Д. Е. Громов,
О. С. Ладыженский
ОЖИДАЮЩИЙ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ
Все вы идете к истине
различными путями,
а я стою на перекрестке
и ожидаю вас...
(Будда)
Итак, если свет, который
в тебе - тьма,
то какова же тьма?
(Евангелие от Матфея)
...Не листайте эти страницы в тщетной надежде отыскать
крохи правды о мире - ибо правды здесь нет, и мира этого
нет, а есть лишь боль и память, память и боль.
...Не листайте эти страницы, стремясь отвлечь себя
чужой ложью о том, что было и чего не было - ибо за ложь
эту дорого плачено, дороже, чем за правду, и поздно теперь
порицать, утверждать или сомневаться.
...Не листайте эти страницы от нечего делать, ибо во-
истину страшен тот час, когда человеку нечего делать, и
идти некуда, и обрыв манит лишь тем, что он - обрыв.
...Не читайте написанного, потому что слова - ширма,
темница, оковы, в которых бьется недосказанное; и меня не
слушайте, когда я кричу вам об этом, потому что и я связан
словами, как и все; не слушайте меня, не слушайте, не...
И не верьте мне, когда я говорю вам об этом.
МИФОТВОРЕЦ
Будто в руки взял
Молнию, когда во мраке
Ты зажег свечу.
(Басе)
Идемте, друзья мои;
никогда не бывает слишком
поздно, чтобы искать
новый мир.
(Теннисон, "Улисс")
1
В Доме было ужасно холодно. Временами мне казалось,
что я неправ, и лучше было бы сказать - зябко и сыро - но
ознобу, сотрясавшему мое тело, все эти словесные кружева
казались глупыми и смешными. И, главное, не меняющими су-
ти.
Изредка я протягивал руки к витому подсвечнику, к его
бронзовым, позеленевшим от времени розеткам, где покорно
истекали черным воском три толстые свечи, и их пламя по-
слушно согревало мои пальцы, подрагивая и колеблясь в вы-
боре собственного цвета - от охры до кармина.
Странный тюльпан, напоминавший залитый свежей кровью
пергамент, склонился ко мне из вазы и попытался прочесть
написанное. Я прикрыл слова ладонью, улыбнулся и пощекотал
любопытный цветок кончиком пера. Он обиженно качнулся на
упругом стебле и сомкнул лепестки. Тюльпан мерз, как и я.
Он был уже очень старый, этот преступно-багровый тюльпан,
ему скоро придется умереть, засыпав сморщенными крылышками
неведомых бабочек мой стол, и я ничего не мог изменить в
реальности срезанной жизни. Реальность - это вообще не моя
стихия...
Я встал и вышел из комнаты. Почти от самого порога
начиналась лестница - сегодня она была узкая и деревян-
ная - и я спустился по ней в нижний зал, слегка касаясь
перил и поглаживая приятную на ощупь матовую полировку.
Внизу горел камин, и отблески огня метались по ору-
жию, развешанному на массивных, потемневших от времени
стенах. Я подошел к креслу с затейливо выгнутыми подло-
котниками и принялся разглядывать секиру, висевшую над
ним. Лезвие было тонким, непривычно-декоративной формы, но
древко охватывали металлические кольца с гравировкой. Вче-
ра вечером здесь висел ковер. Большой такой ковер, в тем-
но-зеленых тонах, и в самом центре орнамента чуть покачи-
валась кривая сабля в золоченых ножнах. Я отчетливо помнил
их - ковер и саблю - потому что никак не мог понять тайну
гармонии прямых углов ковра и дуги клинка, и все стоял,
смотрел...
- Дура, - сказал я секире. Она не ответила.
Раньше я думал, что Дом смеется надо мной. Теперь я
так не думаю. Даже Предстоятели не властны над изменения-
ми Дома, и их иллюзии теряют силу на пороге. На пороге,
который сегодня выглядит так, а завтра - совсем иначе. А
через час вообще никак не выглядит.
В западной стене зала обнаружилось окно. Высокое
стрельчатое окно с леденцовыми витражами в верхней час-
ти... Вдалеке виднелся косогор, и силуэт черного всадника
несся по его кромке на фоне чуть посветлевшего неба. То-
лько контур, слегка размытый движением, контур двухголо-
вого кентавра с крыльями за человеческой спиной - лук,
что ли?.. или плащ... - и я машинально забарабанил паль-
цами по подоконнику, качнув шнур занавеси с кисточкой на
конце.
Всадник резко осадил коня, заплясавшего на рыхлой
крутизне, и их тени на мгновение слились в одну бесфор-
менную массу. До меня донеслось приглушенное ржание и
сдавленный вопль ужаса. Огромное гибкое тело вознеслось
перед ошалевшим кентавром, и оскалившаяся пасть с пушис-
тым подбородком закачалась из стороны в сторону, повину-
ясь причудливому, срывающемуся ритму...
Я выругался, отдернув руку от шнура занавеси, и мои
пальцы намертво впились в подоконник. Небо над холмами
вновь опустело, но конь и человек уже исчезли по ту сто-
рону гряды, став невидимыми для меня, и лишь далекий то-
пот копыт отозвался легким дребезгом оконного стекла...
- Спасибо, Сарт.., - услышал я у себя за спиной ти-
хий голос, в котором играло на серебряном ксилофоне вре-
мя от заката до восхода.
- Не за что, - угрюмо буркнул я и, чуть помедлив,
добавил тоном ниже:
- Рад служить, Предстоящая...
И повернулся навстречу смеху - призраку, тени, наме-
ку на смех.
Там, где еще недавно горел камин, стояла миниатюрная
женщина в бархатной накидке с капюшоном, и добрая дюжина
тройных шандалов напрасно тратила свой свет, пытаясь вы-
светить хоть что-то внутри этой агатовой накидки.
Она шагнула вперед, сбрасывая капюшон и легко касаясь
тонкими пальцами ковра на стене - темно-зеленый ковер и
золото кривых ножен в центре - и все исчезло.
Тайна исчезла. Обычная женщина, мне по плечо, и вьющие-
ся волосы обрамляли овал лица, и это лицо улыбалось мне, а
я, как дурак, улыбался в ответ, хотя в Доме было по-прежнему
холодно, и настроение мое было по-прежнему мерзким.
"Надолго, Лайна?.."- хотел спросить я. И не спросил.
"Что произошло, Предстоящая?.."- хотел спросить я. И
тоже не спросил.
- Это было хорошо придумано,- сказала она, и звездные
камни ее перстней обожгли мне глаза.
"Что именно?"- хотел спросить я. И не спросил. Я
знал - что именно.
- Со шнуром,- сказала-пропела Лайна, опускаясь на
дубовую скамью. - Просто и изящно. Мастерски... Я полагаю,
что гонец Махметкул-арра уже захлебывается в ближайшей та-
верне красным вином и собственным враньем. Еще одна леген-
да, еще один глоток пряного страха, еще один камень в пир-
амиде мифа... Спасибо, Сарт. Прекрасная работа.
Тонкие губы Лайны-Предстоящей еле заметно подрагива-
ли, породистый нос с легкой горбинкой словно принюхивался
к далекому, слабому аромату, и я понимал, что неизвестный
мне гонец Махметкул-арра в эту минуту с восторгом расска-
зывает кому-то о случившемся, привирая добрую четверть,
если не половину, и его слушатели кивают головами, шепча
темное имя Ахайри, Матери-Ночи.
Лайна резко поднялась и направилась к мраморной лест-
нице, покрытой чем-то алым и ворсистым. Она шла по ступень-
кам, чуть подобрав подол длинного платья, и перила рядом с
ней наверняка были гладкими и ледяными. Каменными были пе-
рила. А мои ладони еще помнили дерево, дерево этих же пе-
рил пятиминутной давности...
Шутки шутишь, Дом, Дом-на-Перекрестке? Мы бродим, ме-
чемся, спешим, а ты стоишь и поджидаешь всех нас, и твоя
вечная изменчивость хранит внутри, в самой сердцевине, не-
кий тайный зародыш...
Чем прорастешь, Дом, Дом-на-Перекрестке?!
...Я смотрел вслед Предстоящей, а за моей спиной мол-
чала стена с обоями в цветочек, стена без всяких признаков
окна с витражами, но я знал, что там, снаружи, занимается
рассвет.
Иначе бы Она не ушла.
- До заката, Предстоящая,- прошептал я и вновь почув-
ствовал, что мерзну.
- До заката, Мифотворец...
В Доме было ужасно холодно.
-------------
2
Я вернулся в свою комнату, мрачно подмигнул проси-
явшему тюльпану и открыл тумбочку у кровати, где у меня
еще оставалось с полбутылки хиразского бальзама. Темно-
топазовый, чуть горчит, тридцать две травы в настое, а
крепость...
Такую крепость не в одиночку штурмовать. Я поду-
мал, вытащил пробку и двинулся на приступ.
...Пятый глоток настроения не улучшил, но ощутимо
добавил тепла в окружающую сырость. Зря все-таки Лайна
назвала меня Мифотворцем. Ведь знает же, что не люблю, и
я знаю, что она знает, и тем не менее...
Шестой глоток. Седьмой. Я попытался расслабиться и
вспомнить, какой покорно-томительной любовницей бывает
хрупкая Лайна, Предстоящая Матери-Ночи Ахайри, но в голову
упрямо лезло совсем другое: пинки, теряющее чувствитель-
ность тело, смех разгоряченной толпы, в которую судорожно
швырял бесполезные слова чужак по имени Сарт... Я только
что выпал из своего, привычного мира, я еще не успел по-
нять, что Тяжелое Слово Магистра Сарта здесь, в этом про-
стом и старом существовании, превратилось в горсть побря-
кушек, раздавленных в крошку сандалиями зевак. Я еще жил
тем, о чем не хочу рассказывать - не здесь, не сейчас -
и не научился пока жить заново. Пинки, смех, стыд - и по-
рог неизвестно откуда взявшегося Дома, шелест убегающих
ног позади, и - глаза, внимательные, оценивающие глаза
Лайны-Предстоящей.
Временами я ненавидел эти глаза. Мне казалось, что в
них сосредоточилась вся тяжесть здешнего практичного бытия,
где тщательно продуманные чудеса отмеряются по чайной ложке
для здоровья тупеющего человечества; и мы - личные Мифотвор-
цы Предстоятелей - укладываем иллюзорные кирпичи легенд,
лжи, сказок, чтобы люди могли жрать, спать, размножаться и
изредка, на сон грядущий, тешить ожиревший разум словами о
том, чего нет и не может быть.
Мой бедный, глупый ночной всадник! Ты же знал, верил,
ты был готов испугаться, ты испугался почти радостно, ты
так и не понял, что это твой сладкий ужас вырос перед твоим
конем!.. А я лишь помог, помог нелепо, случайно, я ощутил
твой страх и помог ему принять форму - и лишь я видел,
что конь, глупое животное, вставал на дыбы, повинуясь власти
поводьев и обиженно выкрикивая свои конские проклятия...
Ничего не видел конь. И поэтому не понимал жгучей боли
в разрываемом рту. Он не знал, что он должен увидеть. Кони
не молятся в храмах Ахайри. А люди молятся. Люди верят. Люди
знают, кто может встретиться им в ночи. Некоторые даже виде-
ли саму Темную Мать, когда она несется по заброшенным доро-
гам, гоня упряжку крылатых вепрей...
Меня всегда интересовало, какому болвану первому пришла
в голову идея свиньи с крыльями?!. И почему они - люди, а не
свиньи, хотя иногда и весьма похожие друг на друга - почему
они не смеются, а боятся?!
Не положено Мифотворцу думать о таких вещах. Традиция
есть традиция. А я думал. И втайне посмеивался. Если не зли-
лся.
В конце концов, я был чужой. Первый чужой в Доме. Спа-
сибо Лайне - учуяла, высмотрела талант...
Первый - и, наверное, последний.
Я пил бальзам и еще не знал, что я уже действительно -
последний.
Только не в этом смысле.
Я сидел, смачивая губы пряной жидкостью, и с каким-то
болезненным удовольствием мурлыкал себе под нос один и тот
же куплет старой, полузабытой песенки, по многу раз повторяя
каждую строку...
- Среди бесчисленных светил
Среди бесчисленных светил
Я вольно выбрал мир наш строгий,
И в этом мире полюбил
Одни веселые дороги...
------------
3
- ...Иди в мир. Пройдешь через нижний зал, потом по ко-
ридору, третья комната; дверь рядом с кроватью под балдахи-
ном. Кровати может и не быть, но дверь там одна, так что не
ошибешься... И поторапливайся, Дом тебя побери!..
Я еще не окончательно проспался, упрямые остатки хмеля
бродили в налитой свинцом голове, но шершавый голос выдерги-
вал меня из забытья, и я не сразу сообразил, что этот власт-
ный, озабоченный, пренеприятнейший голос принадлежит Лайне.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг