С подносом в руках, не оглядываясь, смиряя себя, Шурик поднимался по
лестнице. Он знал свою слабость. Больше всего ему хотелось сейчас
вернуться в кафе, запустить подносом в приятелей парагвайца и выбить стул
из-под Лигуши. Он знал: ему нельзя возвращаться. Он знал: он не вернется.
Ты же работаешь, сказал он себе. Ты работаешь на помойке. Помойка не может
благоухать как шанель.
Шурик боялся себя такого.
Где-то в апреле возле универмага "Россия" Шурик отбил у пьяных,
озверевших от пьяной силы юнцов вопящую, как милицейская сирена, девчушку.
Вырвавшись из потных и мерзких лап, девчушка дала деру, забыв даже, как
потом выяснилось, позвонить в ближайшее отделение. Семь разочарованных и
обнаглевших юнцов, потные акселераты, заглотившие каждый по паре бутылок
портвейна, тяжело притопывая шнурованными кроссовками, пошли на Шурика. Он
украл у них удовольствие. На ходу вооружаясь, кто палкой, кто ржавой
железкой, акселераты шли на Шурика, круша по пути хрупкие стекла
автомашин, пристроившихся на стоянке. Владельцы коммерческих ларьков,
попрятавшись за металлическими ставнями, не без удовольствия следили, как
мента в штатском, а может, сотрудника налоговой инспекции (за кого еще они
могли принять Шурика?) загоняют в тупик под глухую кирпичную стену.
Единственное, чего боялся Шурик - не сорваться, не искалечить юнцов. Из-за
этих проклятых мыслей он действовал чуть замедленно. Не то, чтобы он
пропускал удары, нет, просто в последний момент за остекленелыми
взглядами, за кривыми, уже нечеловеческими ухмылками, за воплями, мало
напоминающими человеческие голоса, он вдруг, как звезду из тьмы колодца,
прозревал в несчастных акселератах им самим непонятное отчаяние, и боялся,
боялся сорваться, дать волю кулакам...
Где-то в январе на заплеванном, гудящем, как рой, центральном рынке,
два смуглых гуся в потертых кожаных куртках рассыпали по грязному снегу
лук, принесенный какой-то старушонкой на продажу. Старушонка,
крест-накрест перевязанная теплым платком, беспомощно смотрела, как гуси,
гогоча, топтали сапогами лук. Наверное, это было все, чем владела
старушонка. Шагах в пяти стоял милиционер. Он ничего не видел, потому что
не хотел видеть.
Уложив гусей на заплеванный снег, Шурик показал милиционеру
удостоверение.
"Я их заберу", - лениво сказал милиционер.
"А через час они вернутся?"
"Тебе-то что? - усмехнулся милиционер. - Они свое получат."
И усмехнулся еще раз:
"По закону..."
"Видишь, - сказал один из гусей, лежа на грязном заплеванном снегу,
но ухмыляясь. - По закону!"
Услышав про закон, старушонка заплакала...
Ледяной шип уколол Шурика. Больше всего ему хотелось сейчас
спуститься в кафе. "Так же не должно быть, - сказал он Роальду однажды. -
Я по морде хочу гаду вмазать, а у него там что-то в глазах, и кулак не
поднимается. Почему? Наверное, во мне что-то сломалось." - "Да ну, - грубо
сказал Роальд. - Просто ты уже не трава."
В августе, год назад, Роальд, Сашка Скоков и Шурик участвовали в
засаде на банду Соловья - Кости-Пузы. Два месяца Сашка Скоков выслеживал
Соловья, днюя и ночуя в картофельной ботве на огороде старика Пыжова, за
вполне умеренную плату согласившегося пустить на квартиру тихого
квартиранта. Частные дома, беспорядочно разбросанные по плоскому берегу
умирающей речушки, не были, собственно, окраиной Города. Соловья это,
конечно, устраивало.
За Костей-Пузой тянулся длинный след.
Впервые Соловьев, будущий лихой Соловей, попал в руки закона в
Городе. Было ему пятнадцать с небольшим, шел шестьдесят восьмой год, и из
колонии Соловей вышел уже Костей-Пузой. И кличка, и имя, все было
тщательно расписано на пальцах рук, будто Соловей сразу хотел сказать
властям: хватит! Теперь я не прячусь! Я теперь всему научился, а дуги
пусть медведь гнет... Три раза садился Соловей на разные сроки и к сорока
годам подробно изучил "Кресты", Бутырку, Владимирскую пересыльную и массу
других не менее злачных мест. Убийство в Свердловске, разбой в казахских
поселках, три мокрых дела в Томске и в Городе... Было ради чего
выслеживать Костю-Пузу. Сашка тогда хорошо сработал.
В ночь засады в деревянном домишке, выходящем глухой стеной в огород
старика Пыжова, пировали сам Костя-Пуза, его двоюродный брат и мрачноватый
тип, известный уголовному миру не менее чем по семи кликухам. В эру
свободы, объявленной в стране, Соловей и его подручные не теряли времени
даром. Не один Роальд мечтал определить Костю-Пузу и его дружков
куда-нибудь подальше, но повезло Роальду...
Впрочем, засада не удалась. Несмотря на позднее пиршество бандиты
держались настороже. На голос милицейского капитана, предложившего
соловьям сдаться, Костя-Пуза ответил выстрелами из обреза. Его поддержал
двоюродный брат, пустив в ход газовый пистолет. Пользуясь шумом,
Костя-Пуза через угольный люк выскользнул в огород старика Пыжова. В
темноте он налетел прямо на Шурика. Был момент, когда Шурик понял -
Соловей сильнее... Не окажись рядом Роальда, Шурику пришлось бы туго, но,
к счастью, Роальд оказался рядом и не зря вокзальные грузчики держали
Роальда за грубого...
Оборвав с одежды обрывки картофельной ботвы, Шурик присел на какой-то
ящик. Его трясло. Роальд хмуро сказал:
"Сашку ранили."
"Где он?"
Роальд хмуро кивнул в сторону дома.
Сашка Скоков лежал на старом половике, брошенном в тень забора.
Вышедшая луна ярко освещала запущенный двор и повязанных подельников
Соловья. Рядом стоял, нервно потирая длинные грязные руки, хозяин дома -
спившийся мужичонка в потасканной телогрейке. Не останавливаясь, сам себя
не слыша, он повторял одно и то же: "Чего это, мужики, а?.." Несло
перегаром, кислятиной, землей, кто-то из милиционеров по рации вызывал
скорую, у всех были злые лица.
"Ты как?" - спросил Шурик.
Держась за плечо, Скоков беспомощно хмыкнул:
"Да ладно..."
И улыбнулся.
Эта беспомощная улыбка доконала Шурика. Он даже закуривать не стал.
Он слова больше не сказал. Сжав кулаки, он вернулся в огород. Костя-Пуза,
в наручниках, лежал в картофельной ботве и злобно скрипел зубами. "Ты,
мент! - шипел он, пытаясь разглядеть отворачивающегося Роальда. - Я тебя
поимею!"
Роальд курил. Казалось, он ничего не видит, но появление Шурика его
насторожило.
"Мотай отсюда, - сказал он грубо. - Скокову помоги, или там ребятам."
"Да, ладно, - благодушно кивнул милицейский капитан, очень довольный
тем, что ранен не его человек. - Я ж понимаю. Пусть набежит... Темно..."
Шурик смаху пнул Соловья в лицо.
Крысы! Подонки! Что позволяет им плодиться с силой такой невероятной,
такой неистовой?..
И снова бросился на Соловья.
Он ничего не видел, он ничего не чувствовал. Он бил ногами хрипящего,
катающегося в картофельной ботве Костю-Пузу, а милицейский капитан,
благодушно придерживая за плечо Роальда, в общем-то и не рвущегося
остановить Шурика, благодушно приговаривал: "Да пусть набежит. Чего там!"
И советовал: "Набеги, набеги. Легче будет."
Крысы, подонки, плесень, расползающаяся по углам. Тараканы, забившие
каждую щель...
Шурик, наконец, взял себя в руки, зло глянул на Роальда: "Почему ты
меня не остановил?"
Роальд усмехнулся:
"А ты бы остановился?"
Ладно... Хватит воспоминаний...
Шурик открыл номер, водрузил поднос на тумбочку и с кружкой пива в
руках прошел на балкон.
Может, Роальд прав? Может, всех простить? Всех этих Пуз и прочих
подонков, с которыми так нелепо, так долго, так неэффективно возится
государство?..
Смеркалось.
Душно пахло травой, вялыми листьями.
За темными кустами сирени Константин Эдмундович, первооткрыватель, а,
может, первопокоритель, упорно гнался за каменным пионером, держа в руке
серп.
Снизу, из кафе, донеслось:
- Пришел, значит, мужик в столовую...
- Да сгорит она, - сипло перебил рассказчика Лигуша. Кажется, он
перебрался за столик парагвайца и его приятелей. - Вот на той неделе
сгорит!
- Да пусть сгорит, ты мне не мешай, - обозлился Гаргос. - Ты ж еще не
спросил, о какой столовой я говорю.
- Да бывшая орсовская, - сипел Лигуша. - Чего спрашивать? Она и
сгорит.
Шурик вздохнул.
"Мне двенадцать. Через шесть лет отдамся миллионеру. Телефон в
редакции."
Уходя от Шурика, Лера сказала: ты работаешь на помойке, не хочу,
чтобы тебя убили на помойке. Ты столько дерьма насажал в тюрьмы, что тебя
все равно убьют. Чем больше дерьма вы сажаете в тюрьмы, тем больше его
вываливается обратно. Не хочу жить на помойке вдовой!..
Шурик вздрогнул.
Телефонный звонок раздался так неожиданно, что с балкона сорвались ко
всему привычные воробьи.
Звонить мог только Роальд. Самое время обменяться первыми
впечатлениями о человеке, которого пятнадцатого убьют. Почему-то именно
дата вызывала в Шурике раздражение.
Он вернулся в комнату и поднял трубку.
- Ты уже лег? Это я, твоя ласковая зверушка! Чувствуешь, какая я
ласковая и гибкая? Это потому, что в прежней жизни я была кошкой...
- Да ну? - удивился Шурик. - Ты это точно знаешь?
- Еще бы! - простонала невидимая собеседница, опаляя Шурика огнем
неземной страсти, и задышала тяжело, неровно, многообещающе. - Ты
обалденный мужик! Я тебя увидела, сразу решила, отдамся!..
- А где ты меня увидела?
- Куда ни гляну, везде ты! - щедро выдохнула незнакомка. - Глаза
закрою, тебя вижу. Хочу погладить тебя. Я нежная.
"Барон!.. Барон!.." - донеслось с улицы.
Я схожу с ума, догадался Шурик. Не надо было приезжать в Т. Когда-то
в Т. я чуть не сошел с ума, спасибо сержанту Инфантьеву...
Он был уверен: звонила Кошкина...
Анечка Кошкина, обидчица Лигуши...
Правда, в автобусе голос ее звучал низко и злобно, а сейчас звенел,
как ручей, как эолова арфа, как морской накат на таинственном берегу.
Кошкина умоляла: не набрасывайся на меня сразу! В голосе Кошкиной волшебно
подрагивала туго натянутая струна: не торопись, не спеши, я все равно
твоя!..
- Послушайте, - сказал Шурик. - Вы, наверное, ошиблись.
Голос Кошкиной изменился:
- Сорок семь тридцать три?
- Сорок семь тридцать два.
- Я в суд подам на телефонную станцию!
- Послушайте, - сказал Шурик. - Не стоит, наверное. Я все равно хотел
с вами поговорить.
- "Поговорить"! - фыркнула Кошкина. - А предоплата?.. Я не шлюха,
чтобы работать бесплатно. И не проститутка, чтобы бежать на первого
поманившего самца. Я помогаю робким стеснительным мужчинам. Мой телефон,
он для тихих мужчин. Мне вообще ни с кем не надо встречаться.
- А выбор?
- Какой выбор? - Кошкина растерялась.
- Не думаю, что у вас есть разрешение на работу с тихими
стеснительными мужчинами. А вот я имею право на отлов всех, кто
неофициально работает с мужчинами, даже стеснительными и робкими.
Шурик усмехнулся.
- Выбор прост. Или я со скандалом прикрываю вашу лавочку, или помогу
вернуть стоимость рога... А?
Кошкина удивилась:
- А ты кто?
- С этого и следовало начинать.
- Ну давай начнем... - Кошкина, похоже, не собиралась сдаваться, но и
Шурик не собирался длить дискуссию.
- Завтра в два, - сказал он. - Около "Русской рыбы".
- Почему в два?
- Мне так удобно.
"Две неразлучных подруги желают создать семью нового типа - две жены
и один муж. Ищем счастливца."
Шурик допил пиво, закурил и вышел на балкон.
Снизу доносилось пьяное сипение Ивана Лигуши:
"Ему полморды снесут! Мало ли, что тихий! Замахивается, паскуда!"
Неясно, кого он имел в виду, но неизвестный, похоже, вел себя
действительно нехорошо, не по-товарищески.
"Много ты знаешь!" - не менее пьяно возражал Гаргос.
"Смаху! Полморды! - сипел Лигуша. - Одним выстрелом!"
"А мне наплевать!.. - без всякого акцента вмешался в спор парагваец.
- Мне теперь наплевать, я в Асунсьон еду!.."
"А ему полморды снесут!"
Вдруг налетал ветерок, шуршала листва, внизу обидно и мерзко
похохатывали. А потом в кустах сирени блеснул свет и грохнул тяжелый
выстрел.
"Обрез! - мелькнуло в голове Шурика. - Обрез Соловья! Соловей до
Лигуши добрался!"
Не задумываясь, он махнул с балкона в высокую клумбу, заученно
перевернулся через плечо и вскочил на ноги. Прямо перед ним стоял человек
с обрезом. Высоко вскинув руки, он торжествующе вопил:
- Полморды!..
Коротким ударом Шурик уложил убийцу на землю.
"Не помог, не помог Лигуше! - клял он себя. - Оставил мужика без
зашиты!"
Обрез полетел в кусты и самопроизвольно пальнул из второго ствола.
Было слышно, как в кафе бьется посуда, шумно падают на пол люди.
Как в Парагвае, подумал Шурик. Там негры с деревьев падают.
- За что ты его? - Шурик заломил руку убийцы. Он был уверен: Лигуше
не повезло, бывший бульдозерист не дожил до пятнадцатого.
- За дело!
Нападавший впал в эйфорию. От него густо несло спиртным. Не пытаясь
вырваться, он торжествующе вопил прямо в лицо Шурику:
- Смаху! Полморды! Одним выстрелом.
"Скотина Лигуша. Свою смерть предсказал. Пары минут не прошло, как
трепался, и вот... полморды..."
- За что ты его?
- А тебе за что нужно?
- Мне? - изумился Шурик.
- Я и спрашиваю...
- Не дергайся! - приказал Шурик. - Ты арестован.
И полез в карман за удостоверением.
- А вот хрен! Это ты мои бумажки будешь читать, козел! Я самый тихий
в дурдоме!
Для порядка поддав придурку ногой, Шурик выпрямился.
Тощий официант деловито собирал побившуюся посуду.
- Это что... - бормотал он негромко. - Вот в День ВДВ или в ночь
Пограничника... А то бандиты придут, сладких ликеров требуют...
- Точно, полморды... - мужики поднимались с пола, неторопливо
отряхивались. Тинейджеров, кстати, не было, слиняли тинейджеры. - Смаху,
смотри!.. Прав Иван, зря спорили...
Ничего не понимая, Шурик обернулся.
В неярком, по-провинциальному уютном свете фонарей он увидел
пригнувшегося за сиренью Константина Эдмундовича. С серпом в руке и с
полуснесенным картечью лицом первооткрыватель выглядел устрашающе. Так
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг