обдувал разгоряченные лица, мясо показалось Амфитриону неожиданно вкусным,
а вино - отнюдь не таким дрянным, как предполагалось вначале; он устроился
поудобнее, шум таверны и повседневные заботы странным образом переплелись,
смешались и отодвинулись куда-то вниз - здесь, на возвышении, в
искусственном одиночестве, Амфитрион действительно почувствовал себя ближе
к небу и еще подумал, что рыжий Эльпистик и впрямь выбирает лучшие места,
будь то в бою или в таверне...
Только тут он заметил, что Трезенец уже давно что-то ему
рассказывает, и заставил себя сосредоточиться на собеседнике.
- И вот что я тебе скажу, дружище, - Эльпистик понизил голос, как ему
казалось, до шепота, только шепот этот вышел весьма и весьма громким. -
Боги к нам явно благоволят! Понял?
- П-понял, - качнул тяжелой головой уже слегка захмелевший Амфитрион.
- Боги к нам благоволят! А... а почему ты так решил? К прорицателю ходил,
что ли?
- Да ты вспомни наш поход! Все битвы одна в одну! Хвала, конечно,
Аресу, но и мы с тобой не плошали! Потом - колодцы, когда надо,
попадались, и никто туда гнилого мяса не кидал; перебежчики к нам валом
валили, эта, как ее... Комето, дочка басилея Птерелая, в тебя влюбилась по
уши и весь Тафос нам, как на ладошке... у-у, гнездо пиратское, правильно
мы его!..
- А я ее потом убил, - хмуро отозвался Амфитрион, тщетно пытаясь
вспомнить лицо тафийской царевны Комето. Крик ее помнил, когда лезвие меча
без привычного сопротивления погрузилось в мягкий женский живот, кровь на
белом пеплосе тоже помнил, а вот лицо почему-то не вспоминалось.
Никак.
- И молодец! - обрадовался Эльпистик, увлеченно размахивая бычьей
костью. - Я еще Панопею говорю: слышь, Панопейчик, а Амфитрион у нас
молодец! Правильно, мол, понимает - Тафос теперь все равно наш, никуда не
денется, а отцеубийцу эту, змею тафийскую, не домой же везти?! Боги твою
руку направляли, друг мой, истинно боги...
- А я ее потом убил, - не слушая Эльпистика, повторил Амфитрион,
наливая себе из кувшина. - Живот у нее был... мягкий. А меч я после
сломал. Зря, наверное...
- Конечно, зря, - Эльпистик попытался укусить кость, на которой
совершенно не осталось мяса, и укусил-таки, но потом передумал и запустил
ею в хозяина, возившегося внизу у очага.
- Зря! Мечи нам еще понадобятся... Не сегодня-завтра снова в поход
пойдем. Мне знак недавно был! Оттуда!
И ткнул лоснящимся пальцем в небо.
- Знак? - заинтересовался Амфитрион. - Какой знак?
Эльпистик с заметным усилием наклонился к уху друга и трагически
зашептал:
- Мою Энонию - ну, ты ее знаешь! - посетил сам бог войны Арес!
- Да ну?! - притворно удивился Амфитрион, поскольку действительно
знал грудастую Энонию, жену Трезенца, и знал гораздо лучше, чем
предполагал сам Эльпистик. А в памяти всплывало: ночь, сонная и
равнодушно-отрешенная Алкмена, неприятный холод в груди и ее слова: "Хвала
небу... вышло, наконец... Пленницы замучили, да?" И песок, стылый песок
двора, больно царапающий лоб, и вой, поднимающийся изнутри вой, из глубин,
из таких бездн души, о которых Амфитрион никогда и не подозревал.
Кто же был у нее той ночью?!
- Да точно тебе говорю! - не унимался Эльпистик. - Энония теперь дитя
от него носит! Жирная стала, брюхо выше носа... хрюкать скоро начнет.
- Какой месяц? - машинально осведомился Амфитрион, уставившись в
кубок.
- Третий. А живот - как на шестом.
- И у моей - третий...
- Что, тоже Арес?
- Не знаю. Я, наверное... или Арес.
- А у меня - без сомнений! Он! Арес-Эниалий! [Эниалий - Воинственный;
обычное прозвище бога войны Арея (Ареса)] Энония говорила - даже во время
этого дела шлема не снимал. Почтил, значит. Вот только дура моя, Энония -
ничего с ней поделать не могу! Что ни ночь твердит: "Вот Арес - это да!
Это было божественно! Истинно - бог... копьеносец! А ты - козел драный..."
А что - я? Ну не копьеносец я - хотя до сих пор бабы не жаловались!
Слушай, Амфитрион, пошли в поход! А то я сдохну, ее ублажая...
- Да брось ты! - неожиданно для самого себя сквозь зубы процедил
Амфитрион. - Божественно, божественно... Знаем мы, как оно - божественно!
Зубами скрежещут да по опочивальне бегают - и всей любви-то!
- Чего? - вытаращил глаза Эльпистик.
- Того! Того самого! По мужской части! Мы с тобой хоть и помрем, зато
помрем мужиками, и через Ахерон нас мужиками повезут, а они так и будут
дальше... я сам сколько раз богом назывался, когда к чужим женам бегал! То
Аресом, то Гермесом, а то вообще какого-то Пантифлея-Речного на ходу
сочинил...
- Нет, ты постой! - Эльпистик уцепил Амфитриона за плечо. - Ты
погоди! Ты мне на богов не наговаривай! Тоже мне Пантифлей-Речной... Моя
Энония после Ареса и ложиться со мной не хочет! Я уже и шлем одеваю, и щит
беру - ни в какую! А ты говоришь - по мужской части...
- Говорю, значит, знаю! - совершенно забывшись, повысил голос
Амфитрион. - Знаю! Ты Энонию свою хоть копьем люби после Ареса - а я знаю!
У моей Алкмены тоже один из этих побывал! Из олимпийцев!
- Ну и?!.. - подался вперед Эльпистик.
- "Ну и?!" - передразнил его Амфитрион. - И ничего! Он уже и мною
притворялся - глухо. Не вышло! Как возлег на ложе - так и ушел, не солоно
хлебавши. Копьеносец! Копье - и то само не стоит, все падает. А тут как
раз я вернулся - и за него, за олимпийца, расстарался! Еще удивлялся,
дурак, что Алкмена такая... усталая, что ли? И постель вся перемятая...
- Так она ж у тебя в тягости! - непонимающе нахмурился Эльпистик. -
Сам говорил!
- Говорил! В тягости - только моим ребенком! Моим! И только моим!
Божественно! Ха!
- Ну а кто это был? - Эльпистик явно поверил рассказу, и теперь его в
первую очередь интересовало: какое божество так позорно оскандалилось?!
- Не знаю, - Амфитрион припал к кубку и стал жадно пить, разбрызгивая
вино.
- А на кого думаешь?
Ответить Амфитрион не успел. Подавившись вином, он судорожно
закашлялся и, услышав треск, не сразу понял, что это сломалась ножка
табурета Эльпистика. Трезенец вскрикнул, заваливаясь назад, взмахнул
руками, словно собрался лететь, но удержать равновесия не смог и всей
своей немалой тушей загремел с возвышения вниз.
Амфитрион ничего не мог сделать. Он сидел, кашлял и тупо смотрел, как
Эльпистик валится спиной вперед, настолько неудачно, насколько это вообще
было возможно, и затылком ударяется о торчащий из стены бронзовый крюк для
вертелов.
Кашель как рукой сняло. Кровь резко отхлынула от лица Амфитриона, и
багровый цвет его щек мгновенно сменился мертвенной бледностью, а на лбу
выступили крупные капли пота.
- Эльпистик! Ты... ты жив?
На негнущихся ногах спустился Амфитрион с возвышения, где он еще
недавно был ближе к небу, и склонился над распростертым на полу телом
друга.
- Эльпистик...
Трезенец был мертв. Крюк заостренным концом пробил его затылок и
наполовину вошел в мозг, так что Эльпистик умер сразу - наверное, даже
испугаться не успел.
Впрочем, он и не умел - пугаться.
А теперь и не научится никогда.
Вокруг уже собирались люди, суетился и всхлипывал горбатенький
мальчик-раб из поварят, кто-то побежал за лекарем, хотя в этом не было
никакой нужды; рядом причитал хозяин, сокрушавшийся не столько по нелепо
погибшему гостю, сколько по возможной потере прибылей своего заведения -
ибо многие ли пойдут пить в заведение, пользующееся дурной славой?..
- Как же так? - растерянно забормотал Амфитрион, пятясь назад. - Как
же так? Сколько сражений - и ни царапины! А тут...
- А вы бы меньше болтали, почтеннейший, - прошептал на ухо Амфитриону
чей-то незнакомый и неприятный голос. - Меньше болтайте - дольше
проживете. А станете язык распускать - и под вами что-нибудь обвалиться
может! Ни с того ни с сего. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?
Когда до Амфитриона наконец дошел смысл сказанного, он повернулся -
рывком, всем телом, как поворачивался в щитовом бою - но увидел лишь спину
в грязной хламиде с капюшоном, скрывающуюся в толпе. Рванулся было следом
- где там, таинственного советчика и след простыл.
...Домой Амфитрион вернулся хмурый и абсолютно трезвый. И крепко
задумался.
Было о чем.
4
Несколько дней после этого прискорбного происшествия Амфитрион ходил,
как громом ударенный: не слышал, что ему говорят, то и дело натыкался на
столы и ложа, ронял всякую домашнюю утварь; говорил мало и все больше не
по делу, почти не ел, зато много пил, не пьянея; часто застывал на месте,
подолгу глядя в небо (или в потолок) и беззвучно шевеля губами...
Бедная Алкмена совсем извелась, видя, что творится с мужем, и будучи
не в силах ничем помочь - но дней через десять здоровая натура Амфитриона
взяла свое, и он стал понемногу приходить в себя. Вспомнил о накопившихся
за это время делах, приказал для начала выпороть двоих нерадивых рабов,
чем сразу же превратил их в радивых и даже очень - короче, внук Персея и
сын Алкея Микенского быстро превращался в прежнего деятельного,
громогласного и властного Амфитриона; и Алкмена вздохнула с облегчением.
Хвала небесам, не забрали боги разум у мужа!
Впрочем, никто и не собирался забирать разум у Амфитриона - богам,
похоже, хватало и своего, а если и не хватало, то они тем более не
додумались бы позаимствовать сей ценный (или не очень) предмет у мужа
прекрасной Алкмены.
Просто Амфитрион Персеид, которого раньше звали изгнанником, а потом
- героем, впервые в жизни всерьез задумался над тем, чего стоит его жизнь
в этом мире - да и любая жизнь вообще. Не столько сама смерть Эльпистика
потрясла Амфитриона - на своем веку он повидал достаточно смертей, более
нелепых, чем эта, и более страшных, и всяких - сколько обстоятельства этой
гибели. Визит к Алкмене осрамившегося в итоге божества; его, Амфитриона,
глупый и неосторожный рассказ - и крюк в затылке Трезенца... и голос,
неприятный голос оборванца в грязной хламиде с капюшоном, предупреждавшего
о пагубных последствиях чрезмерной болтливости.
Но все равно - долго думать, особенно когда думай не думай, а толку
никакого, Амфитрион не мог. А тут еще, как на грех, пришло сообщение с
пастбищ в ближайшей долине Кефиса, что там-де объявились разбойники,
которые воруют коз и овец.
Амфитрион немедленно вооружил часть своей челяди - выбрав людей
проверенных и побывавших в бою - и выступил на юго-восток в сторону
Кефиса, дабы пресечь разбой.
Правда, по приезду почти сразу выяснилось, что разбой есть, а
разбойников нет; вернее, не то чтобы совсем нет, и козы действительно
пропадают - но только потому, что пастыри стад, сиречь пастухи, очень
любят мясо. И любят его чаще, чем положено. Особенно под молодое вино,
которое в тех местах чуть ли не в ручьях текло.
Мяса было много. Оно мекало, блеяло и паслось совсем рядом. Мясо было
хозяйское и вкусное - в чем заключалось противоречие. Поэтому пастухи
всякий раз честно боролись с искушением - и всякий раз искушение
побеждало...
Выяснив это, Амфитрион вместо того, чтобы прийти в ярость, как
ожидали его спутники, долго хохотал, потом велел всыпать плетей
провинившимся пастухам (в основном за неумение врать) и взыскать съеденное
из полагавшейся им части приплода; после чего отправился в обратный путь.
Пастухи глядели ему вслед, почесывали вспухшие спины и дивились
легкому наказанию.
При виде мяса их тошнило...
А Амфитрион, вернувшись в Фивы, напрочь забыл и о пастухах, и об
убытках, едва ему довелось увидеть свой дом.
Вся его восточная часть, где располагался гинекей - женские покои -
носила на себе явные следы огня. О том же говорил закопченный дверной
проем, покрытый слоем грязной сажи двор, растрескавшаяся и почерневшая
черепица на крыше, где сейчас возилось несколько рабов, перекрывая крышу
заново.
Амфитрион задохнулся, ускорил шаги, потом побежал...
Алкмена, слегка прихрамывая, вышла ему навстречу из двери мегарона -
центрального зала для мужских застолий и деловых встреч, огороженного
невысокой каменной балюстрадой; она спустилась по ступенькам вниз, и
Амфитрион с невыразимым облегчением привлек жену к себе. Он гладил ее
шелковистые волосы, кажется, что-то говорил и никак не мог остановиться,
чувствуя, как бьется ее сердце, как дыхание вздымает грудь Алкмены - он не
в силах был отпустить ее, особенно сейчас, после пережитого потрясения, и
лишь одна мысль билась в голове: "Хвала Зевсу - жива!.. жива... жива!.."
Почему хвала именно Зевсу, а не кому-то другому - об этом он не
думал.
Рассказ о случившемся он выслушал позже, и лицо его при этом не
выражало ничего.
...Крики "Пожар!" раздались среди ночи. Видимо, кто-то опрокинул
масляный светильник, загорелся ковер - ну а там пошло полыхать.
Спросонья Алкмена не сразу сообразила, в чем дело, но
непрекращающиеся вопли "Горим!" и дымный чад, уже просачивающийся в щели,
быстро сообщили ей, что случилось. Поспешно завернувшись в пеплос [женское
покрывало], Алкмена бросилась к выходу, но складка ковра, словно живая,
скользнула ей под ноги, лодыжку пронзила острая боль... вокруг стелился
дым, в горле першило, голова шла кругом... Алкмена с предельной ясностью
понимала, что встать не может - и либо сгорит, либо задохнется в дыму. Она
закричала из последних сил - и провалилась в бездонный дымный колодец, на
быстро приближавшемся дне которого...
Ее успели вынести наружу два вольноотпущенника из прислуги,
выломавшие дверь в гинекей. Почти сразу ударил ливень, сбивая и гася
хищные языки пламени, вырывавшиеся из-под крыши - и под дождем Алкмена
пришла в себя. Дождь грузно топтался по умирающему огню, запах свежести
быстро вытеснял из легких удушливую гарь... к счастью, никто не погиб, да
и особых убытков пожар тоже не принес.
Правда, кто перевернул роковой светильник, и был ли этот светильник
вообще - этого выяснить так и не удалось.
5
Крышу починили довольно быстро, гинекей привели в порядок, и
несколько дней Амфитрион буквально не отходил от своей жены, стараясь все
время находиться рядом и не выпускать Алкмену из дома.
Однако после пожара, закончившегося в конечном счете благополучно,
ничего особенного не происходило, так что Амфитрион постепенно успокоился
и, когда Алкмена выразила желание с двумя служанками отправиться на базар
за покупками, он возражать не стал - да и с чего бы ему возражать?
Вот они и пошли - Алкмена и две смуглые широкобедрые
рабыни-финикиянки.
Базар, находившийся в нижней части города, встретил женщин шумной
многоголосицей, криками зазывал, пестрым разноцветьем одежд и оттенков
цвета кожи; ну и, в первую очередь, всевозможными ароматами - от
благоухания персиков и миндаля до резкого запаха свежей рыбы.
Сперва Алкмене захотелось фруктов. Она долго выбирала приглянувшиеся
ей гранаты, чей разлом блестел рубиново-красными, сочными, сладко-терпкими
зернами; потом купила сушеной дыни. Оказавшись рядом с рыбными рядами, она
замедлила шаг, принюхалась и раздумала брать рыбу, свернув к мясникам -
где на узловатых шестах были развешены разные копчености, к которым
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг