угодья, лесник...
Хозяин захохотал. Он смеялся долго, со всхлипом, потом закашлялся.
- Лесник!.. - прохрипел он. - Лес-то бедный! Красного зверя нет, а
где нет красного зверя, там держат в чёрном теле. И раньше платили
кое-как, а теперь и вовсе забыли. Но я им - тоже! Гляди, брёвнами
топлю! И вообще!.. Входи в лес, кто хочет! Руби! Трави! Стреляй! Я сам
цельный день в лесу. И ничего... Ни одного дрозда не осталось. Пичужек
жру.
- Ох, плохо! - выдохнул Рено.
- Плохо, - согласился лесник.
Он поник, стал вроде бы ниже ростом и словно обвис на своём
чурбачке.
- Спать ложись, - сказал он тихо, сполз с чурбачка и улёгся на
куче сена в углу.
Рено помолился перед деревянным распятием, приколоченным к стене,
лёг в другом углу и тоже уснул.
Среди ночи Рено неожиданно проснулся. В доме стояла непроглядная,
густая, бархатная темень. Не было видно абсолютно ничего, хотя Рено до
боли широко раскрывал глаза, стараясь высмотреть, что его разбудило.
Потом он понял. Это был шёпот. Неподалёку от Рено что-то бормотал
прерывистый голос. Рено недвижно лежал, боясь зашуршать соломой, и
слушал.
- Ты ведаешь, господи, - шептал невидимый лесник, - ты знал и
тогда, а с тех пор легче не стало. Пресвятая богородица, дева чистая,
перед твоим лицом все мои грехи, ни одного умалять не стану, грешен я
и мерзок, но прошу, попусти и на этот раз, укрепи мою руку...
Рено лежал, замерев от безотчётного ужаса, напружинив мышцы, чтобы
не выдать себя случайным движением.
Лесник встал. В темноте его шаги звучали неуверенно. Слышно было,
как он ведёт рукой по стене, пробираясь вдоль неё. Он добрался до
очага и начал дуть, отыскивая огонь. Рено слышал сопение, ощущал
пресный запах горячей золы.
В очаге засветились пятна непогасших углей, догоравших под пеплом.
Хозяин бросил на угли клок соломы, несколько веток, придвинул погасшие
головни. Огонь, возродившись, осветил помещение. Рено прикрыл глаза,
наблюдая из-под ресниц. Лесник вытащил из-за пазухи нож и шагнул к
Рено.
Нож был длинный и широкий с волнистым голубоватым лезвием, на
котором змеились отблески огня. Такими ножами доезжачие забивают
раненую дичь. Рено сам не заметил, как широко раскрыл глаза.
Лесник встретил взгляд Рено, вздрогнул и попятился было, но тут же
передумав, кинулся, занося руку с ножом. По счастью, Рено уже много
ночей подряд надевал перед сном башмаки, чтобы не украли случайные
попутчики. Удар окованного медью носка пришёлся леснику по пальцам:
нож отлетел к дверям.
Лесник, ослабевший от голода, сопротивлялся отчаянно, но силы были
неравны. Рено свалил его и скрутил локти тем самым ремешком, которым
когда-то связывал дрова. Потом, тяжело дыша, встал и отошёл на два
шага, чтобы лучше разглядеть противника. Лесник ворочался в углу,
стараясь сесть. На его лбу вздувалась ссадина, из разбитого носа на
спутанную бороду капали чёрные капли крови.
- Зачем ты хотел меня убить? - спросил Рено. - Ты же видишь, что у
меня ничего нет, только куртка и башмаки. Неужели из-за башмаков можно
погубить душу?
Леснику, наконец, удалось сесть.
- Мне не нужны твои башмаки, - часто шмыгая носом, сказал он, -
мне нужен ты сам. Сто фунтов мяса, из которого можно сварить похлёбку
с чесноком и тмином. Его можно засолить и есть, когда другие будут
умирать с голоду. Не башмаки мне нужны, из-за них я души губить не
стал бы. Я погубил её, когда понял, сколько мяса ходит вокруг...
- Я убью тебя, - сказал Рено, поднимая с пола нож.
- Нет! - живо воскликнул лесник. - Ты не можешь меня убить. Я
обязательно должен дожить до хороших времён и разбогатеть. Иначе, кто
закажет заупокойную мессу о тех пятерых, которые были до тебя?
Рено расширенными глазами глядел на человека, сидящего на полу, а
тот говорил, с каким-то особым сладострастием вспоминая подробности:
- Первый-то год я неплохо прожил, охотился, с браконьеров поборы
брал, да и деньжонки кое-какие оставались. А на второй меня скрутило.
Барахло продал, проелся весь и начал помирать. Тут он мне и
подвернулся. Я за дровами отправился, утро было раннее, снег уже
сошёл, и по всему лесу капает. Я его издали углядел, он у самой дороги
лозняк резал. По одежде вроде не мужик, а подмастерье или купчик из
небогатых, голод-то всех прижал. Я его за ворот и хапнул - попался
мол! Теперь на виселице покачаешься! И ничего-то у меня в мыслях
такого не было, куском хлеба откупился бы, а он, дурак, на меня с
ножом кинулся. Забыл, видно, что у меня топор в руках. Я его как
жамкну! Всё лицо разрубил, словно по пустому месту топор прошёл, и
ногу ещё надвое развалил, вдоль по ляжке. Он и упал. Ещё не умер,
подёргивается тихонько, а я на ногу его смотрю, как там мясо кровью
сочится, словно парная говядина. Поначалу я убежал, но потом вернулся.
Он всё также лежит, только лицо лисицей объедено. Я его засолил и ел
всю весну. Второго я не убивал. Это был скупщик. Он привёз хлеб и
начал его продавать, только очень дорого. Мужики взбунтовались,
караван разбили, а самого повесили посреди деревни. Я его ночью с
виселицы украл. Мясо у него чёрное от крови было, но вкусное, очень
жирное. Так я их всех одного за другим и съел. Последнего я связал
сонного, потом разбудил и сказал, чтобы он помолился. Он сначала не
хотел и всё звал на помощь. Только я сказал, что всё равно зарежу его,
он тогда смирился и умер просветлённым., потому что сначала помолился.
За этого человека меня совесть не мучает, но я всё равно обещал
заказать заупокойную мессу о нём...
Рено выронил нож, бросился в сени и начал остервенело дёргать
дверь. Он больше не мог слушать, как людоед печётся о душах
пожираемых.
- Эй, прохожий! - звал из дома лесник. - Сначала развяжи меня! Ты
слышишь? Я же не могу сам освободиться! Дева Мария обещала мне, что я
исправлюсь, не смей идти против её воли!
Рено вышиб дверь и побежал по дорожке.
- Развяжи-и-и!.. - нёсся из дома вой.
Рено бежал, пока с маху не ударился о какое-то дерево и не упал
оглушённый. Холод привёл его в себя. Рено сел, обеими руками сжимая
разламывающуюся от боли голову.
"Странно, - подумал он, - как много мне приходится бегать. И все,
от кого я бежал, говорили о воле божьей. Хотя ведьма на то и ведьма,
чтобы искажать его волю, да и лесник тоже не человек, а сам дьявол в
обличье богомольца. Но как же монах?"
- Нет! - громко сказал Рено. - Это не священник, это переодетый
еретик, паральпот, ессей! То враги бога, они хотят остановить меня!
Ночь наконец закончилась, солнце появилось над ближними холмами, и
бесцветно серевший лес ожил и заиграл всеми оттенками красного и
жёлтого. Ярко алел боярышник, оранжевые кисти рябины светились среди
засохших скрючившихся листьев, осины трепетали багровыми кронами, лишь
где-то на самом низу ещё сохраняющими зелёный цвет. Ольха выделялась
чёрными пятнами, а всё остальное казалось единым жёлтым телом,
выкупанном в тумане и искрящемся от росы.
Утро, пришедшее в мир божий, смыло с души страхи и сомнения. Рено
шёл, раздвигая кусты, осыпавшие его светлыми каплями, и на душе
становилось чисто как от звуков органа.
Он поднялся на холм, круто обрывавшийся с противоположной стороны,
и остановился. Внизу плавными изгибами лежала серебристая лента реки,
большая деревня расположилась на одном из её берегов, домики улыбались
небу красными крышами, каменная церковь стояла среди них словно мать,
окружённая многочисленными детьми. Рено перекрестился, глядя на её
острую башенку.
А те хотели уверить его, что бог жесток! Не бог, а они жестоки!
Небо никогда не пошлёт наказания без достойной его вины!
- Бум-м!.. - удар колокола, тоже смягчённый и очищенный утренним
воздухом, прервал мысли Рено. Из церкви вышла странная процессия:
белые фигуры в остроконечных балахонах, маски с огромными, различимыми
даже из такой дали, носами. В руках кресты и большие крючья. Процессия
медленно двигалась, останавливаясь возле домов. В некоторые дома белые
фигуры входили.
Рено в ужасе попятился.
- Чума! - пробормотал он.
* * *
Неделю Рено метался по округе. В селения он не заходил, но иногда
встречал больных, идущих неведомо куда. Они умирали прямо в поле,
трупы бесформенными кучами лежали в бороздах. Скот без присмотра
бродил по лесу, его тоже косил мор. Однажды следом за Рено долго
тащилась худая коровёнка. Она надрывно мычала и иногда кашляла
странным перхающим звуком. Кровавая слюна свисала с её морды тонкими
нитями. Рено кричал и кидал в корову камнями, но она продолжала,
пошатываясь, идти за ним. И только когда Рено совсем выбился из сил,
коровёнка, остановившаяся попить из разлившейся лужи, вдруг шумно
вздохнула, передние ноги у неё подломились, она опустилась сначала на
колени, а потом повалилась набок в грязную воду.
Вечером того же дня у Рено произошла ещё одна встреча. Он шёл по
меже вдоль длинных канав, вырытых жителями во время отчаянных попыток
отвести воду с затопленных полей. По прихоти осенних ручьёв эта канава
оказалась пустой. Совсем рядом, в двух шагах, точно такая же канава
была до краёв наполнена мутной жёлтой водой, а в этой не было ничего,
кроме слоя жидкой грязи на дне.
Рено шёл, выдёргивая босые ноги из чвакающей навозной почвы. Сабо
он нёс в руках, потому что при каждом шаге они спадали с ног, завязая
в глине. Ноги замёрзли, Рено устал и шёл только чтобы выбрать для
ночлега место посуше. Теперь он шёл днём, а ночами грелся у костров,
не боясь, что его поймают. В чумной области некому было ловить бродяг.
К тому же, по ночам случались заморозки или начинал падать мокрый
снег.
Не найдя никакого пригорка, Рено решил ночевать, где придётся. Он
перепрыгнул через канавку и остановился, услышав стон.
- Пить! Иезус, Мария, пить!
Ещё один несчастный! Рено настолько привык к ним, что проходил
мимо умирающих не оглядываясь. Но этого человека не было видно. Рено,
испугавшись наступить на чумного, попятился и ухнул в соседнюю канаву.
Он почти по пояс провалился в ледяную воду и, чертыхаясь, полез на
берег.
- Пить! - донеслось до него.
Подумать только, в двух шагах от этакого потопа кто-то умирает от
жажды! А ведь говорят, это страшная мука, когда у чумного нет воды.
Рено надел сабо и несколькими ударами деревянного каблука прорыл
канавку. Тоненький ручеёк побежал вниз, вода быстро промыла себе
дорогу, и скоро уже небольшой водопадик журчал на месте ручейка.
Пустая канава начала заполняться.
- Матерь божья, что же это? - донеслось до Рено сквозь плеск
бурлящей воды.
"А ведь потонет, - подумал он. - Ей богу, потонет."
Он мог пройти мимо умирающего, потому что всё равно ничем не сумел
бы помочь, но уйти, зная, что человек гибнет из-за него, было свыше
сил. Рено спрыгнул в канаву, нащупав безвольно лежащее в воде тело,
приподнял его и потащил на траву. Под деревьями было темнее, чем в
поле, но Рено всё-таки успел набрать сучьев и развести костёр. Больной
лежал без движения и всё время просил пить, так что Рено несколько раз
пришлось ходить к канаве, чтобы намочить тряпку и выжать её в
приоткрытый рот.
Рено, то и дело встававший, чтобы подкинуть в костёр хворосту, под
утро заснул и проснулся поздно. Его сосед уже не лежал, а сидел у
кострища. Он был страшно худ, на щеках сквозь грязь проступали тёмные
пятна, мосластые дрожащие руки далеко высовывались из рукавов
непонятной войлочной хламиды, накинутой на плечи. Серая войлочная
шляпа была надвинута на брови, а на ногах красовалось что-то вовсе
неразборчивое, густо заляпанное глиной.
- Благодарствую пану, - сказал он, заметил, что Рено проснулся и
разглядывает его. - Пропал бы, коли не ваша милость.
- Не всё ли равно, сейчас помирать или через два дня? - просипел
Рено.
Сказывалось давешнее купание: голос пропал, только иногда сквозь
натужный шип прорезывалась неожиданно высокая нота.
- Хе, пан, - сказал новый знакомец, - коли я зараз не умер, так уж
не помру. Пупыри-то у меня ещё вчера лопнули, а это точненько
известно, что у кого кровь глоткой пойдёт, тот помрёт к вечеру, а у
кого пупыри в подмышке выскочат, да сами и лопнут, тот уже не помрёт,
разве что дюже ослаб. То ж мне один ксендз сказал, шибко святой, чтоб
я не ложился, а всё шёл, пока ноги держат. Я и шёл до той самой ямины.
А уж натерпелся в ней, не приведи господи! Всю жижу языком вылакал,
землю ел. И ведь, благодарение святым угодникам, жив. Ноги только как
чужие. А надо бы сходить, барахло подобрать.
Рено встал, пошатываясь добрался до канавы, нашёл узелок с вещами
и сильно закопчёный медный котелок странника. Зачерпнул котелок воды,
поставил на угли. На опушке выбрал упавшую ольшину, волоком притащил к
костру. Огонь оживился, пожирая трухлявые сучья. Рено согрелся и его
тут же разморило.
Он не мог сказать, долго ли спал. Сон превратился в непрерывный
кошмар, полный гнилой мокрой гадости, страшных чумных харь, ломанного
оскала известковых холмов среди бесконечного болота. Тысячи раз
лесник, благочестиво читая молитвы, закалывал его, как рождественскую
свинью, а ведьма, улыбаясь беззубым ртом, говорила:
- Гляди, бог милосерд, никого зря не накажет, - а потом
расползалась по углам пауками и мокрицами.
Они схватили его и потащили туда, где в широком чёрном котле
медленно кипела смола. Он упал в смолу, тело охватил жар, горячее
благодатной струёй хлынуло в горло, сразу стало удивительно легко и
свободно, и Рено очнулся.
Он лежал всё под тем же деревом на пригорке. Солнце было низко, но
Рено не помнил, с какой стороны восток, и не мог сказать, утро сейчас
или вечер. Странник сидел рядом с Рено и из котелка вливал ему в рот
мутную горячую жидкость. Воздух был напоён сладким запахом варёного
мяса.
- То ж глупо, - сказал странник. - Вокруг чёрная смерть, а он
задумал погибать от простуды. Второй день лежит и глаз не открывает.
Право слово, глупо.
- Как тебя зовут-то? - с трудом спросил Рено.
- Казимиром.
- Хорошо, - сказал Рено, закрывая глаза. - А меня зовут Рено.
- Будем, значит, знать, о ком молиться, - согласился Казимир.
Рено снова начала обволакивать сонная дремота, но вдруг тревожная
мысль мелькнула в его голове. Рено вздрогнул и мгновенно проснувшись,
спросил:
- Откуда у тебя мясо?
- Достал, - лениво ответил Казимир. - Поросёночек к костру пришёл.
Мужички-то в деревнях перемёрли, а скотина, какая вживе осталась, по
полям бродит.
- Чумной мог быть, - сказал Рено, успокаиваясь.
- Так он и был чумной, - откликнулся Казимир. - Я ж его сварил,
значит и хворобу сварил. Да и так всё одно, воду из ямины пьём, а он в
ту ямину, может, гадил.
Рено не слушал его, он спал.
* * *
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг