другим человеком, в которого меня превратил впрыснутый мне препарат. А
этого другого человека, как я с ужасом ощутил, и в самом деле можно было
вылечить.
- Конечно можно, - подтвердил Тимур Тимурович. - И вылечим, не
сомневайтесь. Вообще, гоните от себя само это понятие - "сумасшедший дом".
Воспринимайте это просто как интересное приключение. Тем более что вы
литератор. Я тут порой такое слышу, что прямо тянет записать. Вот сейчас,
например. В вашей палате будет крайне интересное событие - групповой сеанс
с Марией. Вы ведь помните, о ком я говорю?
Я отрицательно покачал головой.
- Ну конечно, конечно, - сказал он. - Все равно случай весьма
интересный. Я бы сказал, просто-таки шекспировская психодрама.
Столкновение таких разных на первый взгляд объектов сознания, как
мексиканская мыльная опера, голливудский блокбастер и неокрепшая русская
демократия. Знаете эти мексиканские телесериалы "Просто Мария"? Тоже не
помните? Понятно. Короче, считает себя героиней, этой самой Марией. Было
бы самым банальным случаем, если бы не подсознательное отождествление с
Россией плюс комплекс Агамемнона с анальной динамикой. Короче, прямо по
моему профилю - раздвоение ложной личности.
О Боже, подумал я, какие длинные у них коридоры.
- Вы, конечно, будете не в состоянии принять полноценное участие в
сеансе, - продолжал голос Тимура Тимуровича, - так что можете спать. Но не
забывайте, что в скором времени вам предстоит стать рассказчиком самому.
Кажется, мы въехали в какую-то комнату - заскрипела дверь, и я
услышал обрывок смолкшего разговора. Тимур Тимурович поздоровался с
темнотой, и ему ответило несколько голосов. Меня тем временем переложили
на невидимую кровать, подоткнули под мою голову подушку и накинули сверху
одеяло. Некоторое время я прислушивался к долетавшим до меня фразам (Тимур
Тимурович объяснял каким-то людям, почему меня так долго не было), а потом
полностью отключился от происходящего, потому что меня посетила одна
чрезвычайно знаменательная галлюцинация личного характера.
Не знаю, сколько времени я провел наедине с совестью, - в какой-то
момент мое внимание привлек монотонный голос Тимура Тимуровича.
- Внимательно глядите на этот шарик, Мария. Вы совершенно спокойны.
Если вы ощущаете во рту сухость, это объясняется действием введенного вам
препарата и скоро пройдет. Вы слышите меня?
- Да, - ответил голос, который показался мне больше похожим на
высокий мужской, чем на низкий женский.
- Кто вы?
- Мария, - ответил голос.
- Как ваша фамилия?
- Просто Мария.
- Сколько вам лет?
- Дают восемнадцать, - ответил голос.
- Вы знаете, где вы находитесь?
- Знаю. В больнице.
- А почему вы здесь оказались?
- От удара, почему же еще. Непонятно, как я вообще в живых осталась.
Я и подумать не могла, что он такой человек.
- Обо что же вы ударились?
- Об Останкинскую телебашню.
- Вот как. А как это произошло?
- Долго рассказывать.
- Ничего, - сказал Тимур Тимурович ласково, - мы не спешим никуда. Вы
расскажите, а мы послушаем. С чего все началось?
- Началось с того, что я пошла погулять по набережной.
- А где вы были до этого?
- До этого я нигде не была.
- Хорошо, продолжайте.
- Ну чего. Иду я, значит, иду - а вокруг дым какой-то. И чем дальше
иду, тем его больше...
Я вдруг заметил, что чем дальше я вслушиваюсь в долетающие до меня
слова, тем тяжелее доходит до меня их смысл. Было такое ощущение, что этот
смысл привязан к ним на веревках, и эти веревки становятся все длиннее и
длиннее. Я не успевал за разговором, но это было не важно, потому что
одновременно я стал видеть некое подобие зыбкой картинки - набережную,
затянутую клубами дыма и идущую по ней женщину с широкими мускулистыми
плечами, больше похожую на переодетого мужика. Я знал, что ее зовут Мария,
и мог одновременно видеть ее и смотреть на мир ее глазами. В следующую
минуту я понял, что каким-то образом воспринимаю все ее мысли и чувства:
думала она о том, что, как ни крути, прогулка не получается, потому что
солнечное утро, в самом начале которого она появилась в страдающем мире,
сменилось черт знает чем. И произошло это так плавно, что она даже не
заметила, как это случилось.
Сначала в воздухе запахло гарью, и Мария решила, что где-то жгут
опавшие листья. Потом к этому запаху примешалась вонь горелой резины, а
дальше на нее стали наплывать волны похожего на туман дыма, который
становился гуще и гуще, пока не скрыл вокруг все, кроме чугунного
ограждения набережной и нескольких метров окружающего пространства.
Вскоре Марии стало казаться, что она идет по длинному залу
художественной галереи, - сегменты окружающего мира, которые время от
времени появлялись из окутавшей мир мглы, своей затасканной обыденностью
очень походили на объекты актуального искусства. Ей навстречу выплывали
таблички с надписью "обмен валюты", изрезанные перочинными ножами скамейки
и огромное количество пустых банок, свидетельствовавших о том, что новое
поколение в своей массе выбирает все-таки пиво.
Из дыма выныривали и опять ныряли в него какие-то беспокойные люди с
автоматами в руках. Они делали вид, что не замечают Марию, и она платила
им тем же. И без них было достаточно тех, кто помнил и думал о ней.
Сколько их было - миллионы? Десятки миллионов? Мария точно не знала их
числа, но была уверена, что если бы все сердца, в которых ее прописала
судьба, ударили бы в унисон, то их слившийся шум оказался бы гораздо
громче, чем оглушительные взрывы за рекой.
Мария оглянулась и сощурила свои лучистые глаза, пытаясь понять, в
чем дело.
Где-то неподалеку - где именно, видно не было из-за дыма - время от
времени раздавался грохот, и вслед за каждым его раскатом доносился
собачий лай и шум множества голосов, как бывает на стадионе после гола.
Мария не знала, что думать по этому поводу, - может быть, за рекой снимали
кино, может быть, новые русские разбирались, кто из них самый новый.
Поскорей бы уж поделили все, подумала она со вздохом, а то сколько еще
молодых красивых ребят упадет на асфальт и зальет его кровью из пробитого
сердца.
Мария стала думать о том, как облегчить невыносимое бремя этой жизни
всем тем, кто Бог знает зачем корчится сейчас в черных клубах дыма,
закрывших небо и солнце. Ей в голову приходили ясные, светлые,
незамысловатые образы - вот она, в простом платье, входит в скромную
квартиру, прибранную для такого случая хозяевами. А вот и сами хозяева -
сидят за столом возле самовара и влюбленно смотрят на нее, и она знает,
что ничего не нужно говорить, нужно просто сидеть напротив и ласково
глядеть на них, по возможности не обращая внимания на стрекочущую камеру.
Или так: больничная палата, перебинтованные люди, лежащие на неудобных
койках, и ее изображение, висящее на стене в таком месте, чтобы видно было
всем - с коек смотрят на нее и на время забывают о своих бедах и болях...
Все это было прекрасно, но она смутно понимала, что этого
недостаточно - нет, в этом мире нужна была сила, суровая и непреклонная,
способная, если надо, противостоять злу. Но где взять эту силу? И какой
она должна быть? Мария не знала ответа на эти вопросы, но чувствовала, что
именно для этого она и идет сейчас по набережной в этом источающем
страдание городе.
Порыв ветра на секунду разогнал окруживший ее дым, и на Марию упал
солнечный луч. Она заслонилась от него ладонью и вдруг поняла, где искать
ответ - конечно же, он был в тех бесчисленных сердцах и умах, которые
призвали ее сюда и заставили воплотиться на этой дымной набережной. Все
они как бы сливались в один океан сознания, через миллионы глаз глядящий
на телеэкран, и весь этот океан был открыт ее взору. Она оглядела его и
сначала не увидела ничего, что могло бы помочь. Нет, конечно, в этом
океане сознания была представлена всепобеждающая сила, и в большинстве
случаев - примерно одинаково, так что складывался некий общий образ:
молодой человек с небольшой головой и широкими плечами, в двубортном
малиновом пиджаке, стоящий, широко расставив ноги, у длинного приземистого
автомобиля. Этот автомобиль был очень смутным и как бы размазанным в
воздухе, потому что все те, чьи души видела Мария, представляли на его
месте разные модели. То же касалось и лица молодого человека - оно было
очень приблизительным, только прическа, чуть кудрявый каштановый ежик,
получилась немного четче. Зато пиджак прорисовался с чрезвычайной
отчетливостью, и можно было бы даже, чуть напрягшись, прочесть надписи на
золотых пуговицах. Но Мария не стала этого делать. Дело ведь было не в
том, что написано на пуговицах, а в том, как эту всепобеждающую силу
соединить с ее кроткой любовью.
Мария остановилась и оперлась на одну из гранитных тумб, разделявших
чугунные решетки ограды. Нужно было снова искать ответ в доверившихся ей
умах и душах, но в этот раз - Мария знала это совершенно точно -
усредненные мысли не годились. Надо было...
"Должна же там быть хоть одна умная баба", - подумала она.
И эта умная баба почти сразу нашлась. Мария не знала, как ее зовут,
кто она и даже как она выглядит, - мелькнули только на секунду высокие
книжные шкафы, заваленный бумагами стол с пишущей машинкой и висящая над
ним фотография человека с чудовищными вьющимися усами и мрачным взглядом -
все это было дрожащим, искривленным и черно-белым, словно Мария видела это
изнутри совсем старого телевизора с экраном не больше сигаретной пачки,
который к тому же стоял не в центре комнаты, а где-то в углу. Но
зрительные образы исчезли слишком быстро, чтобы Мария успела задуматься
над увиденным, а потом на смену им пришли мысли.
Мария не поняла почти ничего из того вихря понятий, который ей
открылся; к тому же этот вихрь был каким-то затхлым и мрачным, словно
волна пыли, которая поднимается, когда из чулана выпадает старая ширма.
Мария заключила, что имеет дело с сильно замусоренным и не вполне
нормальным сознанием, и, когда все кончилось, испытала большое облегчение.
Улов, оставшийся в розовой пустоте ее души, состоял из не до конца ясных
слов. Слова были такие: "прекрасная дама" (здесь было понятно, о ком идет
речь), "незнакомка" (тоже), потом мерцало слово "Жених" (почему-то с
большой буквы), потом слово "Гость" (тоже с большой), дальше висело
непонятное словосочетание "алхимический брак", а за ним - что-то совсем
темное: "отдых напрасен, стучу в ворота". На этом мысли кончались - после
них еще раз мелькнула фотография человека с исступленным взглядом и
длинными висячими усами, больше похожими на растущую прямо из-под носа
бороду.
Она растеряно огляделась по сторонам. По-прежнему вокруг был главным
образом дым. Мария подумала, что, может быть, где-то рядом находятся
ворота, в которые надо постучать, и сделала несколько робких шагов во
мглу. Чернота сразу же обступила ее со всех сторон, ей стало страшно, и
она выскочила назад на набережную, где все-таки было немного света.
"Да и если постучать, - подумала она, - разве ж кто откроет?"
Сзади раздалось урчание автомобильного мотора. Мария прижалась к
ограждению набережной и с опаской стала ожидать, что появится из дыма.
Прошло несколько секунд, и мимо нее медленно проплыла длинная черная
машина, "Чайка", украшенная разноцветными лентами, - это был, как она
поняла, свадебный экипаж. Машина была забита сосредоточенно молчащими
людьми; из ее окон торчало несколько автоматных стволов, а на крыше
блестели два желтых кольца, побольше и поменьше.
Мария проводила "Чайку" взглядом и хлопнула себя ладошкой по лбу. Ну
конечно, поняла она. Да. Именно так. Два соединенных кольца, Жених, Гость,
Спонсор. Алхимический брак - правда, непонятно, что это такое -
алхимический, но, в случае чего, адвокат у нее хороший. Мария покачала
головой и улыбнулась. Как она могла столько времени не видеть самого
простого, самого главного? И о чем она вообще думала?
Она огляделась, примерно сориентировалась по сторонам света и
протянула руки на запад (каким-то образом было ясно, что Жених появится
оттуда).
- Приди! - молитвенно прошептала она и сразу почувствовала некое
новое присутствие, появившееся в мире.
Теперь осталось только дождаться встречи. Она побежала вперед, с
радостью чувствуя, как расстояние между ней и Женихом сокращается, - он,
как она уже знала, шел ей навстречу по этой же самой набережной, но, в
отличие от нее, не спешил, потому что спешить было не в его характере.
Чудом перескочив через неожиданно появившийся из дыма открытый
канализационный люк, Мария замедлила шаг и стала лихорадочно шарить по
карманам. Ей в голову пришло, что у нее с собой нет ни зеркальца, ни
косметички. На миг ее охватило отчаяние - она даже стала вспоминать, не
было ли на пути какой-нибудь лужи, где можно было бы увидеть свое
отражение. Но отчаяние рассеялось так же быстро, как появилось, - Мария
вспомнила, что может предстать перед Женихом такой, какой пожелает.
Она некоторое время размышляла. Пусть он увидит совсем молодую
девушку, решила она, с двумя рыжими косичками, веснушчатым лицом и... и...
Нужна была какая-нибудь милая деталь, какая-нибудь наивная черточка -
сережки? Бейсбольная кепка? Оставалось совсем мало времени, и в последний
момент Мария украсила себя ярко-розовыми наушниками, которые как бы
продолжали горящий на ее щеках румянец. После этого она подняла глаза и
стала смотреть вперед.
Впереди, в рваных лоскутах дыма, мелькнуло что-то металлическое и
сразу скрылось. Потом появилось чуть ближе и опять скрылось во мгле. Вдруг
порыв ветра отогнал дым в сторону, и Мария увидела высокую сверкающую
фигуру, медленно идущую ей навстречу. Одновременно она заметила - или это
показалось ей, - что с каждым шагом этой фигуры земля чуть содрогается.
Металлический человек был намного выше ее ростом, и его
бесстрастно-красивое лицо не выражало абсолютно никаких чувств. Марии
стало страшно, и она попятилась назад - она помнила, что где-то у нее за
спиной остался открытый люк, но не могла оторвать взгляда от
металлического торса, надвигавшегося на нее, как нос огромного ледокола на
льдину.
В тот момент, когда она уже готова была закричать, с металлическим
человеком произошла удивительная трансформация. Сначала на его сверкающих
ляжках появились полосатые трусы очень домашнего вида, потом белая майка,
затем его тело приобрело нормальный цвет загорелой человеческой кожи и
сразу же вслед за этим облеклось в канареечные брюки, рубашку с полосатым
галстуком и дивной красоты малиновый двубортный пиджак с золотыми
пуговицами. Только тут Мария успокоилась. Но малиновый пиджак радовал ее
глаза совсем недолго - он скрылся под возникшим сверху длинным серым
плащом. На ногах Гостя появились черные туфли, а на лице - черные
зеркальные очки. Волосы застыли в рыжеватом ежике, и Мария с радостным
замиранием сердца узнала в Женихе Арнольда Шварценеггера - да это, как она
сразу же поняла, и не мог быть никто другой.
Он стоял перед ней и молча глядел на нее квадратными черными
стеклами; на его губах играла еле заметная улыбка. Мария увидела свое
отражение в его очках и поправила наушники.
- О дева Мария, - тихо сказал Шварценеггер.
Он говорил без выражения, гулким, но приятным голосом.
- Нет, милый, - сказала Мария, загадочно улыбаясь и поднимая
сложенные руки к груди, - просто Мария.
- Просто Мария, - повторил Шварценеггер.
- Да, - сказала Мария. - А ты Арнольд?
- Sure, - сказал Шварценеггер.
Мария открыла рот, чтобы что-то сказать, но вдруг выяснилось, что
сказать ей совершенно нечего. Шварценеггер все так же молча смотрел на нее
и улыбался. Мария потупилась и покраснела, и тогда Шварценеггер ласковым,
но непреодолимо сильным движением развернул ее и повел рядом с собой.
Мария подняла на него глаза и улыбнулась своей знаменитой
глуповато-загадочной улыбкой. Шварценеггер положил ей руку на плечо. Мария
чуть просела под ее тяжестью, и тут же из памяти выплыла неожиданная
картина - Ленин, несущий бревно на субботнике. На картине над плечом
Ленина был виден только край бревна, и Мария подумала, что, может быть, на
самом деле это было не бревно, а рука некоего могущественного существа, на
которое Ленин мог только коситься с беззащитной улыбкой, как сейчас она на
Шварценеггера. В следующий момент Мария поняла, что думает нечто
совершенно неуместное, и вымела все это прочь из головы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг