произошло!
- Хорошо, отец Ян. Я все тебе расскажу. Ты принимал много
исповедей - прими и эту.
Глава вторая
1
Баронесса Лаура Айсендорф, супруга Вильгельма фон Айсендорфа,
чертовски нравилась мужчинам. Этого отрицать не мог никто, и
сама баронесса прекрасно это знала; к тому же Лаура была неглупа
- редкое сочетание! - и вертела мужем, как хотела, на словах
во всем соглашаясь с суровым бароном. Но людей, как правило,
обуревают желания, лишь разрастающиеся по мере их
удовлетворения, и в первую очередь это относится к красивым
женщинам. Лаура Айсендорф была натурой исключительно страстной и
любвеобильной, пылких чувств ее с лихвой хватало помимо мужа еще
на двух-трех достойных кавалеров, которых баронесса частенько
меняла. Что, естественно, не могло укрыться от охочего до
сплетен венского света. Впрочем, рассказывать о похождениях
гулящей Лауры ее законному супругу опасались, зная вспыльчивый
характер барона и его репутацию записного дуэлянта. Так что
некоторое время после свадьбы барон пребывал в счастливом
неведении относительно "причуд" своей супруги, а баронесса,
уверовав в собственную безнаказанность, окончательно потеряла
чувство меры и пустилась во все тяжкие, нередко уединяясь с
очередным избранником в укромной комнате прямо во время бала или
приема.
Долго так продолжаться не могло по вполне понятным причинам, и
во время одного из приемов в Хофбурге все открылось. Барон был
вне себя, поздно спохватившаяся баронесса - в ужасе от
предстоящего, незадачливый любовник - в преддверии
надвигающейся дуэли, гости - в предвкушении грандиозного
скандала... Но на людях фон Айсендорф, последний отпрыск
славного рода, нашел в себе силы сдержаться, решив дома дать
волю праведному гневу. Они с баронессой уже направлялись к
выходу, когда какая-то случайно оказавшаяся на приеме девица -
судя по одежде и манерам, дочь провинциального и не слишком
богатого дворянина - шепнула на ухо проходившей мимо баронессе:
"Не беспокойтесь, ваша милость, ваш муж уже все забыл. Но
впредь умоляю - будьте осторожнее..." От Лауры не укрылось,
что девица невзначай коснулась руки Вильгельма - и барон вдруг
запнулся в дверях, удивленно посмотрел на супругу, оглянулся на
покидаемый ими зал; затем, похоже, собрался вернуться, но
передумал - и супруги Айсендорф отбыли в своей карете.
К великому изумлению и радости баронессы, дома муж был с ней
ласков и ничего не помнил о случившемся на приеме. Слова девицы
полностью подтвердились.
Поэтому когда на очередном балу Лаура увидела мелькнувшее среди
гостей смуглое лицо, запомнившееся ей в связи с памятным
случаем, она тут же направилась к спасительнице. К концу бала
Лаура души не чаяла в Марте, и последняя на следующий же день
переехала в поместье Айсендорфов, сделавшись в одночасье
компаньонкой и доверенной подругой баронессы. Возникшие поначалу
сомнения в происхождении Марты, сказавшейся младшей дочерью
захудалого силезского шляхтича, как-то сами собой улетучились,
равно как и недоумение по поводу того, почему это девушка из
хорошей семьи путешествует одна, без сопровождающих; барон,
пытавшийся что-то возразить жене, вскоре махнул рукой на ее
очередную прихоть - и молодая Марта прочно обосновалась в
имении Айсендорфов.
Надо сказать, что баронесса, при всем своем расположении к новой
компаньонке, немного побаивалась Марту, хотя не признавалась в
этом даже самой себе. Не даром же разъяренный Вильгельм фон
Айсендорф, прознавший об очередном романе своей супруги, в
присутствии Марты мигом становился кротким, как ягненок,
мгновенно забывая как о своей недавней ярости, так и о ее
причине, спеша извиниться перед баронессой за то, что ворвался к
ней столь нелепым образом, сгоряча и непонятно зачем!
"Ведьма!" - думала временами Лаура о своей компаньонке, и
гнев, мелькавший в глазах Марты в моменты усмирения барона,
только способствовал укреплению баронессы в этом мнении.
Но баронесса была жещиной решительной и не слишком набожной, и
ведьма, которая верно служит ей, Лауре, исправно отводя от нее
гнев мужа, баронессу более чем устраивала.
Так что Марта регулярно получала в подарок новые платья, а
иногда - и жемчужное ожерелье, пользовалась полной свободой и
не слишком обременяла себя какими бы то ни было обязанностями,
попросту сопровождая супругов Айсендорф на все балы и званые
вечера. Быстро освоившись в высшем венском свете, с легкостью
перенимая или воруя аристократические манеры, она без особых
сложностей научилась носить любые наряды с достоинством
королевы, вести светские беседы и быть в курсе всех сплетен (ну,
как раз это для подгальской воровки оказалось легче всего!). О
такой жизни приемная дочь Самуила-бацы из Шафляр могла только
мечтать. И Марта с головой окунулась в сверкающий водоворот
балов, карнавалов, чопорных выездов и тайных страстей, кипевших
за фасадом внешней респектабельности и благопристойности.
Зная скромные достоинства своей внешности, еще более тускнеющие
рядом с ослепительной баронессой Айсендорф, Марта была удивлена,
когда и вокруг нее начали увиваться молодые люди, в том числе и
один виконт. Выгодно выскочить замуж было весьма заманчиво, но
Марта с этим не спешила, да и молодых людей интересовала пока
что отнюдь не свадьба. Благосклонно принимая ухаживания и
дорогостоящие знаки внимания, Марта предусмотрительно держала
своих кавалеров на расстоянии, периодически извлекая из голов
слишком рьяных заранее заготовленную фразу или память о
вчерашнем разговоре - и кавалеры смущались, краснели и на время
оставляли Марту в покое.
Женить на себе одного из этих самоуверенных хлыщей Марта могла
без труда, но образ жизни баронессы Айсендорф ее отнюдь не
вдохновлял, да и никто из ухажеров не нравился Марте настолько,
чтобы решиться связать с ним свою дальнейшую жизнь.
Как часто бывает, все решил случай; и случай этот звался
Джозефом Воложем.
2
Джозеф Волож был карманником. Ловким, удачливым, веселым - но
карманником. Из тех, кому тесно в собственной шкуре, кто походя
украдет увесистый кошелек, набитый золотом, не забыв вместо него
подсунуть разине-владельцу столь же увесистый камень, завернутый
в платок, который пострадавший с изумлением и негодованием
обнаружит, лишь придя домой; из тех, кто половину добычи
легкомысленно раздаст нищим пропойцам, на остальное щедро
угостит своих приятелей - а к утру вновь останется ни с чем и,
весело насвистывая, отправится на промысел.
Воровать Джозеф предпочитал у богатых. О, отнюдь не потому, что
совесть не позволяла ему обкрадывать бедных - если нужда
припечет, то очень даже позволяла! Покладистую совесть в данном
случае заменял простой и верный расчет: у богатых людей денег
больше. Значит, украв один раз, можно безбедно жить некоторое
время, прежде чем придется снова прибегнуть к своему ремеслу. А
если щипать кошели слишком часто, да еще в одном и том же городе
- возрастает риск попасться. Джозеф не хотел уезжать. Вена ему
нравилась. Он с удовольствием ходил в оперу - и не только
"работать" - он любовался венской архитектурой, ему были по
душе здешние трактиры и здешние женщины...
Джозеф жил в Вене уже больше года и намеревался пожить еще -
сколько сможет.
Но Джозеф был карманником. Всего лишь карманником. И очень скоро
выяснил, что карманники с точки зрения венского "дна" -
отнюдь не самый привилегированный слой воровской гильдии.
В Вене испокон веку ценились домушники. Именно они считались
здесь воровской элитой, хотя Джозеф так и не смог понять -
почему? Такое положение вещей задевало его профессиональную
гордость, и как-то раз Джозеф сгоряча бросил своеобразный вызов
Арчибальду Шварцу по кличке Грыжа - признанному авторитету
среди венских домушников.
- А слабо кошелек срезать, Грыжа?! По особнячкам-то, особенно
когда хозяев дома нету, а прислуга по кабакам гуляет, всякий
шастать сумеет!
Как ни странно, Грыжа не обиделся, не стал хвататься за нож, а
всего лишь нехорошо усмехнулся в пышные прокуренные усы.
- Отчего же, приятель? И по домам шастать несложно; и кошель у
раззявы смастырить не бог весть какое искусство! Срезал,
распотрошил его за углом, пересчитал скудное звонилово, поплакал
над судьбой своей горемычной - и просадил все за вечерок! Что,
не так?! В особнячке-то подломленном одним кошелем не обойдется!
- В ином кошельке добра поболе, чем в твоем доме! - в тон
Арчибальду возразил Джозеф, за свой длинный язык носивший в
воровской среде кличку Джош-Молчальник.- А пальчики карманника,
дружище Шварц, это тебе не твоя тупая отмычка!
- Значит, договорились,- еще раз усмехнулся Грыжа, допивая
пиво.- Я кошелек срезаю - а ты дом чистишь. Оба чисто
работаем, в полную силу. И посмотрим, кто в чужом ремесле больше
смыслит и добычу ценней принесет. Три дня сроку.
- Дом? - опешил Джош-Молчальник, не ожидавший такого оборота
дела.- Я?!
- Дом,- весело подтвердил Грыжа, и всякий, хорошо знающий
Арчибальда Шварца, понял бы, что шутки кончились.- И именно ты.
А ты как думал, трепач?! Ты мне, понимаешь, по чести моей
воровской ногами топчешься, а я - сопли утри и слушай?! Нет уж,
голубь залетный - баш на баш. Ну, а кто проиграет - тот в этом
же трактире на четвертый день при всех наших под стол залазит и
публично отлаивается: дескать, сбрехал, как собака, и прощения
прошу. Ну как, согласен?!
В хитрых глазах Молчальника-Джоша зажглись шальные искорки.
- Согласен! Через три дня здесь,- и он протянул руку
Арчибальду Шварцу.
- Смотри, пупок не надорви! - насмешливо бросил Грыжа в спину
Джозефу, когда тот выходил из трактира.
3
Богатую усадьбу на окраине Вены Джозеф присмотрел еще в первый
день отпущенного ему срока. Массивная чугунная ограда с
золочеными львами на верхушках полированных гранитных столбиков,
широкие узорчатые ворота, посыпанные крупным гравием идеально
прямые дорожки, рассекающие начинавшийся за оградой парк на
правильные четырехугольники, ухоженные клумбы с яркими цветами
- и трехэтажный дом со стрельчатыми окнами и колоннами у входа,
множеством флигелей и пристроек, с двумя конюшнями...
Здесь явно было чем поживиться и утереть нос самодовольному
Грыже.
Без особого труда пробравшись на чердак особняка победнее,
расположенного как раз напротив заинтересовавшей его усадьбы,
Джош-Молчальник извлек предусмотрительно купленную утром
подзорную трубу и, устроившись поудобнее у слухового окна,
занялся наблюдением.
До ужина он успел выяснить, где находятся кухня и помещения для
слуг, достаточно точно определил месторасположение черного хода
(хотя сама дверь была ему не видна) - и решив, что для начала
достаточно, отправился подкреплять свои силы добрым стаканом
вина и изрядной порцией столь любимого им бараньего жаркого.
Подходящий трактир нашелся неподалеку, и тут Джозефу неожиданно
улыбнулась удача: в одном из посетителей он безошибочно признал
виденного утром садовника из выбранного для показательного
грабежа поместья.
Садовник, рыжеволосый крепыш со здоровым румянцем на щеках и
крупной родинкой под левым глазом, отчего казалось, что он все
время щурится и хитро подмигивает, с пользой проводил время:
перед ним на столе стояли два здоровенных кувшина с вином, один
из которых был уже наполовину пуст.
Излишне уточнять, за какой именно стол поспешил присесть
Джош-Молчальник.
Садовник попался не слишком разговорчивый, да и открыто
приставать к нему с вопросами было опасно, но когда во втором из
кувшинов показалось дно, язык у садовника наконец развязался.
Так что вскоре Джозеф узнал и о скандальных похождениях Лауры
Айсендорф, и о ее странной компаньонке Марте, жившей в поместьи
уже не первый год, и о необъяснимой забывчивости самого барона
- но только тс-с-с, кто ж будет господину напоминать, да еще о
ТАКОМ!.. себе дороже...
Особенно заинтересовало Джоша упоминание о коллекции старинных
ваз со всех концов света, которую собрал еще покойный отец
барона Вильгельма. Впрочем, о вазах садовник упомянул мимоходом
и, потребовав еще вина для себя и для своего нового друга, начал
заплетающимся языком рассказывать Джозефу о хитростях подрезки
яблонь, времени высадки роз и прочих премудростях садовничьего
ремесла. Джош терпеливо слушал, понимающе кивал и время от
времени пытался вернуть разговор в интересующее его русло, но
это ему никак не удавалось - садовник прочно сел на любимого
конька, и свернуть его мысли из накатанной колеи не
представлялось возможным.
Наконец садовник - которого, как под конец их содержательной
беседы выяснил Джозеф, звали Альбертом,- решил, что пора идти
домой. Но тут стало очевидным, что на ногах Альберт стоит весьма
нетвердо, а передвигаться может, лишь держась за что-нибудь, а
лучше - за кого-нибудь. Естественно, этим "кем-нибудь" с
радостью вызвался быть его новый друг Джозеф. Благо и идти до
поместья было - всего ничего.
- Н-нет, через в-ворота м-мы не пойдем! - заявил пьяный, но
явно опытный в похождениях подобного рода Альберт.- Тут есть
кх-кхалитка, так я через н-нее завсегда, когда это... как
сейчас...- и он плевком указал Джошу, куда его следует тащить.
Калитка оказалась заперта на хлипкую щеколду, которую несложно
было открыть с любой стороны, и даже не скрипнула, когда
качнувшийся Альберт навалился на нее всем своим грузным телом.
Видимо, слуги, после очередной попойки нередко возвращавшиеся в
поместье этим путем, исправно смазывали петли.
- А собаки нас не порвут? - с беспокойством поинтересовался
Джозеф.
- Не-а! - уверенно мотнул головой Альберт.- Их майн либер
Гельмут за восточным флигелем д-держит, где конюшни. И на
привязи. Чтоб, значит, ни гугу... Когда м-мы, как сегодня...
Джозеф проводил садовника до дверей пристройки, служившей
Альберту жильем, подождал снаружи, пока тот захрапит, и быстро
огляделся.
Луна светила ярко, и Джош почти сразу разглядел дверь черного
хода, расположение которой установил еще днем, наблюдая за
перемещениями слуг. Бесшумно скользнув в тень нависавшего над
ним дома, Джозеф тронул холодную бронзовую ручку и легонько
потянул ее на себя. Дверь слегка поддалась, но окончательно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг