Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     На картоне был изображен человек с двумя профилями.
     - Это он меня вчера, - пояснил Григорий, увидев рисунок.
     - И портрет тоже... - с тоской проговорил Николай.
     - А что портрет? - не понял Чуский.
     - Портрет, говорю, тоже изменился...
     Актер отобрал у поэта картон, всмотрелся.
     - Да нет, - с досадой бросил он. - Портрет как раз не изменился.
     - Он что, и раньше такой был?
     Они уставились друг на друга.  Затем  Чуский  стремительно  шагнул  к
задрапированной картине в углу и сорвал простынку.
     У  Персткова  вырвался  нечленораздельный  вскрик.  На   холсте   над
распластанным коттеджем N_8 розовел скворечник, похожий на витую раковину.
     И Николай вспомнил: на городской выставке молодых  художников  -  вот
где он видел уже и произрастающие в изобилии глаза, и развертки  домов,  и
лиловые асимметричные лица на портретах... Мир изменился по Сидорову?  Что
за чушь!
     - Не понимаю... - слабо проговорил Чуский. - Да что он, Господь  Бог,
черт его дери?..
     - Записка, Гриша! - закричал Перстков. - Смотри, записка!
     Они осторожно вытянули  из-под  банки  с  фосфоресцирующими  клешнями
белоснежный  обрезок  ватмана,  на  котором  фломастером  было  начертано:
"Гриша! Я на пленэре.  Если  проснешься  и  будешь  меня  искать,  ищи  за
территорией".
     Ниже привольно  раскинулась  иероглифически  сложная  подпись  Федора
Сидорова.
     Штакетник выродился в плетень и оборвался в полутора метрах от  воды.
Поэт и актер спрыгнули  на  лиловый  бережок  и  выбрались  за  территорию
турбазы.
     Взбежав на первый пригорок, Чуский оглянулся.  Из  обмелевшего  пруда
пыталась вылезти на песок маленькая трехголовая рептилия.
     -  Ну  конечно,  Федька,  с-сукин  сын!  -  взревел  актер,  выбросив
массивную длань в сторону озера. - Авангардист доморощенный! Его манера...
- Он еще раз посмотрел на беспомощно  барахтающуюся  рептилию  и  ворчливо
заметил: - А ящерицу он у Босха спер...
     Честно говоря, Персткова ни в малейшей степени не занимало,  кто  там
что у кого  спер  -  Сидоров  у  какого-то  Босха  или  Босх  у  Сидорова.
Несомненно, они приближались к эпицентру. Окрестность обновлялась с каждым
шагом,   пейзажи   так   и   листались.   Вскоре   путники   почувствовали
головокружение,  вынуждены  были  замедлить   шаг,   а   затем   и   вовсе
остановиться.
     - Может, вернемся? - сипло спросил Николай. - Заблудимся ведь...
     - Я тебе вернусь! - пригрозил Чуский, темнея на глазах. - Ты  у  меня
заблудишься! Ну-ка!..
     И они пошли напролом. Мир  словно  взбурлил:  линии  прыгали,  краски
вспыхивали  и  меркли,  предметы  гримасничали.  Перстков  не  выдержал  и
зажмурился. Шагов пять Григорий тащил его за руку, потом  бросил.  Николай
открыл глаза. Пейзаж был устойчив. Они находились в эпицентре.
     Посреди идиллической, в меру искаженной полянки за  мольбертом  стоял
вполне  узнаваемый  Федор  Сидоров.  Хищное  пронзительное  око  художника
стремилось то к изображаемому объекту, то к холсту, увлекая за собой скулу
и надбровье. Другое - голубенькое, наивное - было едва намечено и  как  бы
необязательно.
     Поражала также рука, держащая кисть,  -  сухая,  мощная,  похожая  на
крепкий старый корень.
     В остальном же Федор почти не изменился, разве что полнота его слегка
увеличилась, а рост слегка уменьшился. Пожалуй, это было  эффектно:  нечто
мягкое, округлое, из чего грубо и властно проросли Рука и Глаз.
     Сидоров вдохновенно переносил на холст  часть  тропинки,  скрупулезно
заменяя камушки глазами и не замечая даже, что в траве и впрямь  рассыпаны
не камушки, а глаза и что сам он, наверное, впервые в жизни не творит,  но
рабски копирует натуру.
     Актер и поэт подошли, храня  угрожающее  молчание.  Федор  -  весь  в
работе - рассеянно глянул на них.
     - Привет, мужики! Меня ищете?
     - Тебя! - многообещающе пробасил Григорий.
     Художник удивился, опустил кисть и уставился на соседей  по  турбазе.
Пауза тянулась и тянулась. Линзообразно поблескивающее  синее  око  Федора
отражало то сдвоенный профиль Чуского, то зоб Персткова.
     - Мужики! - обретя дар речи, проговорил художник. - Что это с вами?
     - Он спрашивает! - загремел Григорий, но Федор уже ничего не  слышал.
Незначительный левый глаз его увеличился  до  размеров  правого.  Художник
завороженно  оглядывался:  розовый  березняк,  тысячеокий,  словно  Аргус,
кустарник, черное небо над светлым прудом...
     - Не прикидывайся! - закричал Перстков. - Твоя работа, твоя!
     Рука с кисточкой, взмыв на  уровень  синего  ока,  заслонила  сначала
верхнюю часть лица Персткова, затем нижнюю.
     - Ай, как найдено!.. - еле слышно выдохнул  художник.  -  Характер-то
как схвачен, а?.. Гриша, ты не поверишь, но я его видел именно так!
     - Так?! - страшно вскрикнул Перстков, тыча себя пальцем  в  кадык.  -
Вот так, да?!
     Он угодил в яремную ямку и закашлялся.
     Григорий, не тратя больше слов, двинулся на Федора,  и  тонкое  чутье
художника подсказало тому, что сейчас его будут бить.
     - Мужики, вы сошли с ума! - вскричал он, прячась за  мольберт.  -  Вы
что же, думаете, что это я? Что мне такое под силу?
     Григорий остановился. Стало слышно, как Перстков  сипит:  "...плевать
мне, как ты там меня видел!..  Мне  главное,  чтобы  другие  меня  так  не
видели!.."
     Григорий  задумался.  Они  стояли  на  поляне,   подобной   огромному
солнечному зайчику, над ними прозрачно зеленел зенит, а с тропинки на  них
с интересом смотрел праздно лежащий глаз, из-за обилия ресниц  похожий  на
ежика.
     Так что был резон в словах Сидорова, был.
     - Хотя... - ошеломленно сказал художник. - Почему, собственно, не под
силу?
     - Ты что сделал с миром, шизофреник? - просипел Перстков, держась  за
горло.
     Синее око Федора мистически вспыхнуло.
     - Мужики, - сказал он. - Есть гипотеза.
     И далее - с трепетом:
     - Что, если видение мира - условность? А, мужики? Простая условность!
Принято  видеть  мир  таким  и  только  таким.  Принято,   понимаете?   Но
художник...  Художник  все  видит  по-своему!  И  он  влияет  на   людское
восприятие своими картинами. Мало-помалу, капля по капле...
     Праздно лежащий посреди тропинки глаз давно уже  усиленно  подмигивал
Чускому и Персткову: слушайте, мол, слушайте - мудрые вещи мужик говорит.
     - ...И вот в один прекрасный  миг,  мужики,  происходит  качественный
скачок! Все начинают видеть мир таким, каким его раньше  видел  один  лишь
художник!.. Творец!..
     Перстков растерянно оглянулся на Чуского и  оробел.  Григорий  Чуский
стоял рядом - чугунный, зеленоватый. Земля под ним высыхала  и  трескалась
от неимоверной тяжести. Таким, надо полагать, видел Федор  Сидоров  своего
друга в данный момент. Наконец актер шевельнулся, вновь обретая более  или
менее человеческую окраску.
     - Да вы кто такой будете, Феденька? - бурно дыша,  проговорил  он.  -
Врубель - не повлиял! Сикейрос - не повлиял! Федор повлиял, Сидоров!..
     - А это? - Рука  с  кисточкой,  похожая  на  крепкий  старый  корень,
очертила  широкий  полукруг,  и  Чуский  оцепенел  вторично,  пофрагментно
зеленея и превращаясь в чугун.
     - Да здесь же ничего на месте не стоит! - К Персткову вернулся голос.
- Шаг шагнешь - все другим делается!
     - Но ведь и раньше так было! Иной угол зрения - иная картина!
     - Неправда!
     - Было-было, уверяю тебя! Как художник говорю!
     - А ну, тихо вы! - дьяконски гаркнул Чуский. - Подумать дайте!..
     Минуты две он думал. Потом спросил отрывисто:
     - Ты полагаешь, это надолго?
     Сидоров развел неодинаковыми руками. Он был счастлив.
     - Боюсь, что надолго, Гриша. Предыдущий-то мир, сам  знаешь,  сколько
существовал...
     В перламутрово-розовом березняке раздалось карканье, и  слипшиеся  на
переносице глаза Персткова радостно вытаращились.
     - Гри-ша! - приплясывая, завопил он. - Кому ты  поверил?  На  слух-то
мир - прежний! На ощупь - прежний!..
     Похожий на ежика глаз встревоженно уставился с  тропинки  на  Федора.
Тот задумался, но лишь на секунду.
     - Не все же сразу, - резонно возразил он. - Сначала,  видимо,  должно
приспособиться зрение...
     Перстков отступал от него, слабо отмахиваясь, как от призрака.
     - ...потом - слух, ну и в последнюю очередь - осяза...
     - Врешь!! - исступленно закричал Перстков. Он прыгнул вперед,  и  его
легкий кулачок, описав дугу, непрофессионально ударился в  округлую  скулу
художника.
     Небо шарахнулось от земли и стало насыщенно-синим. Березы побледнели.
Линия штакетника распрямилась.
     - У-у-у!.. - с ненавистью взвыл Перстков, опуская  пятку  на  праздно
лежащий посреди тропинки глаз.
     В следующий миг поэт уже прыгал на одной  ножке.  Осязание  говорило,
что в босую подошву вонзился крепкий, прокаленный на солнце репей. Николай
вырвал его, хотел отшвырнуть...
     Репей! Это был именно репей, а никакой не глаз! Николай  стремительно
обернулся и увидел, что у Григория Чуского снова всего один профиль. Синие
домики за оградой выстроились по ранжиру,  как  прежде.  Чары  развеялись!
Колдовство кончилось!.. Или нет? Или еще один шаг - и все опять исказится?
     Шаг... другой... третий...
     - А-а! - демонски возопил Перстков. - Получил по морде? Ну и  где  он
теперь, твой мир, а?!
     Выражение лица Чуского непрерывно менялось, и Григорий делался  похож
то на левую, то на правую свою  ипостась.  Сидоров  все  еще  держался  за
скулу.
     - Что? Ушибли, да? - пятясь,  выкрикивал  Перстков.  -  Синяк  будет,
да?.. Будет-будет, не сомневайся!.. Ты  меня  так  видел?  А  я  тебя  так
вижу!..
     "Да ведь это же я! - холодея, осознал он вдруг. -  Я  ударил,  и  все
кончилось!  Нет-нет,  совпадения  быть  не  может...  Это  мой  удар   все
изменил!.."
     После  таких  мыслей  Перстков  уже  не  имел  права   пятиться.   Он
выпрямился, повернулся  к  ним  спиной  и  твердым  шагом  двинулся  вдоль
штакетника. Но  непривычно  плоская  земля  подворачивалась  под  ноги,  и
Николай дважды споткнулся на ровном месте.
     Тем не менее сквозь ворота под фанерным  щитом  с  надписью  "Турбаза
"Тишина" он прошел, как сквозь триумфальную арку.
     Возле коттеджа N_9 пришлось прислониться к деревянной стенке домика и
попридержать ладонью прыгающие ребра. Он смотрел на пыльную зеленую траву,
на серый скворечник над коттеджем N_8,  на  прямые  рейки  штакетника,  и,
право, слеза навертывалась.
     "Гипноз, - сообразил он. - Вот что это такое  было!  Просто  массовый
гипноз.  Этот  проходимец  всех  нас   загипнотизировал...   и   себя   за
компанию..."
     Да, но где гарантия, что все это не повторится?
     "Пусть только попробует! - с отвагой подумал Перстков,  оттолкнувшись
плечом от коттеджа. - Еще раз получит!.."
     Опасения его оказались напрасны. Хотя Николай и ссылался неоднократно
в стихах  на  нечеловеческую  мощь  своих  предков  ("Мой  прадед  ветряки
ворочал, что не под силу пятерым..."), сложения он  был  весьма  хрупкого.
Но, как видим, хватило даже его воробьиного удара, чтобы какой-то  рычажок
в мозгу Федора Сидорова раз и навсегда встал на свое место. Отныне с миром
Федора можно будет познакомиться, лишь посетив очередную выставку  молодых
художников. Там, на картоне и холстах,  художник  будет  смирный,  ручной,
никому не грозящий помешательством или, скажем, крушением карьеры.
     Из-за  штакетника  послышались  голоса,  и  воинственность  Персткова
мгновенно испарилась.
     - Куда он делся? - рычал издали  Григорий.  -  Ива...  Перспектива...
Башку сверну!..
     Федор неразборчиво отвечал ему дребезжащим тенорком.
     - Ох и дурак ты,  Федька!  -  гневно  гудел  Чуский,  надо  полагать,
целиком теперь  принявший  сторону  Сидорова.  -  Ох  дура-ак!..  Ты  кого
оправдываешь? Да это же все равно, что картину изрезать!..
     Николай неосторожно выглянул из-за домика, и Григорий вмиг оказался у
штакетника, явно намереваясь  перемахнуть  ограду  и  заняться  Перстковым
вплотную.
     Спасение явилось неожиданно в  лице  двух  верхоконных  милиционеров,
осадивших золотисто-рыжих своих дончаков перед самым мольбертом.
     - Что у вас тут происходит?
     - Пока ничего... - нехотя отозвался Чуский.
     - А кто Перстков?
     Николай навострил уши.
     - Да есть тут один... - Григорий  с  видимым  сожалением  смотрел  на
домик,  за  которым  прятался  поэт,  и  легонько  пошатывал  одной  рукой
штакетник, словно примеривался выломать из него хорошую, увесистую рейку.
     - Супруга его в опорный  пункт  прибегала,  на  пристань,  -  пояснил
сержант. - Слушайте, ребята, а она как... нормальная?
     - С придурью, - хмуро сказал Григорий. - Что он - что она.
     - Понятно... - Сержант засмеялся. - Турбаза, говорит, заколдована!..
     Второй милиционер присматривался к Федору.
     - А что это у вас вроде синяк?
     - Да на мольберт наткнулся... - ни  на  кого  не  глядя,  расстроенно
отвечал Федор. Он собирал свои причиндалы. Даже издали было заметно, как у
него дрожат руки.
     Судя по диалогу, до пристани Федор "не  достал".  Видимо,  пораженная
зона включала только турбазу и окрестности.
     - С колдовством вроде разобрались, - сказал веселый сержант. - Так  и
доложим... А то там дамочка эта назад идти боится.
     Нет, к черту эту турбазу, к черту  оставшуюся  неделю...  Вот  только
Вера с пристани вернется - и срочно сматывать удочки!
     Кстати, об удочке... Он ее бросил на мостках.
     "Надо забрать, - спохватился Перстков. - А то штакетник  до  воды  не
достает, проходи кто угодно по берегу да бери..."
     И Николай торопливо зашагал  по  тропинке  к  пруду,  вновь  и  вновь
упиваясь сознанием того, что все в порядке, что мир - прежний,  что  книга
стихов "Другорядь" обязательно будет издана, что жена у него - никакая  не
лиловая, хотя на это-то как раз наплевать, потому что полюбил он ее не  за
цвет лица - Вера была дочерью крупного местного писателя... что сам  он  -
пусть не красавец, но вполне приличный человек, что береза...
     Николай  остановился.  Ствол  березы  был  слегка  розоват.   Опять?!
Огляделся опасливо. Нет-нет, вокруг был его мир - мир  Николая  Персткова:
синие домики, за ними - еще домики, за домиками  -  штакетник...  А  ствол
березы - белый и только белый!  Лебяжий!  Николай  всмотрелся.  На  стволе
по-прежнему лежал тонкий розоватый оттенок.
     Перстков перевел взгляд на  суставчатое  удилище,  брошенное  поперек
мостков. Оно было очень похоже на змеиный позвоночник.
     - Чертовщина... - пробормотал поэт, отступая.
     Последствия гипноза? Только этого ему еще не хватало!
     Николай повернулся и побежал к своему коттеджу. Дом  глазел  на  него
всеми сучками и дырками от сучков.
     "Да это зараза какая-то! - в панике подумал Николай. - Так раньше  не
было!.."
     Мир Федора не исчез! Он прятался в привычном, выглядывал  из  листвы,
подстерегал на каждом шагу. Он гнездился теперь в самом Персткове.
     Григорий Чуский поджидал поэта на крыльце  с  недобрыми  намерениями,
но, увидев его, растерялся и отступил, потому что в глазах  Персткова  был
ужас.
     Тяжело дыша, Николай остановился перед зеркалом.
     Из зеркала на него глянуло нечто смешное и  страшноватое.  Он  увидел
торчащий  кадык,  словно  у  него  в  горле  полкирпича  углом   застряло,
растянутый  в  бессмысленной  злобной  гримаске  тонкогубый  рот,   близко

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг