожертвования всякие,
на нужды, на фонды научные и всякие программы... а сам потихоньку, по
вечерам, когда все уж разойдутся, домой перетаскивает! А там - то ли под
яблоньку до лучших дней, то ли в Швейцарию как-то переправляет, на случай
загранкомандировок...
- Беня, - сказал я, слегка придя в себя. Глянул на Усольцева: тот
тоже сидел в обалдении. - Беня, дружище, да в своем ли ты уме? Откуда-ты
слов-то этих набрался: демагог, диктатура, рядовые коммунисты...
загранкомандировки... Кто тебе напел?
- Верьте слову, - убежденно ответил он. - Так и есть. Сам понял.
- И когда же ты это понял?
- Кумекать-то я уже давно начал... уже неделю здесь. А третьего,
говорю, дня вдруг осенило. И как-то, знаете, легко мне сразу стало, будто
весь мир сделался прозрачный и понятный. Вот же, думаю - патриарх, на всей
земле уважаемый человек, учить всех лезет - а такая свинья, хуже нас,
грешных!
- Так. Ну, и какие ценности ты в портфеле обнаружил?
- Тут промашка вышла, - с досадой признался Цын. - Как раз в тот
вечер он одни бумажки вез. Потому я и влип.
- Не понял, - сказал я. - Где влип? Во что влип?
- Да со своими, - нехотя сказал Беня. - Ведь как получалось-то? Я уж
так уверен был, что подговорил одного другана вместе взяться... Одному
как-то не личило, не верилось мне, что патриарх и впрямь без охраны ходит.
И мне не только портфель нужен был, мне наказать его хотелось! Может, и не
до смерти, это уж как Бог ему даст, но - как следует! А другану на
идеологию мою начхать, конечно, ему материю подавай. В общем, наплел я с
три короба, чтоб его увлечь - а у нас такого не прощают...
Да. Если он плел со столь же убежденным видом, что теперь - кто
угодно бы поверил.
- И где же твой друган?
- Он, как увидел, что мы пустышку взяли - озверел. За рулем я был, а
он ствол мне в бок: верти, говорит, туда, где мне лапшу на уши вешал,
будем с тобой разбираться. И была бы мне хана, если бы не извернулся я. Уж
приехали в его компанию, уж из тачки вышли - дал я ему возле дома по
темечку, и ноги в руки. Теперь-то, думаю, они меня ищут не хуже, чем вы...
- Так что же это за компания у тебя тут? - не выдержал Усольцев. Я
понял его нетерпение - его более всего волновали дела вверенного ему
района, и весть о том, что под носом у него шурует целая группа, явно
довела его до умоисступления. Удивляюсь его выдержке, он и так долго
терпел.
Беня моргнул. Покосился на Усольцева.
- Да я и сам толком не знаю, - осторожно сказал он. - Я сюда один
прилетел, думал отдохнуть маленько. Тут же коммунисты, благорастворение...
А другана этого на улице встретил. Его это компания.
С какой-то нехорошей мысли сбил меня поворот разговора. Компания -
это, безусловно, важно, очень важно, но нечто значительно более важное
ворохнулось в мозгу и растворилось. Осталась тревога.
- Ты, Беня, не темни!
- Век воли не видать, господин майор!
- Адрес?
- В Ишеевке это. Хлебная улица, дом сорок шесть. Двухэтажный такой
особнячок, принадлежит торговцу-зеленщику Можееву. Торговец-то он
торговец, да только не зеленщик.
- А чем торгует?
- Да всем помаленьку. В основном, кажись, дурью.
Не слишком ли легко он всех сдает? Да нет, он нашими руками надеется
от них избавиться и так обезопасить себя - это бывает. Что же мне такое
показалось?
- План дома нарисуешь?
- Только уж вы на меня не ссылайтесь, ежели с ними беседовать будете.
- Какой разговор, Беня.
- Для меня - самый важный. Господина полковника-то я давно знаю, он
человек честный и своих в обиду не даст. А с вами, извиняюсь, дела пока не
имел...
- Ты уж к нам в свои записался? - ухмыльнулся Усольцев.
- Сотрудничество - вещь пользительная. Мы за мирное существование
двух систем.
Майор опять опешил.
- Чего? Каких систем?
Вертя в пальцах карандаш и примериваясь, как рисовать, Цын
отмахнулся.
- Это из юности моей коммунистической, вам не понять. Вот тут,
значится, крылечко...
Усольцев вопросительно глянул на меня. Я пожал плечами. Что за
околесицу Беня нынче несет...
- С этой стороны в первом этаже шесть окошек, во втором - четыре...
Конечно, и в Ишеевке, и даже в самом Симбирске устроить базу -
остроумно и верно. Полно принадлежащих патриаршеству странноприимных
домов, полно частных пансионатов - паломников и своих, и зарубежных не
счесть; послушников, едущих хоть словом перемолвиться с патриархом перед
обетами; не счесть журналистов и ученых, опять-таки и своих, и из иных
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг