Виктор ПЕЛЕВИН
БУБЕН ВЕРХНЕГО МИРА
Войдя в тамбур, милиционер мельком глянул на Таню и Машу, перевел
взгляд в угол и удивленно уставился на сидящую там женщину.
Женщина и вправду выглядела дико. По ее монголоидному лицу, похожему
на загибающийся по краям трехдневный блин из столовой, нельзя было ничего
сказать о ее возрасте - тем более что глаза женщины были скрыты кожаными
ленточками и бисерными нитями. Несмотря на теплую погоду, на голове у нее
была меховая шапка, по которой проходили три широких кожаных полосы - одна
охватывала лоб и затылок, и с нее на лицо, плечи и грудь свисали тесемки с
привязанными к ним медными человечками, бубенцами и бляшками, а две других
скрещивались на макушке, где была укреплена грубо сделанная металлическая
птица, задравшая вверх длинную перекрученную шею.
Одета женщина была в широкую самотканую рубаху с тонкими полосами
оленьего меха, расшитую кожаной тесьмой, блестящими пластинками и большим
количеством маленьких колокольчиков, издававших при каждом толчке вагона
довольно приятный мелодичный звон. Кроме этого, к ее рубахе было
прикреплено множество мелких предметов непонятного назначения - железные
зазубренные стрелки, два ордена "Знак Почета", кусочки жести с выбитыми на
них лицами без ртов, а с правого плеча на георгиевской ленте свисали два
длинных ржавых гвоздя. В руках женщина держала продолговатый кожаный
бубен, тоже украшенный множеством колокольчиков, а край другого бубна
торчал из вместительной теннисной сумки, на которой она сидела.
- Документы, - подвел итог милиционер.
Женщина никак не отреагировала на его слова.
- Она со мной едет, - вмешалась Таня. - А документов у нее нет. И
по-русски она не понимает.
Таня говорила устало, как человек, которому по нескольку раз в день
приходится повторять одно и то же.
- Что значит документов нет?
- А зачем пожилая женщина должна возить с собой документы? У нее все
бумаги в Москве, в министерстве культуры. Она здесь с фольклорным
ансамблем.
- Почему вид такой? - спросил милиционер.
- Национальный костюм, - ответила Таня. - Она почетный оленевод.
Ордена имеет. Вон, видите - справа от колокольчика.
- Тут вам не тундра. Это называется нарушение общественного порядка.
- Какого порядка? - повысила голос Таня. - Вы что охраняете? Лужи эти
в тамбурах? Или их вон?
Она кивнула в сторону двери, из-за которой летели пьяные крики.
- В вагоне сидеть страшно, а вы, вместо того чтобы порядок навести, у
старухи документы проверяете.
Милиционер с сомнением посмотрел на ту, кого Таня назвала старухой -
она тихо сидела в углу тамбура, покачиваясь вместе с вагоном, и не
обращала никакого внимания на скандал по ее поводу. Несмотря на странный
вид, ее небольшая фигурка излучала такой покой и умиротворение, что, с
минуту поглядев на нее, лейтенант смягчился, улыбнулся чему-то далекому, и
машинальные фрикции его левого кулака вдоль висящей на поясе дубинки
затихли.
- Зовут-то как? - спросил он.
- Тыймы, - ответила Таня.
- Ладно, - сказал милиционер, толкая вбок тяжелую дверь вагона. -
Смотрите только...
Дверь за ним закрылась, и летевшие из вагона вопли стали чуть тише.
Электричка затормозила, и перед девушками на несколько сырых секунд
возникла бугристая асфальтовая платформа, за которой стояли приземистые
здания со множеством труб разной высоты и диаметра; некоторые из них слабо
дымили.
- Станция Крематово, - сказал из динамика бесстрастный женский голос,
когда двери захлопнулись, - следующая станция - Сорок третий километр.
- Наша? - спросила Таня. Маша кивнула и посмотрела на Тыймы, которая
все так же безучастно сидела в углу.
- Давно она у тебя? - спросила она.
- Третий год, - ответила Таня.
- Тяжело с ней?
- Да нет, - сказала Таня, - она тихая. Вот так же и сидит все время
на кухне. Телевизор смотрит.
- А гулять не ходит?
- Не, - сказала Таня, - не ходит. На балконе спит иногда.
- А самой ей тяжело? В смысле, в городе жить?
- Сперва тяжело было, - сказала Таня, - а потом пообвыклась. Сначала
все в бубен била по ночам, с невидимым кем-то дралась. У нас в центре
духов много. Теперь они ей вроде как служат. На плечо эти два гвоздя
повесила, вон видишь? Всех победила. Только во время салюта до сих пор в
ванной прячется.
Платформа "Сорок третий километр" вполне соответствовала своему
названию. Обычно возле железнодорожных станций бывают хоть какие-то
поселения людей, а здесь не было ничего, кроме кирпичной избушки кассы, и
увязать это место можно было только с расстоянием до Москвы. Сразу за
ограждением начинался лес и тянулся насколько хватало глаз - даже неясно
было, откуда на платформе взялось несколько потертых пассажиров.
Маша, сгибаясь под тяжестью сумки, пошла вперед. Следом, с такой же
сумкой на плече, пошла Таня, а последней поплелась Тыймы, позвякивая
своими колокольчиками и поднимая подол рубахи, когда надо было перешагнуть
через лужу. На ногах у нее были синие китайские кеды, а на голенях -
широкие кожаные чулки, расшитые бисером. Несколько раз обернувшись, Маша
заметила, что к левому чулку Тыймы пришит круглый циферблат от будильника,
а к правому - болтающееся на унитазной цепочке копыто, которое почти
волочилось по земле.
- Слышь, Тань, - тихо спросила она, - а что это у нее за копыто?
- Для нижнего мира, - сказала Таня. - Там все грязью покрыто. Это
чтоб не увязнуть.
Маша хотела было спросить про циферблат, но передумала. От платформы
в лес вела хорошая асфальтовая дорога, вдоль которой росли два ровных ряда
старых берез. Но через триста или четыреста метров всякий порядок в
расположении деревьев пропал, потом незаметно сошел на нет асфальт, и под
ногами зачавкала мокрая грязь.
Маша подумала, что жил когда-то на свете начальник, который велел
проложить через лес асфальтовую дорогу, но потом выяснилось, что она
никуда не ведет, и про нее забыли. Грустно было Маше глядеть на это, и
собственная жизнь, начатая двадцать пять лет назад неведомой волей, вдруг
показалась ей такой же точно дорогой - сначала прямой и ровной, обсаженной
ровными рядами простых истин, а потом забытой неизвестным начальством и
превратившейся в непонятно куда ведущую кривую тропу.
Впереди мелькнула привязанная к ветке березы белая тесемка. - Вот
здесь, - сказала Маша, - направо в лес. Еще метров пятьсот.
- Что-то близко очень, - с сомнением сказала Таня. - Непонятно, как
сохранился.
- А тут никто не ходит, - ответила Маша. - Там же нет ничего. И
колючкой пол-леса отгорожено.
Действительно, скоро впереди появился невысокий бетонный столб, в обе
стороны от которого уходила провисшая колючая проволока. Потом стали видны
еще несколько столбов - они были старые и со всех сторон густо обросли
кустами, так что заметить проволоку можно было только подойдя к ней
вплотную. Девушки молча пошли вдоль проволочной ограды, пока Маша не
остановилась возле очередной белой тесемки, свисающей с куста.
- Здесь, - сказала она.
Несколько рядов проволоки были задраны и перекручены между собой.
Маша и Таня поднырнули под нее без труда, а Тыймы полезла почему-то задом,
зацепилась рубашкой и долго звенела своими колокольчиками, ворочаясь в
узком просвете.
За проволокой был такой же лес, как и до нее, и не было заметно
никаких следов человеческой деятельности. Маша уверенно двинулась вперед и
через несколько минут остановилась у оврага, на дне которого журчал
небольшой ручей.
- Пришли, - сказала она, - вон в тех кустах.
Таня поглядела вниз.
- Не вижу.
- Вон хвост торчит, - показала Маша, - а вон крыло. Пошли, там спуск
есть.
Тыймы вниз не пошла - она села на Танину сумку, прислонилась спиной к
дереву и замерла. Маша с Таней, цепляясь за ветки и скользя по мокрой
земле, спустились в овраг.
- Слышь, Тань, - тихо сказала Маша, - а ей что, посмотреть не надо?
Как она будет-то?
- Это ты не волнуйся, - сказала Таня, вглядываясь в кусты, - она
лучше нас знает... Действительно. И как только сохранился.
За кустами было что-то темное, грязно-бурое и очень старое. На первый
взгляд это напоминало могильный холмик на месте погребения не очень
значительного кочевого князя, в последний момент успевшего принять
какое-то странное христианство: из длинного и узкого земляного выступа
косо торчала широкая крестообразная конструкция из искореженного металла,
в которой с некоторым усилием можно было узнать полуразрушенный хвост
самолета, при падении отвалившийся от фюзеляжа. Фюзеляж почти весь ушел в
землю, а в нескольких метрах перед ним сквозь орешник и траву виднелись
контуры отвалившихся крыльев, на одном из которых чернел расчищенный
крест.
- Я по альбому смотрела, - нарушила молчание Маша, - вроде это
штурмовик "Хейнкель". Там две модификации было - у одной
тридцатимиллиметровая пушка под фюзеляжем, а у другой что-то еще. Не
помню. Да и не важно.
- Кабину открывала? - спросила Таня.
- Нет, - сказала Маша. - Одной страшно было.
- Вдруг там нет никого?
- Да как же, - сказала Маша, - фонарь-то цел. Гляди. - Она шагнула
вперед, отогнула несколько веток и ладонью отгребла слой многолетнего
перегноя.
Таня наклонилась и приблизила лицо к стеклу. За ним виднелось что-то
темное и, кажется, мокрое.
- А сколько их там было? - спросила она. - Если это "Хейнкель", то
ведь и стрелок должен быть?
- Не знаю, - сказала Маша.
- Ладно, - сказала Таня, - Тыймы определит. Жаль, фонарь закрыт. Если
бы хоть волос клок или косточку, куда легче было бы.
- А так она не может?
- Может, - сказала Таня, - только дольше. Темнеет уже. Пошли ветки
собирать.
- А на качество не влияет?
- Что значит "качество"? - спросила Таня. - Какое тут вообще бывает
качество?
Костер разгорелся и давал уже больше света, чем закрытое низкими
облаками вечернее небо. Маша заметила, что у нее появилась нетерпеливо
приплясывающая на траве длинная тень, и ей стало немного не по себе - тень
явно чувствовала себя уверенней, чем она. Маша ощущала, что в своем
городском платье она выглядит глупо, зато наряд Тыймы, на который весь
день с недоумением пялились встречные, в прыгающем свете костра стал
казаться самой удобной и естественной для человека одеждой.
- Ну что, - сказала Таня, - скоро начнем.
- А чего ждем-то? - шепотом спросила Маша.
- Не торопись, - так же тихо ответила Таня, - она сама знает, когда и
что. Ничего ей говорить сейчас не надо.
Маша села на землю рядом с подругой.
- Жуть берет, - сказала она и потерла ладонью то место на куртке, за
которым было сердце. - А сколько ждать?
- Не знаю. Всегда по-разному бывает. Вот в прошлом году... - Маша
вздрогнула. Над поляной пронесся сухой удар бубна, сменившийся звоном
множества колокольчиков.
Тыймы стояла на ногах, нагнувшись вперед, и вглядывалась в кусты на
краю оврага. Еще раз ударив в бубен, она два раза, перемещаясь против
часовой стрелки, обежала поляну, с удивительной легкостью перепрыгнула
стену кустов и исчезла в овраге. Снизу донесся ее жалобный и полный боли
крик, и Маша решила, что Тыймы сломала себе ногу, но Таня успокаивающе
прикрыла глаза.
Из оврага понеслись частые удары бубна и быстрое бормотание. Потом
стало тихо, и Тыймы появилась из кустов. Теперь она двигалась медленно и
церемониально; дойдя до центра поляны, она остановилась, подняла руки и
стала ритмично постукивать в бубен. Маша на всякий случай закрыла глаза.
К ударам бубна вскоре добавился новый звук - Маша не заметила
момента, когда он появился, и сначала не поняла, что это. Сначала ей
показалось, что рядом играет неизвестный смычковый инструмент, а потом она
поняла, что эту пронзительную и мрачную ноту выводит голос Тыймы.
Казалось, этот голос возникал в совершенно особом пространстве,
которое он сам создавал и по которому перемещался, наталкиваясь на
множество объектов неясной природы, каждый из которых заставлял Тыймы
издать несколько резких гортанных звуков. Отчего-то Маша представила себе
сеть, которая волочится по дну темного омута, собирая все, что попадается
навстречу. Вдруг голос Тыймы за что-то зацепился - Маша почувствовала, что
она пытается освободиться, но не может.
Маша открыла глаза. Тыймы стояла недалеко от костра и пыталась
вытащить свою кисть из пустоты. Она изо всех сил дергала рукой, но пустота
не поддавалась.
- Нилти доглонг, - угрожающе сказала Тыймы, - нилти джамай!
У Маши возникло ясное ощущение, что пустота перед Тыймы сказала
что-то в ответ.
Тыймы засмеялась и встряхнула бубном.
- Nein, Herr General, - сказала она, - das hat mit Ihnen gar nicht zu
tun. Ich bin hier wegen ganz anderer Angelegen-heit.
Пустота что-то спросила, и Тыймы отрицательно покачала головой.
- Она что, по-немецки говорит? - спросила Маша.
- Когда камлает, говорит, - сказала Таня. - Она тогда по-любому
может.
Тыймы еще раз попыталась выдернуть руку.
- Heute ist schon zu spat, Herr General. Verzeirheng, ich hab es sehz
eilig, - раздраженно бросила она.
На этот раз Маша почувствовала исшедшую из пустоты угрозу.
- Wozu? - презрительно крикнула Тыймы, сорвала с плеча георгиевскую
ленту с двумя ржавыми гвоздями и раскрутила ее над головой. - Нилти
джамай! Бляй будулан!
Пустота отпустила ее руку с такой быстротой, что Тыймы повалилась в
траву. Упав, она засмеялась, повернулась к Тане с Машей и отрицательно
покачала головой.
- Что такое? - спросила Маша.
- Плохо дело, - сказала Таня. - В нижнем мире твоего клиента нет.
- А может, она не до конца досмотрела? - спросила Маша.
- А какой там, по-твоему, конец? Там никакого конца нет. И начала
тоже.
- Что же делать теперь?
- Можно в верхнем посмотреть, - сказала Таня, - только шансов мало.
Ни разу не получалось еще. Но попробовать, конечно, можно.
Она повернулась к Тыймы, которая по-прежнему сидела на траве, и
ткнула пальцем вверх. Тыймы кивнула, подошла к лежащей у дерева теннисной
сумке и вынула оттуда другой бубен. Потом она достала банку кока-колы и,
тряхнув головой, сделала несколько глотков, чем-то напомнив Маше Мартину
Навратилову на Уимблдонском корте.
Бубен верхнего мира звучал иначе: тише и как-то задумчивей. Голос
Тыймы, взявший длинную заунывную ноту, тоже изменился и вместо страха
вызвал у Маши умиротворение и легкую грусть. Повторялось то же самое, что
и несколько минут назад, только теперь происходящее было не жутким, а
возвышенным и неуместным - потому неуместным, что даже Маша поняла:
совершенно незачем тревожить те области мира, к которым обращалась Тыймы,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг