места, был Шооран. Кажется, он состоял при деле, работал как и все, но
каждый взгляд, любое слово окружающих давали ему понять, что он не
такой. Шоорана боялись, а когда случались несчастья, как например, в
случае с грибами, Шооран чувствовал сгущающуюся вокруг ненависть. В
такие минуты лишь страх защищал его от недоброжелательства толпы. Была
здесь какая-то глубокая, но закономерная несправедливость - все удачи
в новом мире люди приписывали своей силе, уму, ловкости; в бедах -
винили илбэча, вытолкавшего их сюда.
Дважды за это время о Шооране вспоминали власти. Один раз - почти
сразу, когда ещё не был засажен первый участок. Тогда Шоорана вызвали
в ставку, напялили на него до нелепости пышный наряд и вместе с
огромным посольством направили в обход бывшего далайна, на восток, где
разведчики встретили ещё одну колонию людей.
Когда обвалилась стена и потухли авары, многие бросились пытать
счастья за очерченной границей. С обрыва спускались бунтовщики и
цэрэги, выжившие сектанты-общинники и ещё неведомо кто. Спускались в
одиночку и группами, оставляя на стене верёвки для подъёма или
навсегда отрезая себе путь назад. Часть этих людей выходила к
посёлкам, основанным Ээтгоном, и присоединялась к ним, принимая законы
страны изгоев, многие гибли, не умея приспособиться. Кое-кто выживал,
но не имея достаточно средств, вёл существование мало отличное от
жизни диких зверей. Всех этих людей нельзя было сбрасывать со счетов,
но и серьёзной проблемы они не представляли. А теперь выяснилось, что
на дальнем, самом засушливом конце мира одонт Моэртал сумел сохранить
государство и организовал исход уцелевших на иные земли.
Результаты переговоров Шоорана не волновали. В конце концов -
земля теперь большая, как-нибудь её поделят. Если Ээтгон считает, что
присутствие в его стане илбэча может принести какие-то выгоды, то
Шооран не станет возражать и будет послушно принимать важные позы.
Больше от него не может требовать никто.
В свите Моэртала Шооран увидел несколько знакомых лиц. Особенно
порадовала встреча с Турчином. Бывший сослуживец щеголял уже в
достоинстве одонта, хотя, конечно, никакого управления Моэртал ему не
доверял. Просто Турчин добросовестно служил, успешно командовал
двойной дюжиной солдат, и Моэртал, не затрудняясь подысканием иных
званий, вручил ему костяной тесак. Шоорана Турчин в очередной раз не
узнал, смотрел на него с опасливым восхищением и приблизиться не
решался.
Зато Моэртал сразу подошёл к илбэчу и уважительно обратившись на
"вы", но не изменяя привычной утвердительной манере, спросил:
- Мы уже встречались прежде. Ваше лицо мне знакомо.
- Я служил у благородного одонта цэрэгом, - напомнил Шооран, - а
потом выпустил из тюрьмы сказителя Чаарлаха и дезертировал сам.
- Это я хорошо помню, - сказал Моэртал. - Значит, старый пройдоха
всё-таки знал, кто илбэч. Вот почему он вёл себя так дерзко.
- Он ничего не знал, - возразил Шооран. - Он вёл себя храбро,
потому что был бесстрашен.
Этой короткой беседой и ограничилось участие Шоорана в
государственных делах. Через день он отправился обратно, рыхлить
приречный перегной.
Второй раз Шоорана потребовали для дальней экспедиции. Скороход,
прибежавший на поле, задыхаясь, сообщил:
- Ээтгон зовёт к себе. Охотники нашли алдан-тэсэг!
Отряд вёл сам Ээтгон. За два месяца жизнь в колонии наладилась, и
повелитель не боялся оставить подданных одних. Путь оказался
неожиданно долгим, хотя алдан-тэсэг они увидели на восьмой день
путешествия. Он огромным светлым куполом возвышался над лиловеющей
линией горизонта. Казалось, до него можно дойти за несколько часов, от
силы, за день, но проходили сутки за сутками, а исследователи никак не
могли добраться к подножию.
Четыре дня они пробивались через мокрую буреломную чащобу,
мучительно преодолевая темноводные, кишащие рыбами речки. Потом лес
поредел, и за некрутым каменистым кряжем открылись безграничные поля,
поросшие высокой, несъедобной травой. Верхушка алдан-тэсэга всё так же
торчала из-за края земли, дразня взгляд обманчивой близостью.
Среди путешественников пошли разговоры, что таинственной вершины
вообще нельзя достигнуть. И даже те, кто не был суеверен, опасались,
что уйдя на такое огромное расстояние, они не сумеют вернуться назад.
В отряде началось брожение, и наконец даже непреклонный Ээтгон
объявил, что если за два дня они не добьются успеха, то повернут
обратно. Приунывшие было первопроходцы повеселели и пошли спорей, тем
более, что к вечеру первого дня стало ясно, что пик действительно
недалёк.
Вблизи алдан-тэсэг уже не походил на гору. Это была стена, ровная
и прямая. Она появлялась из-за горизонта и уходила туда же. Она была
так высока, что казалось, будто она нависает над головой, загибаясь к
зениту. Если бы люди прежде не видели гору издали, они могли бы
решить, что перед ними новая стена Тэнгэра, огораживающая этот, более
обширный, но тоже ограниченный мир. Стена стояла неприступно, в
плотном камне не было ни единой выбоины, трещины.
Остаток дня экспедиция продвигалась вдоль стены, к тому его краю,
который при подходе казался ближе. К вечеру они увидели этот край.
Стена не кончалась здесь, и её нельзя было обойти. Она поворачивала
под совершенно правильным прямым углом и уходила за горизонт, обрезая
степь.
Шооран подошёл к стене, ощутил под руками глубинный холод камня.
Стена высилась, нелепая, не соотносящаяся с этим вычурным, не терпящим
ровных линий миром. Такого здесь не должно быть, прямые углы он видел
лишь наверху в прошлой жизни. Пальцы, прижатые к камню, заледенели,
преграда словно излучала холод.
- Я знаю, что это, - сказал Шооран. - Это не алдан-тэсэг, это
далайн. Только здесь стена ещё не упала, поэтому он такой высокий.
- И что нам с ним делать? - спросил Ээтгон.
- Ничего. Идти домой.
* * *
В первом же посёлке, куда после двухнедельных блужданий вышла
экспедиция, им сообщили неприятные новости. В одну ночь все
подъёмники, ведущие на вершину далайна, были испорчены. Подъёмников
насчитывалось несколько дюжин, и кто-то немало постарался, подпиливая
столбы и перерезая волосяные тросы. Теперь наверх стало не попасть.
Хотя, ничего особо ценного там и не оставалось, только запасы кости и
хитина, ставшего бесполезным, после того, как исчез нойт.
Диверсию Ээтгон приписал людям Моэртала и, ругнувшись про себя,
махнул рукой на залежи трухлявой кости. Гораздо больше встревожило его
другое сообщение.
Ещё в дороге путешественники заметили, что ночи стали непривычно
холодными, словно мертвящая влага далайна подступила к земле. Трава по
утрам серебрилась белым налётом, с деревьев осыпались пожухлые листья.
Дома эти погодные неурядицы обернулись бедой: хлеб третьего урожая,
под который были расчищены изрядные делянки, не вырос. В посёлках,
разбросанных вдоль реки, царило уныние, грозящее в любую минуту
беспричинно перейти в возмущение.
Ээтгон вернулся как нельзя кстати. Он сходу взял управление в свои
руки, метался от деревень земледельцев к стойбищам охотников, опять,
как год назад устраивал склады припасов. Увидав где-нибудь хитрую
придумку, немедленно сообщал о ней всем, советуя поступать так же.
Люди переселялись из продуваемых кожаных палаток в землянки, мгновенно
прозванные шаварчиками. Все, кто мог заготавливали горькую ягоду,
копали съедобные коренья, которых уже немало было известно, сушили
грибы, вялили и квасили мясо. А вечерами, собравшись вместе, грели
руки над огнём и ругали тяжёлую жизнь и илбэча, который подстроил им
такое.
Шоорана ненавидели и боялись. Боялись, впрочем, больше. Говорили,
что один его взгляд может заставить человека окаменеть. Лёд, которым
по утрам начинали подёргиваться заводи, тоже был создан илбэчем,
ненавидящим воду и желающим всё превратить в камень. И холод был
наслан им, и ещё многое иное...
При Шооране эти разговоры затихали, но взгляды-то не спрячешь и
страх тоже не сунешь в мешок. Разговаривая с ним, люди замирали и
цедили слова словно воду за неделю до мягмара. А когда однажды Шооран
вздумал выйти к людям с новым, из здешней кости сделанным сувагом,
люди разбежались, а несколько оставшихся сидели, затвердев лицом, и не
слушали, а пережидали напасть.
Больше Шооран на людях не пел и вообще старался не показываться им
на глаза. Прекратил даже бессмысленную работу на поле, сидел в отрытом
шаварчике у очага и мрачно думал о бренном. Землянка илбэча, вырытая
первой, стояла особняком, остальные сочли за благо поселиться в
стороне.
Однажды вечером двойной полог закрывавший вход качнулся, и в
землянке появился Ээтгон. Он был один, охрана, очевидно, ожидала
где-то неподалёку. Ээтгон присел у очага, жестом ставшим уже
традиционным, погрел над ним пальцы.
- Вот, значит, как ты живёшь...
Шооран молча кивнул.
- Знаешь, что о тебе рассказывают?
- Догадываюсь.
- И что собираешься делать?
- Ничего.
- Легко тебе. Ты своё дело сделал и можешь опустить руки. А я не
могу. - Ээтгон резким движением поднял голову и проговорил, глядя в
глаза Шоорану: - Люди судачат, что надо сжечь тебя вместе с твоим
шаварчиком, и тогда холода прекратятся.
- Пусть жгут, - согласился Шооран.
- Нет! - Ээтгон повысил голос. - Здесь не земля старейшин -
человеческих жертв не будет! Кроме того, никто не знает, что случится
потом. Ты ещё можешь пригодиться... этим же людям.
- Ты рачительный хозяин.
- Вот что, - не слушая продолжил Ээтгон, - собирайся и уходи. Ты
сильный, ты выживешь и один, а у нас тебе нельзя оставаться. Скажи
только, где тебя искать... в случае чего.
- Вниз по реке. Помнишь, когда ходили к алдан-тэсэгу,
переправлялись через ручей возле полосатых скал? Там распадок
красивый. Я ещё сказал, что там было бы удобно жить.
- Вот и хорошо, - Ээтгон поднялся. - Иди туда. Завтра вечером тебя
уже не должно быть здесь.
* * *
Лесная речка неторопливо пробиралась меж валунов, загромоздивших
русло. В тех местах, где колючие смолистые деревья вплотную подошли к
воде, она казалась чёрной и почти неподвижной, но на камнях гладко
струилась, и там было видно, какая она прозрачная и чистая.
Шооран сидел на берегу, смотрел в воду. День был ясный, тёплый,
какие нечасто выпадали теперь. Такой день полезно употребить на дюжину
неотложных дел. Возле переката, где лес отступил от реки, поднимается
сухой, песчаный холм, в котором удобно вырыть убежище. На том берегу
тянутся заросли высокой травы, похожей на хохиур, но с бархатистыми
тёмно-коричневыми шишками вместо метёлок. Из высушенных и перемолотых
корней этой травы можно печь лепёшки, и они будут почти как настоящие.
А в лесу ещё есть грибы, хотя ночные заморозки изрядно поубавили их.
Короче, человеку, пришедшему сюда на житьё, есть чем заняться.
Шооран праздно сидел на полого уходящем в воду камне и смотрел на
стайки плавающих у самого дна мальков. У ног Шоорана лежала большая
мёртвая рыба. Когда Шооран только вышел сюда, рыба уже валялась на
камнях, а вокруг суетился остромордый зверёк, старательно выгрызавший
внутренности у своей добычи. Увидев человека, рыбоед беззвучно
скользнул в воду, оставив рыбу Шоорану. И вот Шооран сидит, не глядя
на смертоносный подарок, а уложенные в торбы вещи ненужной грудкой
валяются позади.
Когда-то он уже уходил от людей, когда его прогнали на верную
смерть. Тогда он унёс с собой лишь мамино ожерелье - единственную
вещь, которую он сохранил до сих пор. Сейчас его выгнали вновь, но на
этот раз он волочил на спине преогромные тюки, словно притащенное
добро может помочь ему. Словно он пришёл сюда жить... Смешно... Новый
мир, красивый и жестокий, сам подсказывает путь последнему чудотворцу,
положив к его ногам рыбу.
Шооран поднялся, в несколько минут набрал кучу хвороста, высек
искру на пучок сухой травы. Огонь жадно охватил ветки. Удивительно, до
чего быстро люди привыкли жечь дерево! Когда ветки прогорели, Шооран
достал из котомки котелок, расправил его, зачерпнул воды, осторожно
поставил на угли.
Такие котелки делались из растворённого хитина. Хитин разводили в
горячем нойте, и на секунду окунали в него выточенную в виде котелка и
смазанную скользким жирховым салом кость. А потом опускали кость в
воду. Всё как при макании ухэров, только операцию повторяли один-два
раза, после чего снимали с болванки шуршащую плёнку готового котелка.
Его можно было сложить или свернуть в трубочку, но воду он держал
прекрасно и наполненный водой, не прогорал даже на самом горячем
аваре. Теперь такой посудины, конечно, не сделать, а однажды порванный
котелок можно смело выбрасывать. Этот котелок был у Шоорана последним,
и Шооран берёг его, хотя и видел, насколько это бессмысленно, особенно
сейчас.
Когда вода закипела, Шооран осторожно поднял рыбу, промыл в ручье
разгрызенное брюхо и опустил тушку в кипяток. Бледное рыбье мясцо
мгновенно побелело, вода стала мутной, и от котелка дразняще потянуло
вкусным запахом. Шооран вытащил разваренную исходящую паром рыбу,
уложил на лист лопушка, стал ждать, пока немного остынет. К чему
спешить? Съесть свою рыбу он успеет. Жизнь он прожил впопыхах, так
хотя бы умереть надо не торопясь.
Шооран расстелил постель, улёгся и, подтянув поближе
импровизированное блюдо, отломил от рыбы первый кусочек.
Действительно, было вкусно, хотя и не так, как представлялось порой.
Шооран до крошки доел рыбу, не дожидаясь судорог, свернулся в комок и
закрыл глаза.
На душе было спокойно.
* * *
Солнечный луч раздробился на ресницах, брызнув дюжиной
микроскопических радуг. Шооран чихнул и проснулся. Вокруг праздновало
утро. Догоревший костёр седел остывшей золой.
Шооран недоуменно огляделся, задержал взгляд на обсосанных рыбьих
косточках и нервически рассмеялся. Большой мир в очередной раз
оказался не таким, как он думал. Здесь не мудрено отравиться наысом,
зато рыбу можно есть без опаски! Кто бы мог додуматься до такого!
Значит, судьба. Будем жить дальше. А остальные люди пусть живут сами
по себе, как могут и умеют.
Шооран встал, вытащил из-под кучи барахла костяную лопатку и пошёл
к обрыву, рыть себе дом.
* * *
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг