обрывками швырял в Алкида.
- Страшно... поначалу это было страшно. Многие не выдерживали; четыре
женщины умерли родами. Молиона повредилась рассудком, родив от Трехтелого
двух сросшихся идиотов, чуть не разорвавших ей чрево - но детей не отдала,
кричала, кусалась... сейчас они в Элиде, у Авгия. Полиба-лаконца милашка
Сфено просто разорвала, не удержавшись в миг оргазма! Мне повезло:
Попрыгунья, ее сестра, оказалась сдержанней... Позже к нам прислали еще
людей, в том числе и мою сестру Иолу. Я пытался...
- Иолу?!
- Да. Но отец почти сразу забрал ее, сообразив, что она не вынесет...
впрочем, того, что Иола успела увидеть, ей хватило - с тех пор она
перестала разговаривать и испытывать боль.
Алкид вспомнил Иолу-невесту: леопарды, кровь, крик, и сгусток
ледяного, нечеловеческого равнодушия на носилках.
- Четыре года, - почти беззвучно бормотал Ифит, - четыре с лишним...
человек - странное существо! Он способен привыкнуть ко всему, привыкнуть,
притерпеться... нас даже начало тянуть друг к другу, возникли какие-то
болезненные привязанности... мы даже ревновали! Я думал, что начинаю
понимать их, потомков титанов, не ставших чудовищами, но и переставших
быть чудом!.. так, эхо, отзвук былого величия. Они одиноки, Алкид,
безмерно, невероятно одиноки на забывшей их Гее. "Лучше уж Тартар", -
сказала однажды мне Сфено. И была права. Уйдя от мира живой жизни и не
превратившись в беспамятные тени, они живут как в полусне, отгородившись в
своих замкнутых мирках от всего, погрузившись в иллюзии и воспоминания...
Встреча с нами была для них не меньшим потрясением, чем для нас - с ними;
вот почему позднее Герион предпочел погибнуть, но не пустить тебя к одному
из Флегрейских Дромосов.
- Что ж он мне сразу-то не сказал?! - растерянно пожал плечами Алкид.
- Сказал? Тебе?! Для них Геракл - кровавый призрак, ужас бессонных
ночей, убийца-герой, живая молния Зевса! А на Флеграх к тому времени дети
не только рождались, но и выживали! Необычные, в чем-то ущербные - но
дети! Наши дети! - хотя их почти сразу отбирали Одержимые, воспитывая
отдельно...
Кажется, ойхаллиец плакал.
Вдруг он качнулся к Алкиду и обеими руками вцепился в фарос
собеседника, сломав серебряную фибулу в виде эмалевой бабочки.
- Они убили их! - истерически выкрикнул Ифит, брызжа слюной. - Убили!
Они принесли их в жертву! Они...
- В жертву? Кто - они?! Кого - их?! - холодея, прошептал Алкид,
незаметно стараясь отвести возбужденного ойхаллийца от края стены.
Ответа он не услышал.
Лишь странные слова неожиданно возникли в сознании: "Я,
Аполлон-Тюрайос..." - и над Тиринфом запахло плесенью.
13
- Прими гостя, мудрый Автолик, - негромко произнес Иолай, стоя на
пороге мегарона, куда его проводил молчаливый крепыш-слуга, и ничего не
видя после яркого солнечного света.
- А почему ты не говоришь мне "радуйся", друг мой Амфитрион? -
донесся от холодного очага насмешливый старческий голос. - Или ты
полагаешь, что я слишком дряхл, чтобы радоваться?
Глаза мало-помалу привыкли к сумраку, и Иолаю наконец-то удалось
разглядеть ложе больного, рядом с которым на крепком буковом табурете
сидел... Гермий.
- Он знает, - негромко бросил юноша-бог. - Я ему рассказал. Как раз
перед твоим приходом.
И Иолай понял, что Автолик умирает.
Дело было даже не в том, что старый друг уже давно перевалил через
шестидесятилетний рубеж, что голова его облысела, лицо исполосовали
морщины, а и без того грузное тело бывшего борца стало откровенно жирным и
неподъемным.
Дело было не в этом.
- Извини, что не встаю, - знакомо ухмыльнулся Автолик. - Вот, отец
говорит, что перед смертью вставать вредно... и недостойно. Да и кто он
такой, этот Танат, если ему наш мальчик бока намял?! Встречусь с
Железносердым, припугну Гераклом - глядишь, и вернусь...
- Вернешься, - юный отец сидел над умирающим сыном. - Вернешься. С
Владыкой все оговорено.
Иолай невольно скрипнул зубами.
Он хорошо помнил свое собственное возвращение.
И знал, что у дочери Автолика, острой на язык Антиклеи, и Лаэрта,
басилея с острова Итака, несколько лет назад родился сын. Лаэрт назвал
мальчика Одиссеем, что значит "Сердящий богов", потому что кого боги хотят
наказать, того они лишают рассудка - короче, мальчик родился умственно
неполноценным.
Иолаю не надо было объяснять, что это могло значить для умирающего
Автолика.
- Мы еще встретимся? - Иолай не рассчитывал на ответ.
- Нет, - отрезал Гермий. - Дядя Аид на этот раз даже мне не говорит,
что задумал. Так что ни к чему вам встречаться.
Помолчали.
- А мне Ифит-ойхаллиец на днях лук подарил, - ни с того ни с сего
заявил Автолик. - Как выкуп за табуны, которые Геракл у его отца украл.
Ну, я об этом, понятное дело, не знаю, не ведаю - но обещал разобраться. И
разберусь. Если не помру раньше.
"Ах ты, старый плут, - удовлетворенно усмехнулся Иолай, садясь на
свободный табурет. - Даже не скрываешь, что табуны - твоих людей работа!
Нет уж, Лукавый, тут ты погорячился... чтобы покойный Амфитрион с покойным
Автоликом не встретились?! Не по Ифитову луку узнаю, так по характеру...
Неужто такие люди, как мы, часто рождаются?!"
- Значит, табуны вернутся к Эвриту? - весело спросил он.
- Вряд ли, - хмыкнул Гермий. - У меня недавно братец старшенький
гостил, Аполлончик... все Эвритом интересовался. Ну, я ему кое-что и
рассказал: про Миртила-фиванца, и все такое-прочее... Так что, думаю,
возвращать табуны будет некому. Или - уже некому.
- Но ведь Эврит - Одержимый! - вскочил Иолай.
- Правильно. Вот пусть и валит в Эреб, на задушевную беседу с дядей
Аидом.
- Но тень Эврита добровольно не пойдет в Аид! Ты что, не помнишь, как
уходила Галинтиада и другие Одержимые?! Или Аполлон тоже
Психопомп-Душеводитель, как и ты, Гермий?!
- Тартар в Эреба мрак! - Гермий изменился в лице. - Как я сам не
сообразил!
Но кинуться к выходу Лукавый не успел.
В полутьме мегарона еле слышно прозвучало:
- Я, Аполлон-Тюрайос...
14
- Радуйся, ученик! Я, Аполлон-Тюрайос [Тюрайос - Дверной; одно из
древнейших прозвищ Аполлона], пришел открыть для тебя последние двери
смертных - врата в Аид!
Эврит Ойхаллийский резко обернулся.
Позади него, за белой балюстрадой террасы, зияла пропасть; перед ним
стоял тот, кто тайно наблюдал за близнецами в Оропской гавани, кто
разговаривал с обломками лука во внешнем дворе, когда Геракл покидал
негостеприимную Эвбею, - перед Эвритом стояли волк и дельфин, лавр и
пальма, стрела и кифара, Дельфы и Дидимы [священные животные, растения,
атрибуты и культовые центры Аполлона], обещавшие Совету Семьи в течение
полугода следить за свободным Гераклом.
И в беспощадных глазах Аполлона ясно читался приговор.
- Мой брат Гермий сказал мне, что ты любишь приносить человеческие
жертвы Гераклу, - сухо добавил бог, и сверкающая стрела легла на тетиву
лука. - Что ж... Внемлите, Крониды на Олимпе и Павшие в Тартаре: я,
Феб-Аполлон, Олимпиец, приношу басилея Эврита, своего ученика, Одержимого,
в жертву сыну Зевса Гераклу! Да будет так!
Огненный луч сорвался с тетивы.
...Нет, Алкид не видел всего этого. Просто ветер вдруг рассмеялся ему
в лицо, запорошив глаза пылью, пахнущей заплесневелой сыростью земляного
погреба; просто безумие почти сорокалетнего Геракла было иным, чем прошлое
безумие Алкида из Фив; горящий светлым пламенем взгляд гневного бога на
миг возник из ничего, заслонив собой зубчатые башни Тиринфа, и еле
различимые слова "Я, Феб-Аполлон, Олимпиец..." слились в золотую стрелу,
ринувшуюся на Алкида - ничего не понимая, он попятился, пытаясь схватить
руками вспышку смерти, сослепу налетел на что-то мягкое, услышал глухой
вскрик и рухнул в бездну, гудящую медным гулом...
Тень Эврита Ойхаллийского стояла у перил и смотрела в пропасть -
туда, где на камнях жалко скорчилось исковерканное тело басилея.
- Вот, значит, как это бывает... - тихо сказала тень и во второй раз
обернулась к богу.
- Убирайся в Аид! - презрительно усмехнулся Аполлон. - Подать навлон
[плата Харону за перевоз через Ахеронт] для Харона?
- В Аид? Ты глуп, бог, или поторопился; или и то, и другое сразу.
Неужели твой брат Гермий не сказал тебе, что жертвы Гераклу не идут в Аид;
во всяком случае, добровольно? Да, теперь я вижу - не сказал... забыл.
Иначе ты, зная, что имеешь дело с Одержимым, трижды подумал бы, прежде чем
принести его в жертву Гераклу!
Бог шагнул к тени.
- Ты пойдешь туда, куда прикажу я! Или ты в состоянии отыскать место,
где тебя не достанет рука Аполлона?!
- Нет, ты все-таки глуп, - тень повела призрачной ладонью, открывая
Дромос; и стеклянистые нити его отливали черным. - Хорошо, тогда иди за
мной, грозный и торопливый брат Гермия-Психопомпа!..
Аполлон кинулся к Дромосу, где только что исчезла тень Одержимого - и
отшатнулся.
На той стороне были Флегры.
Пожарища.
Колыбель Гигантов.
...Нет, Алкид не видел этого. Дрожа всем телом, он стоял на краю
стены, медленно приходя в себя - вот сейчас упадет еще одна капля в
водяной клепсидре, еще одна песчинка в песочных часах, на волосок
удлинятся тени, и Алкид опустит взгляд.
Он неумолимо приближается, тот миг, когда Геракл увидит разбившегося
Ифита-лучника; увидит изломанный труп у подножия тиринфской стены.
И вспомнит родившийся из безумия звенящий голос:
- Я, Феб-Аполлон, Олимпиец...
Завтра вернувшиеся в Тиринф Иолай и Ификл узнают, что Геракл, убив во
время припадка бывшего учителя, уехал в Дельфы.
15
Он гнал колесницу на север.
Грохочут колеса.
Скоро Дельфы.
Скоро.
Он гнал колесницу, горяча храпящих коней, а следом за ним
тысячекрылой голосистой стаей летела молва.
- Убил учителя и друга?! - ужасались мессенцы.
- Небось, украденных у Эврита табунов отдавать не захотел! -
прикидывали элидяне.
- Какие табуны?! - возмущались арголидцы. - О чем вы?! Это же великий
Геракл, Истребитель чудовищ! Его же на Эвбее несправедливо обидели!
- Чудовища чудовищами, - не сдавались упрямые элидяне, тщательней
приглядывая за собственными стадами, - обида обидой, а табуны, извините,
табунами! Одно другому не мешает. Небось, заманил беднягу Ифита на стену -
глянь, мол, не ваши ли кони пасутся? - а там и спихнул вниз! Очень даже
запросто!
- Ревнивая Гера, за что караешь? - шептали аркадские и лаконские
девушки, жаркими ночами мечтая о Геракле.
- Безумец, - пожимали плечами в Ахайе.
- Герой! - откликались в Беотии.
- Величайший... - и те, и другие.
Посмеивалась на все Эгейское море крепкостенная Троя.
Молчали Ойхаллия и Пилос.
Впрочем, нет - Пилос уже не молчал. И ванакт Нелей Пилосский врал
направо и налево о том, что возвращаясь с Эвбеи домой, он повстречал
Геракла, который якобы просил его, благочестивого Нелея, очистить
невольного убийцу от скверны - но Нелей, как кладезь благочестия и
осторожности, отказал Гераклу в очищении, ссылаясь на давнюю дружбу с
Эвритом, отцом убитого.
Что вы говорите?
Ах да, конечно - с покойным отцом убитого... теперь-то ясно, почему
так вздорожала соль, поставляемая на материк с соляных варниц Эвбеи!..
И во главе стоустых полчищ Геракл ворвался в священные Дельфы.
- Омой руки в Кастальском источнике! - сурово сказали жрецы,
преградив путь герою, когда тот шагал по мощеной дороге мимо скалистой
восточной стены. - И вознеси хвалу лучезарному Аполлону!
- Нимфа Касталия превратилась в Кастальский ключ, спасаясь от
домогательств вашего бога, - был ответ. - Не омою рук в слезах несчастной!
Прочь с дороги!
- Надень лавровый венок! - строго приказали жрицы, встав перед
Гераклом у входа в храм.
- Нимфа Дафна стала лавром, лишь бы не уступить похотливому Фебу, -
был ответ. - Не одену венка из волос несчастной! Посторонитесь!
- Нет тебе очищения! - возгласила разгневанная пифия, и грозно
дрогнул туман над расщелиной скалы. - Нет и не будет!
- Аполлон убил юного Гиацинта, сына басилея Амикла, - был ответ. -
Кто очистил от скверны твоего бога, женщина?!
- В этом храме, безумец, тебе прорицать не будут!
- Я сам себе храм и прорицатель, - был ответ. - Уйди, женщина, и не
стой между мной и богом!
И Геракл кощунственно схватил золотой треножник, на который садилась
пифия во время пророчеств.
- Аполлон! Где ты, Олимпиец?! - рев этот еще долго будет преследовать
пифию, в страхе бежавшую из сокровенной части храма. - Явись и ответь
Гераклу!
Ответом была огненная стрела, посланная с той стороны расщелины.
Треножник описал сверкающую дугу, золото земли столкнулось с небесным
золотом, пламя с пламенем, и - только искры разметало по храму.
...Никто и никогда не узнает правды о том, как схватились между собой
безумный Геракл и разъяренный Аполлон; смертный и бессмертный. Только
шепнут в Дельфах, повторят от Эпира до Аттики, и эхом отзовется на
Пелопоннесе: сила сошлась с силой, вынудив Зевса-Тучегонителя метнуть
молнию, дабы разъединить борцов и не допустить гибели сына... а вот
которого из сыновей - не шепнут о том в Дельфах, не повторят от Эпира до
Аттики, и промолчит благоразумное пелопоннесское эхо.
Да еще услышит краем уха старая жрица, некогда разрешившая
безымянному юродивому остаться на территории священного округа, как скажет
усталый Геракл, остановившись у только что въехавшей в ворота колесницы:
- Он не виноват. Гермий не открыл ему всей правды... нет, Феб не
виноват. Он даже не знал, что его любимец, Адмет [Адмет, басилей Фер,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг