Шурик пожал плечами.
- Я видел здесь и здравые объявления.
- Здравые?! Где?
- Да вот, например... - Шурик процитировал негромко, боясь, что его
услышат челноки или парни, обсуждающие судьбу урода. - "Господа! Не
"вольво" и не "мерседес", не трактор и не комбайн, я прошу у вас просто
лопату, обыкновенную железную лопату! Кто поможет несчастному огороднику?"
- Вы считаете это здравым? - глаза рыжей злобно блеснули. - Довели
огородника до ручки... - Она подняла голову: - Такие, как вы, довели!
- Что вы имеете в виду? - обиделся Шурик, убирая газетные вырезки в
сумку.
- А то не понимаете...
- Не понимаю!
- Да понимаете, понимаете!.. - рыжая презрительно сощурилась, ее
глаза хищно сверкнули. - У нас тут один живет. Тоже не понимает... Всю
жизнь на службу ходил, в цеху не пропустил ни одного профсоюзного
собрания, картошку сажал да решал в "Огоньке" кроссворды, а как демократы
к власти пришли, выяснилось, что он наследство в Парагвае получил, скот!
- Но почему скот? На здоровье!
- Так в Парагвае же! - рыжая резко выпрямилась. - До вас не
доходит?.. Не в соседнем селе, не в Москве; даже не в Болгарии, а в
Па-ра-гва-е!.. Случись такое при советской власти, его, скота, далеко бы
за Магадан отправили! Так ведь нет власти... - горестно вздохнула рыжая.
- Этот скот, он совсем обнаглел, скупает валюту! Всю жизнь в локомотивном
депо трубил, а теперь в Парагвай рвется! До того дошел, подал заявление о
выходе из КПСС, скот, а сам в ней и дня не состоял!
"Старая коза! Верни вилы, которые ты сперла у меня в прежней жизни!"
Шурик покачал головой. Напор рыжей соседки ему не нравился. Парни в
лжеадидадовских костюмах давно решили судьбу урода, а рыжая вся кипела.
Максимки, забывшиеся в смутном сне, плотно сжимали колени руками, будто
обнимая любимое дерево, а рыжая все кипела.
- В Город ездили? - перевел Шурик разговор в более безопасное, на его
взгляд, русло. - По делам? Отдыхали?
Рыжая зашипела.
Шурик испугался. Что там ее внутри жжет? Что ей до отъезжающих в
Парагвай и до тех, кто беспощадно сдает мужей в аренду?..
Рыжая объяснила.
Взяв себя в руки, не плюясь больше кипящей слюной, она объяснила. Гад
один обидел ее. Не трогай ее этот один гад, ни в какой поганый Город она
бы не поехала. Но один гад обидел ее и дело зашло о чести. Она знает, что
такое честь. Она эту штуку берегла смолоду... Рыжая так и впилась в Шурика
глазами, болотно дышащими холодом и туманами... Вот она по характеру
совсем беспомощный человек, рядом слово какое произнесут, она зардеется,
но если дело о чести, если задета ее честь, она никакому гаду не
спустит!..
"Кошкина! - мелькнуло в голове Шурика. - Судя по тому, как о ней
говорил Роальд, Кошкина!.. Злая, рыжая, хрупкого сложения, но вовсе не
неженка... Если нашла общий язык с Костей-Пузой, не неженка..."
Взяв себя в руки, рыжая негромко шипела. Город поганый, шум и тоска,
не будь нужды, не поехала бы. Но ей драку приписывают. Власти давно в этом
разобрались, но она-то считает, не до конца. Она во всем разберется. Честь
все же!
"Кошкина!.."
Законов нет, правды нет, чести нет, шипела рыжая. Она рог
хрустальный, подарочный, чудный рог расшибла о голову одного гада, а
возместить стоимость расшибленного ей никто не хочет. Местная прокуратура
подкуплена. В милиции негодяи. Ее саму чуть не упекли в тюрьму, хорошо,
этот гад выжил. Но она бы предпочла тюрьму, чем то, что вокруг творится.
Но что бы ни делалось, торжествующе прошипела она, какие бы вихри не
вились над нами, я с гада слуплю стоимость рога! Раз уж он выжил, слуплю!
Пусть прокуратура подкуплена, пусть власть продалась мафии и масонам, от
своего не отступлюсь!
"Кошкина! - уверился Шурик. - Анечка Кошкина! Это она отделала рогом
бывшего бульдозериста."
Искоса, стараясь не выдать себя, он присмотрелся к Анечке.
В общем, Кошкина Шурика не разочаровала, но и по душе не пришлась...
- Как в Т.? - спросил он, пытаясь прервать яростное шипение Кошкиной.
- Жить можно?
- Жить? - Кошкина рассвирепела. - Как жить, если людей бьют.
- Как бьют? Где бьют?! - опешил Шурик.
- В милиции, в школах, в переулках, на рынке, в магазинах, в
погребах, на огородах, на автобусных остановках, в загсах...
- И давно бьют? - прервал Кошкину Шурик.
- Как перестройку объявили, так и началось.
- Из-за денег, наверное?
- Какие деньги? - Кошкина смотрела на Шурика с ненавистью. -
Перестройка началась, деньги кончились.
- Тогда из-за чего шум?
- Из-за нервов, - презрительно объяснила Кошкина. - Подваливает к
тебе бандюга, а то так вообще максимка, давай, дескать, деньги, а денег у
тебя - пустой карман, ты зарплату три месяца не получал. Кто такое
выдержит? Не дашь бандюге по морде?..
- Не нравится мне это.
- Еще бы! - Кошкина высокомерно задрала плечо. - Один - бандит,
другой в Парагвай собрался... Я его все равно убью!
- О ком это вы?
- Да так. Об одном гаде.
- Вы опасные вещи говорите...
- Знаю, что говорю! - отрезала Кошкина. - Возьму отгул и займусь
гадом.
- Отгул?
- Я же не на дереве живу, - почему-то Кошкина покосилась на спящих
максимок, плотно закутавшихся в цветные халаты. - Пятнадцатого возьму
отгул и убью гада!
- Вы опасные вещи говорите, - повторил Шурик.
- "Опасные"... - фыркнула Кошкина.
"Куплю все!"
Ле Тур. 17 августа 1307 года.
...Бернар Жюно, инквизитор, поджав узкие бесцветные губы, поднял
глаза на еретика. Тот ответил улыбкой. По его глазам было видно, он не
чувствует за собой никакой вины. Он даже осмелился нарушить молчание и
задал вопрос, которым, собственно, грешат все: зачем его, человека
верующего и уважающего все догматы святой Римской церкви, привели сюда, в
этот не то свинарник, не то подвал? Разве нет в Ле Туре мест, более
достойных уважительной беседы о вечных ценностях? Он надеется, ему
объяснят это.
"Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно
с верованием и учением святой Римской церкви", - учтиво, но сухо ответил
инквизитор. Он знал: очень скоро спесь с еретика слетит, как пыль, и в
голосе его вместо уверенности зазвучит мольба.
"Сударь! - возмутился еретик. - Вы знаете, что я невиновен и что я
никогда не исповедовал никакой другой веры, кроме истинной христианской!"
"Вы называете вашу веру истинно христианской только потому, что
считаете нашу ложной и еретичной, - сухо возразил Бернар Жюно. - Я
спрашиваю вас, не принимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех,
которые считает истинными святая Римская церковь?"
"Я верую в то, во что верует святая Римская церковь и чему вы сами
публично поучаете нас", - голос еретика прозвучал вызывающе.
"Быть может, в Риме действительно есть несколько отдельных лиц,
принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете святой Римской церковью,
- сухо возразил инквизитор. - Когда я проповедую, что у нас есть общее с
вами, например, что есть Бог, вы вполне можете оставаться еретиком, тайно
отказываясь веровать в другие вещи, которым следует веровать."
"Я верую во все то, во что должен верить истинный христианин."
"Эти хитрости я знаю, - сухо возразил Бернар Жюно. - Вы думаете, что
христианин должен веровать в то, во что веруют члены вшей секты. Разве не
так?.. Отвечайте прямо: веруете ли вы в Бога-отца, в Бога-сына и в
Бога-духа святого?"
"Верую."
Впервые в голосе еретика мелькнула неясная тревога. Бернар Жюно
удовлетворенно улыбнулся. Собственно, он улыбнулся про себя. Только
краешек улыбки, самый краешек улыбки неясной тенью скользнул в уголках его
губ. Он знал: еретик скоро заговорит. А если он не захочет говорить, его к
этому принудят. Инквизитор знал: как бы еретик ни выкручивался, как бы он
ни отказывался говорить правду, заговорить его все равно принудят, потому
что сразу несколько свидетелей из Ле Тура видели, как из рук этого
человека исчезла древняя шкатулка, выполненная, возможно, из золота и
наполненная, возможно, большими сокровищами. Может, это были сокровища
мавров, обнаруженные в старых развалинах, а может, в шкатулке находились
драгоценные камни, вывезенные святыми пилигримами с Востока. Неважно.
Главное, шкатулка должна вернуться. Сразу несколько свидетелей со страхом
видели, как таинственная шкатулка растаяла в воздухе только потому, что
этот еретик и мысли не допускал поделиться указанными сокровищами со
святой Римской церковью, для всех благочестиво и терпеливо молящей блага у
Господа.
"Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии,
страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса? Веруете ли вы, что за
обедней, свершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой
превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?"
"Да разве я не должен веровать я в это?"
"Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать. Я спрашиваю,
веруете ли вы?"
"Я верую во все то, во что приказываете веровать вы и другие хорошие
ученые люди", - голос еретика, наконец, дрогнул. Он еще боролся с
гордыней, но уверенности не чувствовал.
"Эти другие хорошие ученые люби несомненно принадлежат к вашей секте,
- сухо сказал инквизитор. - Если я согласен с ними, вы, разумеется, верите
мне, если же нет, то не верите."
Запутавшийся еретик изумленно обвел взглядом темный подвал,
освещенный лишь несколькими свечами да огнем, разгорающимся в камине.
Молчаливый писец, серый и незаметный, как мышь, накаляемые в камине
металлические клещи, дыба под потолком, пока свободная... Странные шипы,
веревки и бичи, развешанные по стенам, низкие каменные своды... Еретик зря
назвал это место свинарником, неосторожные, необдуманные слова!.. Он уже
понимал, что инквизитор не отступится, что его будут расспрашивать долго,
исподволь, незаметно, с чрезвычайной осторожностью подводя к тому, о чем
он сам пока даже, наверное, и не догадывается.
Надо жить тихо и незаметно, подумал еретик с опозданием. Если ты
купил крепкий каменный дом, построенный еще чуть ли не век назад, не стоит
изумленно выбегать на широкий двор с криком, несомненно беспокоящим и
дивящим соседей: "Смотрите! Смотрите, что лежало в брошенном сундуке
умершего старика Барбье!"
А потом она исчезла, эта дьявольская шкатулка!
Как? Как она исчезла? Ведь он крепко держал ее в руках, дивясь
невероятной тяжести. Конечно, он хотел знать, что там внутри. Он ведь
понимал, что даже золото не может весить так много. Он не нашел запоров,
не нашел никакого замка, палец сам собой лег в какую-то выемку, будто для
того и созданную. Она была подчеркнута ярким алым кружком, эта почти
неощутимая выемка...
Как?! Как исчезла шкатулка? Ведь он крепко держал ее в руках, он ни
на мгновение не разжимал руки.
"Вы считаете в моем учении хорошим для себя то, что в нем согласно с
мнением ваших ученых, - сухо продолжал инквизитор. - А веруете ли вы в то,
что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?"
"Верую."
"Вы знаете, что там есть тело, и что все тела являются телом нашего
Господа... - еще суше сказал инквизитор. - Я вас спрашиваю: находящееся на
престоле в алтаре тело действительно ли есть истинное тело нашего Господа,
родившегося от пресвятой девы Марии, распятого, воскресшего и восшедшего
на небеса?"
С тяжелым подозрением, с тайной дрожью в голосе, еретик затравленно
спросил:
"Сами вы веруете ли в это?"
Он мой! - восторжествовал инквизитор.
Тень улыбки снова скользнула по уголкам его тонких губ. Сейчас я
позову палача, решил он. Еретик скажет все, он укажет местонахождение
шкатулки. Не может быть так, чтобы то, что может оказаться в руках святой
Римской церкви, оказалось в руках какого-то жалкого грешника...
Подняв руку, он щелкнул пальцами.
Дверь открылась.
3. "ПОЛМОРДЫ! СМАХУ! ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ!.."
13 июля 1993 года.
"Телефонистка, сорок пять, сто двенадцать, беспорядочная тяга к
спиртному. Где ты, мой кукушонок?"
- Ау! - позвал Шурик.
Кукушонок не откликнулся.
Пива, подумал Шурик. Много пива!.. А если пива нет, горячий душ -
хотя бы смыть пыль с тела.
Ничего более крепкого, чем пиво, Шурик позволить себе не мог. Ныло
выбитое на тренировке плечо. Экстрасенс Сережа, почти год работающий на
контору Рональда, не успел довести лечение до конца, улетел в Москву -
участвовал в глобальном эксперименте, затеянном академиком Казначеевым.
Это ничего, объяснил, улетая, экстрасенс. Я взял твою фотографию, Шурик, Я
буду работать с твоим плечом на расстоянии, мне так даже удобнее.
Единственная просьба - не пить. Когда объект пьет, экстрасенсу трудно.
Вода в душевой оказалась ледяной, обжигала, как кипяток. Приведя себя
в относительный порядок, Шурик накинул рубашку, натянул брюки и вышел на
широкий балкон. По деревянным перилам густо расползлись надписи. Самая
длинная привлекала своей непритязательностью.
"Вид из этого окошка удивит тебя немножко".
Наверное, автор надписи собирался выполнить ее на подоконнике, но
что-то ему помешало и он выбрал балкон, искренне желая дружески
предупредить всех будущих постояльцев о неожиданностях вида,
открывающегося из данного номера.
Вечерело.
Листва берез, вялая от жары, чуть подрагивала под мягкими порывами
ветерка. Даже не ветерок, собственно, а так, некие неясные перемещения
хорошо прогретых воздушных масс. Глухая немощенная улочка, ответвляясь от
главной, исчезала в плотном массиве берез и китайской сирени. Но это был
не парк, потому что из-за листвы, из зарослей, утомленных июльской долгой
жарой, доносились всякие волнующие запахи и легкий сладкий дымок сжигаемых
в печке дров. Внизу, под балконом, парусом надувалось бело-голубое
полотнище, натянутое над столиками летнего кафе.
Уверенно, как осы, гудели под полотнищем местные выпивохи.
Что-то насторожило Шурика.
За кустами сирени, украшающими площадь и подходящими прямо к
открытому кафе, кто-то стоял...
И не просто стоял.
Этот кто-то стоял затаившись. Он внимательно вглядывался в окна
гостиницы, не забывая и про выпивох, гудящих в кафе. Он был напряжен, он
понимал, что совершает что-то непозволительное, но стоял, всматривался
настороженно.
Шурик тоже насторожился.
Женщина?.. Вроде непохоже... Слишком уж плоская... Провинция гордится
крупными формами.
Мужчина? Тогда почему бедра так широки? Ишь, застыл будто каменный...
А каменный и есть! - дошло до Шурика. Скульптура! Пракситель эпохи
раннего сенокоса. Аполлон ужалившийся.
Пытаясь получше рассмотреть скульптуру, Шурик перегнулся через
перила.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг