Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
жизненные  соки,  молочники  несказанно  размножились  бы,  подавив  и
уничтожив все остальные виды. Не сдерживаемые главной ветвью, они дали
бы огромное разнообразие форм и лишь разума не смогли бы создать из-за
своей глухоты, неумения сопереживать, слышать чувства других. Но и без
разума им придётся решать: что в них  сильнее  -  жадность,  рождённая
тёплой кровью и требующая сожрать  всё,  или  удивительное  стремление
сохранить и  накормить  другого.  Тогда  мне  начинает  казаться,  что
прекрасные говорящие и безмозглые молочники, живущие  в  норах,  очень
похожи.
    - Не надо, - попросил Зау. - Я не хочу себе этого представлять.



                                * * *


    После  похода  в  университет  Зау  решил   начать   реконструкцию
мастерской. Кислота и ядовитые  растворы  солей  из  ванн  стекали  по
дренажной системе в залив. Зау решил уменьшить  количество  стоков,  а
остатки отвести в мёртвые озёра посреди города, полагая, что  там  они
принесут меньше вреда. Для этого требовались насосы и трубы.  Зау  мог
бы изготовить их сам, если бы на дело годился  металл.  Но  Зау  лучше
всех понимал, как быстро будет съедено железо, а тем  более  хром  или
никель, жгучими электролизными растворами. Приходилось  искать  другие
материалы, для чего надо было часто покидать  мастерскую.  Вот  только
оставить её было не на кого - Изрытый слёг.
    Он не появлялся на  работе  пятый  день  подряд,  и  Зау,  потеряв
терпение, отправился к нему домой.  Издали  он  услышал  самозабвенное
жужжание - Изрытый предавался зуду. Зау попытался разбудить напарника,
он звал его, расталкивал,  но  всё  было  напрасно.  Изрытый  глаз  не
открывал, конечности его  были  расслаблены,  и  лишь  иногда  коротко
дёргались. Язвы, тут и там изъевшие кожу, нагноились, чего  прежде  не
было.
    Зау забеспокоился, подумав, что Изрытый может умереть, но  тут  же
постарался отогнать эту мысль. Ведь Изрытый молод, ему не  исполнилось
и ста лет, даже рисунок на чешуйках, где они целы, не стёрся.
    Зау отнёс тщедушное тело во  влажную  комнату,  промыл  под  душем
язвы,  потом  стал  искать  какие-нибудь  лекарства.   Изрытый   лежал
неподвижно, его зудение наполняло дом.
    Лекарств Зау не нашёл. Не было  даже  ароматической  смолы,  чтобы
покрыть раны. Нашлись  протухшие  остатки  еды,  заплесневелый  настой
дурманящего  корня,  увядшие   листья   табака.   Не   слишком   много
удовольствий получал Изрытый от своего большого заработка.
    Жужжание усиливалось. По  распростёртому  телу  волнами  пробегала
дрожь. Зау понял, что  Изрытый  действительно  умирает.  Бессмысленное
гудение - единственная радость пустоголовых  -  захватило  весь  мозг,
блокировало жизненно важные центры. Изрытый не только не мыслил, он не
дышал, не билось сердце, остановились зрачки,  а  истощённое  тело  не
могло заставить мозг вернуться к жизни. Звук оборвался  неестественным
взвизгом.  И  хотя  у  Изрытого  ещё  вздрагивало  сморщенное   брюхо,
подёргивался хвост, Зау видел, что всё  кончено.  Он  вышел  из  дома,
прикрыв дверь. Надо было позаботиться о погребальном костре.
    Тело Изрытого  вывезли  за  город  и  сожгли.  Двое  пустоголовых,
занимавшихся этим делом, не могли понять, зачем Зау увязался за ними и
помогает им. Ведь они предупредили,  что  работа  эта  случайная,  они
справятся сами и заработком делиться не станут.
    Домой Зау вернулся не сразу. Сначала он  пошёл  прочь  от  города,
вверх по встретившейся реке. Шёл и думал, пытаясь  понять,  зачем  жил
Изрытый, что собой представлял. Не было ответа  ни  на  один  из  этих
вопросов. Не жил Изрытый, а тянулся  через  годы,  старательно  убивая
себя. И никем не был, даже имени себе не нашёл.  Был  он  функцией  от
еды,  функцией  от  работы.  Плохо,  когда   ты   не   существуешь   и
обозначаешься  всего  лишь  функциональным  прилагательным:  "учёный",
"рабочий", а не... - Зау запнулся и произнёс ещё одно  прилагательное:
"Говорящий".
    Струи реки переливались под солнцем. В чистом негородском  воздухе
гудели жуки, тритон опускался на дно, мигая оранжевым  пятном  брюшка.
Голенастые фламинго стояли на  мелководье,  выискивая  добычу  прямыми
розовыми клювами, а потом,  вспенивая  концами  крыльев  воду,  летели
прочь, спасаясь от подползающего тонкомордого крокодила. Природа  жила
ради самой жизни, безразличен ей был разум, блестящие  знания,  мудрые
откровения ночного бытия... Но когда _говорящие_ начинали _делать_, то
дела эти больно ранили природу.
    Зау почувствовал, что не  хочет  возвращаться  в  нечистый  город;
настоящим счастьем было бы поселиться здесь, и жаль только,  что  Меза
не видит всего этого.
    Зау развернулся и поспешил обратно к городу.



                                * * *


    Меза, как обычно была в  лаборатории.  Она  вообще  старалась  как
можно меньше времени тратить  на  самое  себя  и  предпочитала  сидеть
голодной,  чем  зарабатывать  на  жизнь.   На   университет   средства
выделялись скупо, так что  большинство  говорящих,  которые  вели  там
исследования, работали где-нибудь ещё.
    Меза  промывала  в   большой   кювете   икру   какого-то   редкого
мокрокожего. Сквозь полупрозрачную оболочку были видны чёрные  запятые
свернувшихся зародышей.
    Зау подошёл, положил  руку  Мезе  на  затылок.  Он  не  знал,  что
говорить, но даже неформулированные его чувства звучали  громче  слов.
Меза замерла, и целую вечность они стояли неподвижно.  Слова  были  не
нужны, но всё же прозвучали и они. Меза вздохнула и произнесла:
    - Не надо.
    Зау показалось, что он ослышался. Он же знал, видел, как Меза всем
существом говорит  "да",  но  то,  что  она  произносила,  опровергало
очевидное.
    - Не надо, -  повторила  Меза  и,  почувствовав,  что  сейчас  Зау
заговорит обиженно и недоумевающе, поспешила добавить: - Не сердись, я
не хочу тебя оскорблять, ты хороший. Если бы эти  отношения  были  для
меня приемлемы, я не хотела бы никого, кроме тебя. Но это  невозможно.
Ты  ещё  совсем  молод,  ты  не  понимаешь,  зов  тела  кажется   тебе
прекрасным, а на самом деле мы ничем не отличаемся вот от них, -  Меза
встряхнула кювету с икрой. - Липкий стегоцефал выльет из брюха икру, а
через день, забыв обо всём,  сам  же  её  пожирает.  Я  так  не  могу,
прекрасное должно быть долгим.
    - Ты считаешь,  что  лучше  быть,  как  молочники?  -  ошеломлённо
спросил Зау.
    Меза запнулась, а потом, словно бросаясь с обрыва, произнесла:
    - Да. У них лучше.



                                * * *


    Через два дня Зау женился. Произошло это просто  и  буднично.  Зау
высмотрел себе жену на улице, подошёл, сказал:
    - Ты мне нравишься, - и дальше они пошли вместе.
    Какой-то  пустоголовый  пытался  остановить  их,  твердя,  что  он
подошёл раньше, но Зау лишь взглянул на него коротко, и  тот  проворно
отпрыгнул, ожидая удара. И в эту минуту Зау действительно мог ударить.
Это потом он со стыдом думал, что был, должно быть, похож на Изрытого.
    Зау привёл подругу на берег реки, где дышали спорами шапки плаунов
и изгибал  тонкую  шею  маленький  пресноводный  плезиозавр.  Там  они
провели неделю. А потом Зау так  же  внезапно  остыл.  Подруга,  имени
которой он не удосужился узнать, стала ему совершенно  безразлична,  и
он сразу заметил, что вода в реке не  так  уж  и  чиста  -  рудники  в
верховьях спускают в неё какую-то  дрянь,  а  за  узкой  полосой  леса
курятся залитые чёрной жижей поля, и тянется лента дороги, по  которой
доставляют от далёкой вулканической гряды пахучий порошок серы и бочки
с кислотой для его электролизных ванн.
    Сезон любви кончился.
    Зау знал, что пройдёт чуть меньше месяца,  в  теле  его  случайной
знакомой созреют яйца, тогда она закопает их в песок одного из детских
пляжей, и для неё тоже всё кончится.
    Зау вернулся в город. В университет он больше  не  ходил  и  делал
лишь ту работу, на которую приходили заказы. Не начал он и  переброску
стоков от залива к радужным озёрам. Всё равно, одна мастерская  ничего
не меняла. А если во время бдений речь заходила об угрозе  животным  и
растениям,  об  изменении  условий,  Зау  отмалчивался,  стараясь   не
откликаться на этот разговор.
    Ежегодно весной Зау без труда находил себе новую подругу, а  через
неделю-полторы так же легко забывал её. И его не  тревожило,  что  так
мало приходит в город молодых говорящих, и не волновало, есть ли среди
них те, кто обязан  своим  существованием  ему.  То  есть,  порой  Зау
задумывался  об  этом,  но  немедленно   вспоминалось   оскорбительное
сравнение Мезы, и Зау гнал из головы  ненужные  и  вдвойне  неприятные
размышления.
    Среди заказов Зау по-прежнему старался выбрать самые неординарные,
требовавшие  сообразительности  и  ловкости  в  работе.  Особенно  его
привлекали  задачи,  связанные  с  изменением  структуры  металла.   В
зависимости от примесей и условий изготовления, одна и та же  стальная
пластинка могла быть покорно-гибкой или до звона  упругой.  Постепенно
Зау вновь начал делать недоговорные работы, но теперь уже  только  для
самого себя: не  считаясь  с  расходом  энергии,  наращивал  различные
образцы, калил их в оглушительно визжащей муфельной печи, которую  сам
и сконструировал. Зау понимал, что  то,  чем  он  занимается,  -  тоже
"университет",  но  бросать  любимого  дела  не  хотел,  он  лишь   не
произносил слова, которое однажды и надолго стало ему отвратительным.
    Постепенно удивительные возможности  металлов  обрели  известность
среди говорящих, и, наконец, пришёл первый заказ  изготовить  пружину.
Описание заказа было составлено так,  что  Зау  не  понял  точно,  что
именно нужно  изготовить.  В  ближайшую  ночь  он  пытался  обговорить
подробности, но на его вопрос никто не откликнулся. Зато на  следующий
день заказчик пришёл сам.
    Пальн,  так  его  звали,  был  невысоким  говорящим   со   странно
замедленными  осторожными  движениями  и  необычайно  тихим   голосом.
Неудивительно, что Зау ночью не расслышал его. Однако разум  у  Пальна
оказался гибок и быстр, так что понять, что именно следует сделать, не
составило труда. Но самое странное,  что  этот,  второй  за  все  годы
предмет, заказанный не через  склады,  и  лично,  тоже  был  связан  с
молочниками! Только пружина, в  отличие  от  клетки,  должна  была  не
сберегать,  а  убивать,  так  что  Зау  мастерил  детали   капкана   с
удовольствием,  а  потом  вызвался  сам  установить  звонко  щёлкающий
механизм.
    На рассвете шепотун Пальн зашёл за ним. Зау взял не один, а четыре
изготовленных капканчика и отправился вслед за проводником. Они  вышли
из города и двинулись вдоль берега  залива,  мимо  рыбацких  посёлков,
прочно связавшихся в памяти Зау с именем Хисса.
    Теперь Зау и сам видел,  как  уступами  отходит  теснимое  садками
море, и как отступает истребляемый говорящими лес. Исчезли жавшиеся  к
воде последние кордаиты и легкоперистые гинковые  -  их  было  слишком
легко ломать, и реликтовые посланцы древних лесов  покорно  исчезли  с
лица Земли.
    Зау остановился, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это же  было
не с  ним...  Кордаитовые  чащи  помнил  Хисс,  а  при  Зау  оголилась
прибрежная дюна, началась ломка леса в болотистой низине за ней,  и  в
воды бухты легли стволы  тёмной  туи  и  призывно  пахнущей  магнолии.
Знакомые места, которые  он  никогда  не  вспоминал,  но  оказывается,
никогда и не забывал.
    Пальн свернул на дорогу, пропаханную хлыстами поваленных деревьев,
потом двинулся напролом через кусты терновника, разросшиеся  на  месте
бывших лесосек. Зау ломился следом. Через полчаса перед ними открылось
небольшое,  затянутое  ряской  болотце  и  пологий   песчаный   склон,
огороженный забором, едва доходящим Зау до пояса. Они пришли  к  цели,
преодолев за полдня путь, на который когда-то  Зау  потребовалось  три
года жизни.
    - Тише! - предупредил  Пальн.  -  Здесь  нельзя  громко.  Оглушишь
малышей.
    Весь его мир, когда-то казавшийся бескрайним, лежал перед  ним,  и
всего-то в нём было с десяток шагов. Но этот мир, как  и  прежде,  был
населён. Миниатюрные существа, крошечные копии самого Зау  скакали  по
песку, бултыхались в  воде,  разгрызали  витые  ракушки  прудовиков  -
какими огромными  казались  когда-то  эти  улитки,  какими  маленькими
представлялись  теперь!  Сознание  Зау  наполнилось  тонкими  криками,
визгом,  звонкими  восклицаниями  бессмысленной  радости.  Перед  ним,
невообразимо уменьшившееся - лежало его детство.
    - Им три дня, - прошелестел Пальн.
    Один из детёнышей, покинувший общую кучу, давно и  целеустремлённо
штурмовал осыпающуюся песком горку. Вот он выбрался наверх и поскакал,
размахивая хвостиком. Проход в заборе  он  миновал,  похоже,  даже  не
заметив его, и  остановился  лишь  когда  уткнулся  в  ногу  Зау.  Зау
наклонился, подставил ладонь, малыш без  тени  сомнения  вспрыгнул  на
неё, такую большую, что там могло бы разместиться десяток  таких,  как
он. Зау поднёс ладонь к лицу, разглядывая и узнавая себя самого.
    - Это я! - кричал малыш, подпрыгивая. - Меня зовут Тари! Я  живой!
Ночью приходил страшный с красными глазами, но я зарылся в  скорлупки,
и он не нашёл меня! Я тоже вырасту большим. Я буду!..
    - Беги, Тари, - прошептал  Зау,  боясь,  что  голос  его  чересчур
громок. - Ты обязательно вырастешь, но пока не выходи за ограду. Здесь
для тебя слишком опасно.
    Детёныш умчался, щебеча что-то. Зау смотрел ему вслед, стараясь ни
о чём не думать, а потом пошёл настораживать ловушки, чтобы  "страшный
с красными глазами" не пришёл за маленьким Тари.
    Но вместо молочника пришёл другой "страшный". Вечером  за  холмами
появилось  багровое  зарево.  Там  у   нефтяных   озёр   располагались
мастерские, в которых варили асфальт и готовили пластмассы. От  завода
тянуло гарью и тошнотворно-сладким запахом растворителей.  И  вот  там
случилась авария, несколько мастерских сгорело.  Клубы  непроницаемого
дыма окутали берег, дым рвал горло, разъедал глаза. Зау почёл за благо
не дышать, пока не выбрался из отравленной  зоны,  хотя  и  знал,  что
будет расплачиваться за это неделями головной боли. Детёныши  остались
в дыму, сами они выйти не могли, найти их в темноте  полуослепший  Зау
не сумел.
    Когда дым рассеялся, Зау  вместе  с  Пальном  вернулся  к  детской
площадке. Берег был усеян  комочками  свернувшихся  детёнышей.  Где-то
среди них лежал и трупик  крошечного  Тари,  который  уже  никогда  не
будет.
    Через день Зау возвратился в  город.  Он  шагал  по  захламленному
берегу,  топча  взбитые  прибоем  серые   шапки   пены,   смотрел   на
промасленную  убитую  землю,  на  отравленную  зелень,   местами   ещё
вылезавшую из изуродованной почвы, и  пытался  представить  себе:  где
здесь были рыбные  тони,  где  выращивали  рис  или  низкие  пальмы  с
мучнистой сердцевиной, а главное, где могли лежать  детские  площадки,
искрящиеся первыми звонкими  словами,  давно  отзвучавшими,  площадки,
залитые сегодня мазутом и кислотой,  среди  которых  новорожденный  не
прожил бы и четверти часа.
    Несколько недель Зау  не  выходил  из  мастерской,  готовя  детали
ловушек и всевозможный инструмент, который  мог  потребоваться  ему  в
дальнейшем, а потом собрался и ушёл к опустевшему болоту. Он  понимал,
что новая работа будет далеко не так интересна, как прежняя, знал, что
будет обречён на многомесячное молчание и сможет лишь слушать  других.
И всё же Зау не колебался, делая выбор,  поскольку  видел,  что  самые

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг