времени "смешанную" расу или еще что-нибудь такое произойдет?..
К черту!
Я знал свою особенность - отвлекаться в сложные моменты на некие
общие рассуждения - и вовремя взял себя в руки.
Вода в проливе была прозрачной, лунный свет неярко пронизывал ее
плоские фосфоресцирующие слои, я лишь пару раз воспользовался фонарем.
Тьма.
Тени.
Блики - рассыпающиеся, гаснущие...
Я опять чуть не натолкнулся на вдруг появившуюся из смуты
металлическую мачту, так точно я вышел к рассчитанному месту.
Круто направил луч фонаря вниз.
Кремовое пятно света прошлось по ржавому борту, покрытому четким
кружевом водорослей. Руины храма, не судно... Руины храма, печально
украшенные густыми страшными разводами ржавчины... Печальное зрелище -
затонувшее судно, особенно, когда оно пролежало под водой не один год, а
снизу его подтопило чужой горючкой или чем-то там еще, окончательно
прирастив к каменистому грунту.
Я повел фонарем, и луч света уперся в блеснувший борт бронекатера.
V-30.
Судя по всему, черная вязкая лужа вытекла из его танков, хотя я не
видел пробоин. Возможно, они в днище, возможно, катер получил пробоины при
ударе о донные камни. Жирная вязкая масса заполнила все расселины. Найдись
там, на каменном козырьке, какая-нибудь канавка, вся эта дрянь давно бы
стекла вниз, в бездну, откуда ничто никогда не возвращается.
Я нырнул.
Заложило уши.
Неэкономично работать на большой глубине, следовало торопиться.
Глянув на указатель давления, я приготовил камеру.
Общий вид. Борт бронекатера с номером. Просто номер. Мертвые
водоросли. Каменный козырек. Ржавые металлические руины. Жирная вязкая
масса, подтопившая проеденный ржою борт. Снова катер.
По тому, как меня выталкивало наверх, я понял - баллоны наполовину
пусты. И хорошо, если наполовину.
Ладно. Мне не придется больше нырять. В бухте я вообще выберусь из
воды. Там будет прохлада морозильников, там будет другой страх, другая
тревога.
Я холодно прикинул шансы.
Берримену нет смысла посылать меня на верную смерть. Я нужен ему с
пробами и с фотографиями, я нужен ему живой. Когда-то он вытащил меня из
лап смерти в Бэрдокке, мы хорошо прикрывали друг друга в Итаке, в деле с
экспертом, в деле с малайскими террористами, - да, я нужен ему живой. Тем
не менее, он послал меня в морозильник, и я отплачу ему такой же
любезностью. Если я вернусь, если я побываю в морозильнике, но вернусь, я
непременно пожму Берримену руку.
Обязательно пожму, злорадно решил я. Прежде, чем принять душ, прежде,
чем смыть с себя грязь и усталость, я пожму Джеку руку...
Странного помощника подыскал себе Джек. Я не верил Отису, он вызывал
во мне почти инстинктивное недоверие.
Я понимал, что такие люди, как Отис, несомненно, более полезны, чем
множество других самых разных людей, чем тот же Нестор, к примеру, но Отис
меня отталкивал. Да, ненависть не худший двигатель, но Отис не умеет себя
контролировать. Да, честолюбие тоже не самый худший двигатель, но Отис
слишком часто бывает слеп. Он опасен для окружающих. Он ненавидит Мелани
за то, что глоубстер оказался в ее руках, он ненавидит шерифа за то, что
тот угрожал глоубстеру, он уже ненавидит Джека за то, что тот не торопится
отвезти его на материк, где он, Отис, смог бы закончить книгу об этой
морской твари. А если Джек и отправит его на материк, ничем добрым это не
кончится. Отис не сможет жить инкогнито, ему нужен шум. А начнись шум,
рано или поздно встанет вопрос о том, как это островитянин Отис оказался
на материке еще до того, как карантин на острове был снят? Газетчики до
всего докопаются. Почти девять тысяч трупов, такие цифры убеждают.
Понадобятся объяснения. Что скажет Отис? Какими словами вспомнит он
некоего Джека Паннера, деловитого туриста, весьма увлеченно занимавшегося
островной трагедией? Разве не он, Кирк Отис, добывал для него анализы
трупов, закрытые сведения и всякое такое прочее? И как использовал все это
Джек Паннер? И куда он, наконец, подевался?
Ладно.
Отис - проблема Джека. Я не хотел терять на него время. Я внимательно
следил за неровным повышающимся дном; потом по правую руку скользнули
серые вертикальные тени.
На мгновение я включил фонарь.
Сваи.
Осклизлые, уходящие вверх, обросшие ракушками сваи.
Я вошел в бухту. Собственно, я уже находился под одним из складов.
Мне повезло.
Лунный свет смутно, но пронизывал воду. Он и мешал и помогал. Так же
мешали, но и помогали мне горевшие на переходных мостках фонари. Благодаря
им, я быстро нашел нужный склад, добравшись до него, чуть ли не царапая
животом дно, густо и страшно усеянное битыми бутылками, обрывками тросов,
рваным бурым железом.
Оказавшись под складом, я взглянул на часы.
Полночь.
Охрану лаборатории Гардера несли в основном китайцы.
Не думаю, что причиной служила их более высокая сопротивляемость
адентиту; скорее всего, в принципах Мелани не последнюю роль играл и этот
- нанимать наиболее надежных людей. Китайцы, несомненно, без размышлений
пустили бы в ход оружие, появись я над водой хоть на мгновение.
Ладно.
Я всплыл и выплюнул упругий загубник.
Под складом воздух застоялся, отдавал душной гнилью и ржавчиной.
Вот и лесенка.
Осторожно, хотя никто не мог заметить меня с мостков, я поднялся по
лесенке и уперся плечом в люк.
Люк поддался.
Ничего удивительного.
Если в морозильнике действительно хранятся останки глоубстера, вряд
ли найдется идиот, рискнувший бы войти туда. Страх самая надежная охрана.
В тесной комнатке-шлюзе я скинул акваланг, отстегнул свинцовый груз,
оставил на поясе только нож и пластиковый мешок с термосом. Резиновые
перчатки оказались очень тонкими, я боялся, что порву их, возясь с замком,
но прочность перчаток превзошла все ожидания. Толкнув дверь, негромко
скрипнувшую, я увидел длинный плохо освещенный коридор, заканчивающийся
широкой дверью, прочно запертой снаружи. Я знал это со слов Джека и это
меня устраивало. Пусть китайцы разгуливают по мосткам, внутри склада им
делать нечего.
В коридоре было прохладно, металлические двери камеры обильно потели
мутными каплями конденсата.
Итак, я добрался до цели.
Я выбросил из головы все лишнее. Теперь меня ничто не должно
отвлекать. Если эпидемия правда идет на спад, обидно оказаться последней
жертвой.
К черту!
Нажав тяжелый рычаг, я медленно открыл массивную дверь камеры.
Вспыхнул свет.
Иней на стенах, иней на боковых полках, на потолке. Морозный воздух
сухо кольнул ноздри, термометр показывал минус четырнадцать. В эту камеру
можно было войти впятером, сюда быка можно было ввести: на полу, в плоском
пластмассовом ящике, два на два метра, возвышался бесформенный массивный
горб. Его полностью покрывали поблескивающие кристаллики инея.
Странное зрелище.
Я медленно протянул руку и тут же ее отдернул - сверху на смерзшуюся
массу упала тень.
Конечно, тень моей руки.
Я негромко выругался.
Стараясь не дышать, уклоняясь от летящей из-под ножа ледяной крошки,
я несколько раз ударил по смерзшейся, как бетон, массе.
Нож соскальзывал, не давая никаких результатов. Зато потянуло густым
мерзким запахом, к счастью, более или менее укрощенным низкой
температурой. Что-то такое я уже испытывал... Ну да... В том же Бэрдокке,
когда мы с Джеком охотились за секретами непокладистых бэрдоккских
фармацевтов...
Попробуем с краю.
Это была верная мысль. Через несколько минут я до отказа набил термос
зелеными и бурыми кристалликами льда и этой мерзко пахнущей дряни.
Я перевел дух и наглухо закрутил крышку термоса.
Таким количеством инфицированной ткани, подумал я, можно, наверное,
убить крупный город... Зачем это Джеку? Зачем это шефу? Зачем это
Консультации?
Это товар, сказал я себе. А любой товар можно продать. Можно продать
даже зловоние глоубстера. Правда, если возбудитель адентита гибнет при
низких температурах, этот товар лишается самого ценного своего свойства -
убивать.
Помня наставления Джека, я бросил резиновые перчатки и нож на полку.
К утру тут все затянет инеем, никто и не обратит внимания на эти предметы.
Я аккуратно прикрыл за собой дверь камеры.
Любопытно бы взглянуть на сотрудника лаборатории, который вдруг
находит здесь нож и резиновые перчатки...
Я вздрогнул.
На светлой, покрытой эмалью двери холодильника кто-то совсем недавно
изобразил фломастером черное крохотное солнце. Его тонкие лучи извивались,
как клубок могильных червей. В самом этом рисунке проглядывало что-то
непристойное. Казалось, человек, рисовавший это, беспрестанно оглядывался.
К черту!
Я вернулся в комнатку-шлюз, запер за собой замок, натянул акваланг,
ухватил в зубы загубник и осторожно скользнул по скользкой лесенке в
мутную воду.
Я плыл метрах в двух от поверхности, меня это устраивало. Подводная
тишина, безмолвие, лунные отсветы, печальная пустынность, в которой,
действительно, не наблюдалось никакой жизни.
Ни звука.
Я знал, что воды пролива должны быть наполнены движением; и рядом, и
внизу, и там впереди, и за мной - везде что-то должно было двигаться,
мерцать, охотиться, но ничего такого я не видел. Вечное безмолвие.
Впрочем, в безмолвии, в тусклых отсветах все равно что-то
происходило.
Я повис над невидимым дном, медленно поводя руками, чтобы сохранять
глубину.
Мерцание.
Странное мерцание.
И это мерцание, рождающееся в глубинах пролива, не было отсветами
Луны или прожекторов.
Я зачарованно замер.
Призрачные кольца света вспыхивали, росли, ширились, захватывали все
вокруг, сливались в одно гигантское световое колесо, которое,
раскручиваясь, уходило в безмерность, в зыбкую смуту вод.
Не думаю, что меня могли заметить с патрульного катера, но на всякий
случай я нырнул вниз.
Пульсирующее, раскручивающееся в проливе световое колесо.
Не знаю, что это было.
Я нырнул глубоко, по крайней мере дно было прямо подо мной.
Я действительно видел каждый камень, видел наносы ила, ракушки. Этого
не могло быть, я не знаю источников света, способных озарять такие
глубины, тем не менее я видел заиленные камни, ракушки, плоскую морскую
звезду, обрывки черных, будто побывавших в огне водорослей.
Все это было так необычно, что я ничуть не удивился, увидев
впереди... силуэт человека.
Только крепче сжал зубами загубник.
Осьминог.
Я перевел дух.
Конечно, осьминог. Всего лишь осьминог. Никакой не человек. Человек
не может прогуливаться по дну пролива.
А вот осьминог прогуливался.
Он шел, опираясь на свои длинные боковые руки, неуклюжее тело
провисло между ними. Осьминог действительно напоминал плечистого человека.
Уродливого, но человека. Впрочем, только такой и мог тут прогуливаться.
Правда, шел осьминог несколько странно. Его раскачивало, мотало из
стороны в сторону. Я не чувствовал течения, да течения здесь и не было, но
осьминога действительно раскачивало.
Потом осьминог упал.
Зависнув над ним, я включил фонарь.
Луч света прошелся по бурым заиленным камням, высветил белесоватое
тело, но осьминог даже не шелохнулся.
Уснул?
Опустившись на самое дно, я дотронулся рукой до скользкого холодного
щупальца. Осьминог - живучая тварь, его не просто убить, но этот сдох.
Сдох сразу, внезапно. Не думаю, что от испуга, я не мог его испугать. Но
осьминог сдох. Он никак не реагировал на мои прикосновения.
Ладно.
Найдя плоский камень, я сумел перерубить щупальце и сунул его
безжизненный обрубок в пластиковый мешок. Пусть над всем этим думает Джек.
Ему есть над чем подумать. Я выломку перед Беррименом весь свой улов, а
потом, черт побери, пожму ему руку! Нечего ему заноситься. Мы делаем общее
дело. Я не позволю Джеку уклониться от моего торжественного рукопожатия.
Ладно, пора.
Я рванулся вверх.
Мне не хотелось больше оставаться в подводном мире, так странно
освещенном гигантским пульсирующим световым колесом. Оно напоминало мне
сияющую призрачную карусель, оно и раскручивалось по часовой стрелке.
Но именно сходство с каруселью мне и не нравилось.
Я с детства недолюбливал сияющие колеса карусели, они меня утомляли.
7
Я проснулся за полдень.
Телефон был отключен. Наверное, это сделал Джек. Благодаря ему, Билл
и Эбби не достали меня. Я выспался.
Зеркало на стене отразило осунувшееся темное лицо. Море отбирает
массу энергии, Отис вновь меня не узнает, подумал я и тут же забыл об
этом. Хотелось есть. Зверски хотелось есть.
Но прежде я принял душ.
Я тщательно мылся ранним утром, ведь я побывал в морозильнике, а
потом битый час лежал во влажной теплой листве, высматривая, не следит ли
кто опять за пансионатом "Дейнти"? Я скребся и мылся со всем возможным
усердием. Будь моя воля, я бы и шкуру с себя содрал.
Одевшись, я на минуту подошел к окну.
Низкое, грозное, затемненное зноем небо. Но я жив... Вялая,
устлавшая, казалось, всю землю листва. Но я проснулся, меня не бросает в
жар... Зной, иссушающий зной. Но меня не бросает в пугающую эйфорию, я не
ору навзрыд о радостях краткой жизни...
Я внимательно прислушивался к себе.
Адентит развивается очень быстро. Если возбудитель попал на кожу,
часа через три щеки начинают пылать. Тебя бросает в жар. Ты много
говоришь. Ты несешь восторженную чепуху, ты всех и вся любишь. Ты твердо
знаешь, мир создан для любви и дружбы, мир вечен, все другое не имеет
значения!
А потом ты засыпаешь.
Ты можешь уснуть за столиком ресторана, можешь уснуть в ванне, куда
залез, чтобы сбить этот чертов удушающий жар, ты можешь уснуть прямо на
улице. Или в спальне. Или на службе. Не имеет значения, _г_д_е_. Да
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг