поганая.
- Правильно, догадалась, - строго проговорил Ромар. - Но ты её не
бойся. Подумаешь, Слипь... Ты главное, помни, что с тобой всё в
порядке. Мужикам нельзя на нерождённых гадать, а Йога мне шепнула
перед прощанием, чтобы я ваше дитё берёг. Не простой человек будет,
ему много в жизни обещано.
- Сын? - повернувшись к Ромару радостно вскрикнул Таши.
- А вот этого не знаю. Не сказала старая.
Тем временем голубоватое свечение залило всю моховую равнину,
коснулось крутого острова и медленно поползло вверх. Уника затравлено
озиралась, не находя себе места. Таши обнял её за плечи.
- Ничего, - сказал он, - у меня ещё стрелы с кремнёвыми
наконечниками есть. Я их вторым рядом вокруг костра разложу.
- Правильно, - согласился Ромар.
Прошёл час бессонной ночи. Бестелесый свет поднялся на высотку,
окружил костёр призрачным валком, словно светящийся студень
громоздился вокруг. В промежутках между камнями Слипь пыталась
проползти вперёд, но выгнувшись, замерла, не достигнув второго
защитного круга.
- Может, всё-таки стрельнуть в неё? - спросил Таши. - У меня ещё
две стрелы с каменными наконечниками.
- Не жалко стрелы - валяй! - согласился Ромар. - А лучше спать
ложись. На нас теперь никто не нападёт, Слипь к костру ни единой души
не пропустит.
Ромар улёгся, повернувшись спиной к костру, и через минуту уже
безмятежно храпел. А Таши так и просидел всю ночь, успокаивая дрожащую
Унику.
К утру Слипь бесследно исчезла, убралась в илистые глубины болота.
Таши обошёл круг, подобрал свои камни. Почему-то он думал, что они
окажутся перемазаны смёрзшейся слизью, но ничего такого не случилось,
камни были чисты.
Ромар оглядел беспросветно хмурое небо и сказал твёрдо:
- Вот что, если раньше сомневались как идти, то теперь так скажу:
идём по ребру. Нет у меня охоты по этой болотине шлёпать. Даже днём...
Возражать никто не захотел. Болотами все были сыты выше горла.
* * *
Так удачно подвернувшаяся горная гряда на деле оказалась обманной.
В течение двух недель, медленно и неприметно она уводила путников на
запад, и наконец однажды под вечер Ромар потянул ноздрями воздух,
покачал головой, но прежде чем успел поделиться своими сомнениями,
Таши произнёс:
- Солью пахнет. Как на заречных озёрах.
- Морем пахнет, - поправил Ромар. - Слишком далеко на закат
отклонились. Но теперь хотя бы ясно, куда идти.
- Старуха говорила, что от РытОй горы до моря добрая неделя хода,
- напомнил Таши. - И Стом тоже повторял.
- И что?
- Запасы на исходе. Брали в обрез, а ползём хуже улиток.
- Что ты предлагаешь?
- Остановиться на пару дней, балаган поставить, обогреться хотя
бы. Я лося сослежу, запас сделаем и тогда уж дальше пойдем.
- Снегопады начнутся - завязнем в лесу. Поторапливаться надо,
покуда снег неглубок. Тут сугробы рыхло ложатся - не пройдёшь.
- Без мяса тоже пропадём. Не Уника же нас кормить станет.
Последнюю фразу Таши сказал не без ехидства. Уника и впрямь в
походе не отпускала подаренного лука, в то время, как у Таши обе руки
были заняты. Стрелы летели в поднятых зайцев, вспугнутых тетеревов,
глухарей, чуть не дятлов, но подбить за две недели удалось лишь одну
куропатку. Живые птицы и звери не так удобно ложились под стрелу, как
нарисованные.
- В озёрах рыба должна быть, - вставила Уника. - а, может, и в
море, только я не знаю, как её там брать.
- Так и я прежде в лесу не охотился.
Ромар понимал, что наполовину Ташины предложения вызваны
неосознанной ревностью: подарили, мол, бабе лук и теперь она тешится,
охотником себя воображает... Но, всё-таки, лишь наполовину.
Действительно, идут они долго, пора на отдых стать, пусть и ненадолго,
на пару дней - не больше.
- Давайте, сначала до моря дойдём, а там и определимся, -
предложил Ромар, закрывая спор. - До моря уже близко. Невелик крюк.
К берегу вышли к вечеру. С верхушки очередной сопки открылась
бескрайняя серая гладь, исчирканная пенными полосками барашков.
Путники остановились, глядя на водный простор, потом Ромар произнёс:
- Ищем место для ночёвки. Где-нибудь за ветром. Два дня постоим,
ты на охоту сбегаешь, а мы с Уникой завтра к морю пойдём; поглядеть
надо, что там творится. Не нравится мне это море.
Таши взглянул на море и отвернулся. Куда интереснее было смотреть
в другую сторону. Там уходила вдаль поросшая тысячелетним лесом
низина. Морозный воздух позволял видеть далеко, но даже с высоты Таши
не мог разглядеть двух одиноких гор. А лес там пристойный: с оленями,
кабанами, лосем. И людей почти нет.
- Вот и хорошо, - сказал Таши. - В два дня уложимся, а там и
дальше идти можно.
* * *
Во все времена родичи Уники не любили солёной воды. Выходили к
морю, куда падала Великая Река, хаживали к горьким лиманам, но
старались дел с ним не иметь, в море не заходить и по колено и рыбы
морской не ловить. Рассказывали, что другие роды ходят по морю как по
земле, связавши несколько брёвен и уложив на них всё, что потребно для
жизни. Прежде встречи с детьми лосося, Уника таким рассказам верила и
не верила. Всё в мире бывает, да не всё встречается. Рассказать можно
много, и к любому рассказу следует быть готовым, но самому в морскую
воду лучше не соваться. Недаром старики считали, что морская вода это
и не вода вовсе, а моча предвечных великанов: испепеляющего Дзара,
Хадда, сковывающего землю льдом, ветродуя Хорова и, конечно же владыки
воды и засухи неукротимого Кюлькаса.
Двое из этих великанов больше не живут, мощь их сокрушена, и они
не много могут. Мир родился, когда Всеобщая Мать, обожжённая
прикосновением своего старшего сына, закричала от боли и закинула
Дзара на небо. От удара Дзар разлетелся на множество кусков, которые и
сейчас можно видеть повсюду. Кости его, это молнии, волосы - пламя
костров, а оторванная голова катается взад-вперёд по небу, и
принуждена теперь светить людям. А там, где на землю упали куски
разбившейся плоти, сейчас, как рассказывают, объявились огненные горы,
на вершинах которых горит негасимый огонь и откуда летит жгучий пепел.
Уника лишь слыхала о таких диковинах, но в рассказах не сомневалась,
поскольку из края огненных гор попадал родичам чистый камень обсидиан,
из которого Стакн делал лучшие серпы и вставки для мечей. А раз есть
обсидиан, то есть, должно полагать, и огненные горы.
Ещё одного великана сокрушил в начале веков прародитель людей Лар.
Когда Лар начал населять землю своими потомками, это не понравилось
ледяному гиганту Хадду. Хадд остудил землю, чтобы не было лета, не
цвела трава и не летели птицы. Реки стянуло льдом, и даже горькое море
перестало двигать волны. Рассказывают, что тогда было ещё хуже, чем
сейчас, и это уже не понравилось Лару. Его старый народ - зубры, и
новый народ - люди, не могли добыть пищи. Тогда Лар отыскал Хадда в
полуночных странах и убил, а ледяное тело расколол на мелкие осколки.
Но хотя Хадд умер, зима бывает и теперь, а из кусков льда родились
чужие люди, и мангасы, и все звери, которые убивают людей, и духи,
которые людей губят. Люди же, с тех пор не едят сырое мясо, а жарят
его на огне, чтобы растопить волшебные ледышки, которые, говорят, как
и встарь попадаются в мясе зверей.
А двое первенцев Великой Матери живы, но не часто встречаются на
пути людей. Зато когда они приходят, вместе с ними является беда.
Хотя при взгляде на бушующий океан нетрудно было поверить, что
вновь вернулись первые дни, и дремучий Хадд распространил свою власть
на землю и воду. Бледное солнце ещё висело над горизонтом, но никого
не могло согреть, лишь освещало мёртвый простор. Тяжёлые волны, такие
огромные, что их и волнами-то назвать страшно, метались разом во все
стороны и лишь у самого берега вдруг вздымались горой, пробуя
сокрушить гранит скал. Не плеск, а рёв и гром стояли над берегом.
Скалы залитые потоками пены упорно держали над водой обледенелые
вершины. Белые птицы, сами похожие на клочья пены, неслышно крича,
носились над волнами. Множество льдин: небольших и громадных, где
целое селение могло бы разместиться, бесцельно моталось по водному
пространству. Волны подхватывали один торос за другим и дробили о
непокорный камень. Когда в расщелинах у берега на долю секунды
наступало затишье, можно было видеть, что вода переполнена ледяной
крошкой, и остановись ужасный молот хоть на минуту - всё море, сколько
видит глаз, немедленно замёрзнет, так и оставив свои волны стоять
дыбом.
Ветер, бивший резкими порывами, жёг лицо, слезил глаза. Холод
забирался под меховую одежду. Уника не выдержала и повернулась к морю
спиной. Ромар остался стоять, взгляд его был прикован к ледяной
бесконечности.
В низине за скалами ветер был несравненно слабее. Конечно, и там
истерзанные сосны сгибались под его порывами, а ели, отступившие от
берега вглубь земли, угрожающе шумели, жалуясь на судьбу, но всё же,
можно было догадываться, что в глубине леса царит угрюмое зимнее
забытьё. Гудение елей сливается в одну могучую песнь, словно деревья
клянутся не уступать ветру. А ещё дальше вдоль болотистых мокривин,
густо заросших серой осиной, кормятся сохатые лоси, и лосихи и
безрогие лосята, чьё мясо нежней козлятины и само тает во рту.
Туда пошёл на охоту Таши. Обещал быть осторожным, сказал, что
знает, на что идёт. "Собрался за медведем - рой яму для мяса, -
говорят лесовики, - собрался за лосем - рой яму для себя." Не тот
зверь сохатый, чтобы позволить охотнику безнаказанно ходить за ним. Но
и Таши не из тех, кто испугается острых копыт. Значит, скоро лежать
лосю на снегу, истекая кровью, и волки будут пировать, пожирая то, что
оставил им охотник.
В меховой рукавице Уника согревала искусно вырезанный амулет:
маленькую круглую куколку. Куколка не простая, а с секретом: разнимешь
её на две половинки - внутри другая фигурка, поменьше. А в той -
совсем крошечная. Секрет прост: я в тебе, а во мне - наш ребёнок.
Будем вместе - никто нас тронуть не сможет, всякая беда отойдёт.
Семейный амулет: держи жена в кулаке, грей хорошенько, чтобы легче
было любимому, и удача про него не позабыла.
- Ну-ка, глянь, что это? - тревожно позвал Ромар.
Уника обернулась. Так же как и прежде бушевало море, исходя
бессильной яростью на твёрдость земли. Но среди волн внезапно
обозначилась одна, превышающая всё прежде виданное. Ещё вдалеке, где
другие валы ходили пологими залитыми пеной холмами, она уже поднялась,
хищно изогнувшись, словно готовый к прыжку барс. Рядом с этой громадой
прежние волны показались мелкой рябью. Но и это ещё было не всё.
Гребень волны расплескался вдруг, взорванный изнутри, и в воздух
взвилось что-то длинное и гибкое, похожее на безголовую и безглазую
змею. Но вот толщиной эта змея много превосходила самую старую иву, из
растущих на родном берегу. На самой оконечности змеи щерилась жёлтыми
клыками пасть, и больше там не было ничего. Оседлав волну и плавно
изогнувшись, морской змей нёсся на верную гибель, к берегу, где
твёрдые камни могли изжевать сколь угодно могучую плоть.
Это Кюлькас!.. - проорал старик в самое ухо Унике. - Бежим!
Уника не сдвинулась с места. Как зачарованная она глядела на
приближающегося владыку вод. Потом движением ставшим за последнее
время привычным, сняла с плеча лук.
Стрелой его не возьмёшь! - кричал старик. - Только погибнем зря!
Уходи! Если он кинется на скалы...
Кюлькас кинулся на скалы.
Это был удар, по сравнению с которым пущенная стрела показалась
нежней тополиной пушинки. Гора, только что шутя отбивавшая напор
океана, треснула снизу доверху, и ревущий водопад обрушился в
засыпанную снегом долину.
Уника, не удержавшись на ногах, упала и едва не скатилась вниз по
обледеневшей поверхности, но Ромар, пав на живот успел схватить её
зубами за край шубы. Женщина и старик отползли в сторону от трещины,
там Уника поднялась и помогла подняться Ромару. Они едва успели
отбежать на несколько сот шагов, как новый удар чудовищной змеи,
обрушил скалу, на которой они недавно стояли. Морю был открыт путь в
низину.
Ревущая стихия мгновенно сносила деревья, камни, всё, что
попадалась на её пути. Рана в теле земли была слишком широка, чтобы
хоть что-то могло противостоять хлынувшей в пролом воде.
- Там Таши! - закричала Уника, не слыша сама себя, и едва не
кинулась обратно, в бурлящий ад, из которого с таким трудом выбралась.
Где минуту назад темнел лес, вечный в своём спокойствии, теперь
крутился водоворот, несущий сломленные деревья, смытую землю,
животных, всё и всех, что оказалось в этот час внизу. И только адский
змей не замечал разбуженной стихии. Он метался на самой стремнине, где
водопад был особенно свиреп, но вода ничего не могла поделать с тем,
кто дал ей волю убивать.
Потом из морской бездны поднялась рука, словно бронёй окованная
бирюзово-голубой тускло мерцающей чешуёй. Это была не лапа, а именно
рука, по форме напоминающая обезьянью, с цепкими пальцами, привыкшими
хватать, но не делать. Рука легла на берег, сизые пальцы сжались,
отламывая кусок скалы с той же лёгкостью, с какой человек разламывает
кусок овечьего сыра. Камень, бесцельно отброшенный, упал в море и
остался лежать там, выпирая из воды как остров. Грохота не было слышно
среди всеобщего смятения.
Что ещё скрывалось под взбесившимися водами, было ли там несколько
чудовищ, или все эти части принадлежали одному монстру, Уника не
узнала. Ромар толкал её, непрерывно подгоняя, и наконец, Уника
очнулась и побежала что есть сил, не оглядываясь и думая лишь об
одном: успел ли Таши выбраться на высокое место.
* * *
Зимний лес, особенно когда выдастся туманный и пасмурный день,
даже привычного человека повергает в тоску. Укрытые снегом ели не
спят, а закаменели в безысходном декабрьском небытии. Всякая живность
затаилась, зарылась в снегу, упряталась в норах под скрученными
корнями, и никакими силами ни единого зверька не вытащить наружу. Спят
зимой и странные существа: дремлет под елью лесной хозяин, из сучков
слепленный, мохом повитый. Скорчилась и забылась в незамерзающей
моховой няше длиннорукая чаруса; в такую стужу и неловкого путника
топить неохота, пусть сам по себе пропадает. Древяницы ушли из
стволов, спят подо льдом, приткнувшись под бок омутиннику, а
оставшиеся пустыми столетние деревья с грохотом трескаются от кусачего
мороза.
Но не всем удаётся найти пристанище. Стонет над лесом бездомный
дух, вплетая заунывную ноту в мрачный напев еловых вершин. Нет ему
покоя даже в самую мёрзлую ночь: пропал его род, затеряны предки -
мотайся под звёздами, жалуйся себе на себя самого. Есть в лесу и
звери, не имеющие нор; такие бродят по чаще желанной добычей охотника.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг