Настоящий колдун способен не только действовать своей силой, но и
повелевать мелкими божками. Как обходятся чужие люди - того никто не
ведает. Во всяком случае, к стихиям они тоже не обращаются, сила
стихий неприкасаема, управлять ею нельзя, а вот доставить бед она
может с избытком.
Но и человеческая магия тоже неоднородна. Мужское волхвание и
женские чары несходны промеж себя, а зачастую и просто враждебны.
Недаром отец шаманов, всемогущий Сварг изгнал мудрых баб из селения,
отведя им место на выселках, в глубинах и пропастях земных. Старухи
йоги не могли простить мужской победы и не раз пытались вернуть былое
положение. Поэтому шаманы не без оснований побаивались Ромара,
подозревая в нём бабского приспешника.
Скрытая вражда изныла двадцать лет назад, когда изгнанные
бабы-йоги откочевали на север, почти потеряв связь с родом, а
очередным шаманом стал Матхи.
Как и Ромар Матхи был калекой. На охоте, когда загоняли к обрыву
табун лошадей, могучий жеребец вдруг развернулся и пошёл на
загонщиков. Ни копья, ни брошенные боло не сумели остановить его;
вожак прорвался, уведя с собой чуть не весь табун. А Матхи остался
лежать, сбитый ударом твёрдого как кремень копыта. Товарищи привели
Матхи в чувство, но свет его глазам так и не вернулся. Матхи ослеп.
Хотя, слепота шаману не помеха - многие великие чародеи были слепцами.
Из Матхи получился сильный колдун, но главное даже не в том. Матхи
был умён и умел не ревновать, когда дело касалось пользы рода.
Два колдуна сидели рядом у мирно тлеющего костра. Утром сюда
придут хозяйки, брать новый огонь. Прежде за тёртым огнём посылали к
бабе-йоге, а теперь идут на сжатое поле. Всё в мире потихоньку
меняется. Ромар видел много перемен и относился к ним спокойно. Но
сейчас в мире что-то ощутимо сдвинулось, и это вызывало тревогу.
Вроде бы хлеб собрали, и охота удалась, и в стаде приплод, а рыбы
ловится столько, что не переесть. Праздник творится шумный, радостный
- роща ходуном ходит. Нет ни голода, ни мора; много молодых парней в
этом году станет мужчинами, а там и свадьбы пойдут... О чём
тревожиться? Что древяницы замолкли и не отзываются на приветственные
заклинания и жертвы? Так от них всё равно пользы никакой. Или что за
рекой объявились новые чужинцы? Зато старых не стало. И потом, это же
за рекой, а река хоть и обмелела, но для страшных птиц остаётся
неодолимой. И всё таки, нет в мире покоя. А Матхи молчит и лишь
мрачнеет день ото дня.
Матхи уже не кружил окрест тускло светящего огневища. Он застыл,
опустившись на колени, лицо отрешённое, неживые глаза закачены. Лишь
руки продолжают жить напряжённой жизнью, ударяют по тугой коже бубна,
встряхивают, чтобы звонко разливались костяные брекотушки, указывая
волхву дорогу. Бубен - это жизнь чародея. Пройти без него в верхний
мир, может, и удастся, а вот вернуться обратно - нет. Заплутаешь,
закружишь и останешься навек не пойми кем:не духом, не человеком, а
досужим воспоминанием. Внизу ты можешь быть грозным магом, но без
бубна наверх пути нет. В том и заключена разница между шаманом и
просто волшебником. Шаман, порой, меньше может, но всегда лучше
понимает. Ему открыты пути к первоосновам. Вот только всегда ли
помогает бессильное знание?
И всё же Ромар хотел знать, чем бы это ни обернулось для него.
Медленно, очень медленно уплывал Ромар из родного мира, робкими
шажками двигаясь по звуку чужого бубна. Его не оставлял страх, что
сейчас Матхи глубоко вздохнёт, очнувшись, прощально проведёт
костяшками пальцев по гулкой коже и отложит потрудившийся бубен до
следующего раза. А непрошенный гость останется в смутном мире, и
брошенное у костра тело быстро зачахнет без души.
Никто не знает, каков в действительности верхний мир. Разным людям
видится он по-разному, да и с течением времени может меняться.
Когда-то Рута приводил сюда молодого и неопытного Ромара, и тот
запомнил нечто безвидное, медленно и слабо шевелящееся. Где-то тлел
огонь и, кажется, росли деревья. Однако, стоило прикоснуться к
трёхохватному стволу, и он бесшумно разламывался, рассыпаясь хрупкими
обломками. Рута не велел ничего трогать, а просто водил Ромара, взявши
за руку и ничего не объясняя. Потом, когда Ромар лишился рук, Рута уже
не позволял ходить за ним в верхний мир, брал с собой другого ученика,
которому предстояло держать бубен после его ухода. И лишь перед самой
смертью, когда Рута уже не вставал с постели, а порой и попросту
заговаривался, он вдруг сказал Ромару, безотрывно сидящему рядом:
- Слушай тайну, которую вовек не скажет ни один мудрец. Эту тайну
не передают по наследству, её каждый находит или не находит сам. Но
тебе я скажу, потому что ты не можешь ходить туда. Так вот, никакого
верхнего мира нет! Не веришь? И всё-таки, это так. Есть лишь один мир,
и всё сущее пребывает в нём. Верхний мир лишь кажется нам другим
миром. Мир подобен реке. Можно смотреть на неё с обрыва, можно
наблюдать, забившись в камыши, а можно нырнуть в омут и таращить глаза
под водой. Каждый раз увидишь разное, но ведь на самом деле река
остаётся неизменной, меняется лишь твой взгляд. Поэтому, старайся
обходиться без верхнего мира. Быть может, в том и скрыто твоё
предназначение...
Теперь, вспоминая тот разговор, Ромар мысленно сказал учителю:
- Не знаю, возможно ты прав, но иногда, чтобы увидеть верный путь,
надо поглядеть на мир сверху. И тогда охотник лезет на сосну, а шаман
берёт бубен. Трудно идти, не зная дороги, и вовсе невозможно, не зная
дороги, вести других. Оставшись без рук, я оказался слепым, потому что
иду ощупью.
Бесплотный мир сил и духов поглотил Ромара, беззвучно хлестнув в
лицо холодным вихрем, несущим мокрую пыль. Неспокойно было вокруг:
что-то двигалось, вздыхало, лопалось с сочным звуком. И ничего не было
видно. Может быть, нижний мир навеки стал для него таким, а может
быть, ему просто не повезло, и он поднялся на свой обрыв ночью.
Интересно, бывает ли ночь там, где нет солнца? И как без света
высматривать верный путь?
Ромар шагнул наугад, ударился обо что-то, и оно рухнуло, на миг
наполнив молчаливую вселенную звоном и скрежетом. Потом Ромар,
кажется, увидел кострище: смутно краснеющие угли и голубые языки
угарного пламени, которое никто не поддерживал. Ромар протянул вперёд
руку, стараясь ладонью ощутить идущее от огня тепло. "Ладонью? -
удивился он и сам себя успокоил: - Да, ладонью". Была рука, была
ладонь, а тепла не было, и, значит, не было костра. Мучительно, до
истомы хотелось погрузить пальцы в угли, проверить, что там скрыто, но
Ромар не стал этого делать. Если Рута сказал истину, то кто знает, что
переменится в нижнем мире от этого прикосновения?
Ромар сделал ещё один слепой шаг, прислушался. Слух тоже не
помогал, всё кругом было обманным, но всё же врождённым чутьём Ромар
почувствовал опасность. Так в тишине и спокойствии идёт степной пал,
или страшная волна, прорвавшая в верховьях реки ледяной затор, несётся
по узкому руслу, перемешивая грязь, землю, пену, задирая в небеса
изгибистый гребень, готовясь смять и растереть в слизь всякого
встречного. Но пока бедствие не рухнуло, вокруг царят удивительная
тишина и редкостное спокойствие, лишь далёкий бубен продолжает звать,
ударяя всё резче и тревожнее. Покорный этому звуку, Ромар шагнул назад
и смаху врезался во что-то неподатливо твёрдое, палящее невыносимым
огнём и холодом. Оно опрокинуло Ромара, ударило в грудь размазав по
земле, расплескав кровь и разум, ударило, не глядя, не думая и,
кажется, даже не заметив. А потом так же безразлично отхлынуло,
позволив тому, что осталось, уползать в свой нижний мир.
Ромар открыл глаза.
Малый костёр продолжал тлеть. Липовая колода, в которой вытирали
огонь, рассыпалась горой угля, но тяжёлые лесины, уложенные по
сторонам костра, не давали углю прогореть слишком быстро, подпитывая
кучу жара своей воглой древесиной. Матхи сидел напротив, мерно
постукивая в бубен. Редкие сполохи озаряли его лицо и незрячие глаза.
Лицо казалось неживым и отрешённым, но Ромар понял, что Матхи уже
здесь, что он давно вернулся из верхнего мира и не бросает бубен лишь
ради самовольника Ромара.
- Спасибо, - хрипло выдавил Ромар.
- Ты видел? - спросил Матхи, оставив бубен.
- Нет. Там было темно.
- Там было светло, - возразил слепец. - Надо лишь уметь видеть. Но
если ты не видел это, то как же ты сумел уйти живым?
- Не знаю. Меня ударило очень сильно. Я уцелел только потому, что
ему не было до меня дела.
- Ты знаешь, что это? Или - кто? Прежде я не видал ничего
подобного, а теперь уже месяц, как оно бушует там.
- На моей памяти подобного тоже не бывало. Но я всё равно знаю.
Это магия мёртвой стихии. Только у мёртвых стихий может быть такая
огромная и тупая мощь.
- Ты хочешь сказать...
- Да. Это проснулся кто-то из предвечных властелинов. Их осталось
всего двое: Хоров и Кюлькас. Я не знаю, который из них открыл глаза,
не знаю, что его разбудило, не знаю, как усыпить его вновь. Но теперь
я понимаю, откуда идут тревога и неустройство в мире.
- Ромар, - прошептал Матхи. - Мне страшно. Я часто поминал в
молитвах и заклинаниях древних владык, но надеялся, что в жизни их
нет, а есть лишь косная сила, которую невозможно побороть, как нельзя
запрудить великую реку, но которая пугает не больше чем река, когда
стоишь на берегу. А теперь всё это стало правдой, и я не вижу силы,
способной остановить этот поток.
Ромар вспомнил старого шамана маленьким белоголовым мальчишкой и
не удивился последним словам.
- Ничего, - сказал он. - Мы что-нибудь придумаем.
* * *
Каков ни будь праздник, а вечным ему не бывать. Августовский день
- не июньский, он куда короче, а дел требует побольше. И хотя дожинки
ещё не кончились, и вечером праздник продолжится, с утра всех зовёт
работа. Со второго дня дожинок считается новый год, а его с новым
огнём встретить надо. С вечера все очаги в селении погасили, золу
через порог кинули, развеяли по ветру. Перед рассветом хозяйки пошли
на поле за новым огнём. Нагребали в черепок горящих углей, отдаривали
колдунов пирогом с вязигою. Пирогов натащили гору, а вечером сами же и
съедят. Вечером - главное действо дожинок - поле на зиму почивать
укладывают. А с утра - как ни крути - работа.
Таши помогал заготавливать рыбу. Работа считается детской, но по
нынешним уловам - мужику впору справиться. Вот Таши на неё и
поставили. Женщины возле уреза воды потрошили рыбу, мыли, сливали в
корчаги налимьи и сомовьи молоки, разделывали тушки, и Таши таскал
готовое наверх: нанизанные на вертела жемчужные звенья севрюги,
розовые, сочащиеся неяркой кровцой пласты сомовины, связки мелкой
рыбёшки. Наверху дымно тлели смолистые корневища и горькие осиновые
плахи. Чумазый Муха распоряжался в коптильне. Праздник - не праздник,
а рыбы надо накоптить побольше. Хлеб в этом году родился неважнецкий,
трава повыгорела - значит, и на стадо надежда невелика, грибов в
дубравах вовсе нет. Правда, грибам ещё и не время. Сговорятся Кюлькас
с Хоровом, пришлют тёплых дождей, так мигом насыплет по рощицам
груздей и лисичек - только успевай ломать. А ну как не будет дождя?
Тогда вся надежда на рыбу.
Таши, не чувствуя тяжести, бегом взбирался на обрыв, обрушивая
лавины песка, скатывался к воде. Радостная сила переполняла его. Жаль
было лишь одного: Уники нет рядом, с утра её забрал Ромар для каких-то
своих колдовских дел. Но ведь не на век забрал: вечером они непременно
увидятся. Ожидание наполняло душу жгучей дрожью, заставляло торопить
время и торопиться самому.
К полудню из селения принесли обед. Сегодня весь род ел дежень на
простокваше, затёртый из нового ещё не высушенного зерна. Хлебали
дежень из большущей лепной миски, сидя кружком. Тёплый ветер рябил
воду на реке. Вкусно пахло свежей рыбой. Хорошо было.
После обеда все, кто помоложе, полезли купаться, хотя вода была
уже по-осеннему холодна. Лишь двое сменщиков в коптильне продолжали
поддерживать огонь. Таши уже два года не купался на глазах у людей. Не
мог вынести любопытных взглядов, искоса кидаемых на его нагое тело.
Неважно, что с виду он точно такой же, как и прочие люди, но вдруг он
всё-таки мангас? Бывает, что так просто мангаса от человека и не
отличишь.
Сородичи всегда купались вместе, не разделяя мужчин и женщин и не
смущаясь человеческой наготой. На этот раз Таши тоже скинул одежду и
бросился в непривычно медленную и мутную воду. Теперь даже на середине
потока было видно, что река больна, но сейчас Таши мог думать только о
радостном. Единым духом он отмахал саженками до середины реки, чуток
полежал на воде, позволяя струям сносить себя вниз, и, словно
проснувшись, принялся выгребать против течения, чтобы выйти из воды
там же, где входил. Обычно пересилить реку оказывалось очень не
просто, но сегодня Таши не чувствовал усталости. На берег он выходил
медленно, не торопясь, сгоняя ладонями струйки с груди и боков. Как и
прежде он чувствовал на себе опасливые и нескромные взгляды, но отныне
ему не было до них дела. Смотрите сколько угодно, всё равно ничего
особенного не высмотрите. Я такой же человек, как и все, я настоящий,
как бы вам ни хотелось видеть во мне урода.
Обсохнув на ветру, Таши оделся, прилёг под обрывом, зажмурив глаза
и подставив лицо нежаркому уже солнцу. Лик Дзара ало просвечивал
сквозь прикрытые веки. Потом его заслонила чья-то тень. Таши открыл
глаза. Рядом сидела Линга и пристально смотрела на него.
После того, как у Линги вновь появилась дочь, да ещё и не одна,
молодая женщина словно ожила. Люди снова вспомнили, кто был в роду
первой певуньей. Казалось, Линга помолодела, а уж похорошела
наверняка. Когда наступит вдовья ночь, и мужьям будет запрещено
ночевать дома, такая не останется в одиночестве. Последние дни Линга
встречала Таши улыбкой, видно помнила, кто принёс в селение её
девочек. А может быть, просто радовалась, что она теперь не бездетная
вдова и, значит, ей уже не грозит судьба мангаски.
- У тебя через месяц испытание, - тихо сказала Линга.
- Ну... - внутренне сжавшись, согласился Таши. Неуместное
напоминание резануло его словно ножом, разом погубив солнечный
настрой. Ведь и в самом деле, для рода ничего не изменилось, он
остаётся под подозрением, и испытания никто не отменял.
- Я очень хочу, чтобы ты выдержал.
- Спасибо, - натужно выдавил Таши.
- Я действительно этого хочу. Если ты согласишься, если так тебе
будет легче, то я могла бы сама вызваться быть той женщиной, с которой
тебе надо будет... ну, ты понимаешь. Не бойся, ты не обидишь меня. Я
пойду на что угодно, лишь бы всё кончилось благополучно.
- Но ведь... - Таши сел, недоумённо глядя на Лингу. - Ведь у тебя
теперь есть дети. Жребий не может пасть на тебя.
- Это неважно. Я попрошу, и люди согласятся. Им это всё равно, а
мне очень важно, потому что если ты не сумеешь доказать им, что ты
человек, то они убьют Лишку.
Теперь всё стало на места. Лишкой старухи нарекли спасённую
девочку. Линга няньчила её вместе со своей дочкой, хотя судьба девочки
до сих пор не была решена. Ведь если Таши мангас, значит, Лишка тоже
не настоящий человек, а чужинка, и её следует убить. Вот почему Линга
пришла к нему.
- Если хочешь, - лихорадочно шептала Линга, - приходи этой ночью
ко мне. Ты сможешь проверить себя и привыкнуть ко мне. Тогда на
испытании всё получится само собой. Я знаю, что получится, я же видела
тебя только что. Ты настоящий мужчина, среди родичей никто не сможет
стать рядом с тобой.
Таши молчал. Горло свела тугая судорога.
- Я понимаю, что я старше тебя, и некрасивая. Но ведь другие вдовы
ещё старше. Если я буду тебе неприятна, я не стану тебя держать. В
нашем семействе много молодых девушек. Скоро они повыходят замуж, а
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг