- Замолкни, падаль, - процедил Ээтгон. - Размажу как зогга, следа
не останется.
- Если уходить, то только к Ууртаку, - высказался давний шооранов
знакомец Жужигчин. - На востоке сейчас гибло, туда пол армии стянуто.
Что-то ван со старейшинами повздорил.
- Нет больше старейшин, - поделился новостью Шооран. - Их добрые
братья слопали. А теперь сюда лезут.
- Братьев нам ещё не достаёт...
- Хватит болтать! Думайте: здесь торчим или к Ууртаку уходим?
Шооран расположился чуть в стороне от остальных. Сидел на
корточках, мастерил, вспоминая рассказы Маканого, маску из рыбьей кожи
и убеждал себя не вмешиваться в спор. Зачем, спрашивается, ляпнул про
старейшин? Только привлёк к себе ненужное внимание. И без того он
слишком заметен. Лишний риск ни к чему. Он и так будет рисковать,
когда поползёт через авары в царство толстощёкого дурня Хооргона, чьи
кости уже без остатка сгрызены жирхами, а потом пойдёт огненным
болотом в свою землю. Огромную и пустую. Там больше трёх дюжин пустых
оройхонов, и каждый из них может прокормить всех этих и ещё многих
иных людей. Только, во что они превратят его землю? Это сейчас,
загнанные словно звери, они напоминают людей, а так... дай им волю и
из Жужигчина получится превосходный старший брат, Суварг вновь станет
цэрэгом, дюженником, а то и одонтом. Шооран вспомнил изгоев, первыми
пришедших на оройхоны старика, вспомнил бегущую толпу и дребезжащие
стоны бесполезно убиваемых бовэров. Нет, он не может отдать людям свою
землю, они сожрут её. Ведь это изгои образовали когда-то нищую страну
всеобщего братства.
Правда, здесь же, среди грязи и смерти бегает чуть не две дюжины
детишек, забывших, что значит быть сухими, и никогда не пробовавших
хлеба. Это им он обещал показать дух шавара и теперь готовит страшную
маску. И ещё, где-то бродит Яавдай, которую он так и не нашёл.
- Не надо уходить к Ууртаку, - сказал Шооран. - Есть другое место.
Все лица повернулись к Шоорану.
- Пройти вдоль мёртвой полосы на земли Хооргона, - в последнюю
минуту Шооран решил не говорить о новых землях, понимая, что в этом
случае ему просто не поверят.
Кто-то присвистнул.
- Здесь пройдём, а дальше - как? Хооргон вана боится, он границу
держит. У него же ухэры! Хрустнем, как чавга под каблуком - и все
разговоры.
- Можно пройти, - сказал Шооран. - Ночью. На авары кожи накидать и
пройти, пока они горят. Я ходил, ближние авары не такие горячие.
- Чего ж тогда ван не прошёл?
- А ему зачем? Ну, поставит он нового одонта, так тот опять
отделится.
Ненадолго все замолкли, обдумывая сказанное. Потом Жужигчин,
словно радуясь чему-то, крикнул:
- Не-е! Ну, пройдём мы туда, а дальше? Там же и прятаться негде,
всего побережья - пять оройхонов. Я там был, когда тот край только
нашли. А потом еле убёг, когда Хооргон пришёл. Я знаю, там негде
прятаться.
- Мы и не будем прятаться, - решив что-то, произнёс Суварг. - Мы
станем в алдан-шаваре жить. Пусть Хооргон прячется.
- С ума сошёл! - закричал незнакомый Шоорану изгой с вмятиной от
кистеня над бровью. - У Хооргона две двойных дюжины солдат, а нас
втрое меньше, да увечных половина. Перебьют!
- Найдём людей, - успокоил Суварг. - Для такого дела люди будут.
Выходим послезавтра. Завтра всем собраться, оружие чтобы было в
порядке, бабам чавги заготовить. Будем прорываться, пока Моэртал
палить не может.
Никто не возразил. Каждый знал, что если захочет, сможет остаться
здесь или отстать от отряда прежде чем он дойдёт до границы, например,
во владениях того же Ууртака. Поэтому спор сразу прекратился, изгои
начали расходиться, устраиваясь на ночь. Шооран незаметно отошёл в
сторону. Он хотел осуществить одну мысль, пришедшую в голову на
совете.
Прежде, остерегаясь ночного нападения, изгои ставили на подходах к
своему оройхону дозорных. Но теперь, когда цэрэгов шуганул Ероол-Гуй,
вылазки явно не произойдёт, и посты не были выставлены. Но это значит,
что шпионы, а их наверняка немало среди толкущегося вокруг банды
сброда, побегут с докладом именно сегодня.
Шооран притаился неподалёку от поребрика и стал ждать. Прошло от
силы полчаса, и на фоне потухающих облаков появилась спешащая фигура.
Женщина! Что же, тем лучше. Шооран, прикрывшись полой, натянул на лицо
готовую маску и неожиданно вырос перед доносчицей.
- Узнаёшь ли ты меня?! - прорычал он, раздув живот, чтобы голос
звучал гулко и незнакомо.
Увидав нависшую над собой уродливую светящуюся харю, женщина
издала короткий нутряной вскрик и повалилась без памяти. К этому
Шооран был готов. Он подхватил падающую женщину и правой рукой
хлестнул по щеке. Почувствовав, как в обмякшее тело вернулась жизнь,
Шооран вновь разинул усаженную иглами зубов пасть и, играя призрачной
личиной, зарокотал:
- Так ты узнала меня, несчастная?
- В-ва-а... - невнятно загундосило из темноты.
Шооран едва не прыснул со смеху. Он второй раз изловил одну и ту
же шпионку! Только тогда он был блестящим цэрэгом, а сегодня - злым
духом, демоном шавара или ещё неясно кем, за кого могла принять его
перепуганная баба. Интересно было бы взглянуть на неё, чтобы потом
признать на свету.
Добавив в голос хрипа, Шооран принялся вещать:
- Иди к своему одонту и скажи, что если он хочет получить то, что
просил у сказочника, пусть немедленно уведёт войска и две недели не
смеет подходить сюда, а на суурь-тэсэге поставит знак - копьё с
цветком туйвана. Если же он не послушает, то из одонта станет моей
тенью! Ты всё поняла?
- В-ва-а...
- Ну так ступай!
Доносчица умчалась так быстро, словно оройхон был залит дневным
светом. Шооран скатал маску и пошёл спать.
Наутро никакого знака на суурь-тэсэге он не увидел. Впрочем, ему
рано появляться: вряд ли Моэртал выслушивает доносы и днём, и в ночи.
Хотя, может быть, он просто не поверил шпионке и по-прежнему хочет
извести изгоев и поймать илбэча. Впрочем, Моэртал умён, и даже не веря
в духа шавара, может согласиться отвести войска.
Шооран вернулся в лагерь. На полпути ему встретилась девчонка,
одна из сирот, что были выкинуты на мокрое. Увидав Шоорана, она
крикнула:
- Иди скорее! Там Чаарлах помирает!
Последние дни Чаарлах чувствовал себя худо и поднимался из
колыбели лишь вечером, чтобы рассказать очередную историю. Но Шоорану
и в голову не приходило, что старик, пять дюжин лет ходивший по
мокрому, может умереть.
Вдоль поребрика царила суета. Народ сбегался со всех сторон.
Ээтгон, сжимая рукоять хлыста, стоял возле постели Чаарлаха, цепким
взглядом перебирая собравшихся и, очевидно, выискивая, кто мог
произнести запретное слово. А сам Чаарлах с безмятежным видом сидел на
постели, словно ждал тишины, чтобы начать рассказ.
- Собрались? - сказал Чаарлах, и Шооран отметил, что голос
сказителя ничуть не изменился. - Хорошо. Мне было бы грустно умирать
молча. Кроме того, я должен вам кое-что сказать. Обо мне ходит много
слухов, а ещё больше врал о себе я сам. Я никогда не опровергал
выдумки, а сегодня говорю: всё неправда. Может быть уже через неделю
вы убедитесь в этом. Но я прошу: не надо его искать, пусть он работает
спокойно. И я не знаю, кто среди вас илбэч. Когда я мог увидеть его, я
действительно закрыл глаза, чтобы они не лопнули от любопытства. А мои
догадки - это всего-лишь догадки, и они умрут вместе со мной. Вот вам
сказка. Может быть, она не лучшая, но она последняя, и она обо мне:
Как случилось на нашем мокром оройхоне чудо небывалое - объявилось
место грязное. Завелась грязища густая да липкая - никто мимо пройти
не мог. Охотники шли - ногами увязли. Женщины промышляли - поискали
чавги. Мальчишки бежали - поиграли в мышку. Девочки ходили - замесили
малашу.
И так все они грязь измяли-переболтали, что слепилась из неё
пребольшущая Чвака-кака. Посмотрела Чвака-кака по сторонам - всюду
грязь вонючая, хохиур пушистый, тэсэги высокие - и говорит:
- Мир прекрасен, а я, Чвака-кака, лучше всех! Пойду, свет
посмотрю, всех счастливыми сделаю!
Пошла Чвака-кака по оройхону, видит безногая тайза прячется.
- Ты меня, тайза, не бойся, я Чвака-кака хорошая, хочу свет кругом
обойти, всех счастливыми сделать. И тебя тоже, тайза безногая.
- Неужто тебя и есть можно, такую большущую?
- Можно, тайза, можно! Вот только свет кругом обойду.
Пошли они вместе. Впереди Чвака-кака шагает, за ней тайза ползёт.
Идут, а навстречу - жирх. Чваку-каку увидел, со страху извиваться
стал.
- Ты меня, жирх вонючий, не бойся, я Чвака-кака хорошая, хочу свет
кругом обойти, всех счастливыми сделать.
- Тебя и есть можно, такую здоровенную?
- Можно, жирх, можно! Вот только свет кругом обойду.
Пошли дальше. Первой Чвака-кака шагает, за ней тайза ползёт, сзади
жирх извивается. Навстречу им тукка. Увидала Чваку-каку - ощетинилась.
- Не бойся меня, колючая тукка. Я Чвака-кака хорошая, хочу свет
кругом обойти, всех счастливыми сделать.
- А есть тебя можно?
- Можно.
Пошли в путь. Чвака-кака шагает, тайза ползёт, жирх извивается,
позади тукка бежит. Навстречу - парх. Чваку-каку увидел - усы
распустил.
- Ты меня, парх усатый, не бойся. Я Чвака-кака хорошая, хочу свет
обойти, всех счастливыми сделать.
- А тебя, такую сильную, есть можно?
- Можно. Пошли вместе.
Парх согласился. Пошли дальше и встретили гвааранза.
- Ты меня не бойся, гвааранз крепкоспинный! Я Чвака-кака добрая,
хочу свет кругом обойти, всех счастливыми сделать.
- А ты вкусная?
- Вкусная, страсть вкусная! Пошли с нами. Кругом света обойдём, а
там и поедите.
Пошли дальше. Впереди Чвака-кака шагает, за ней тайза ползёт,
следом жирх извивается, тукка бежит, парх прыгает. Последним гвааранз
волочётся, а на хвосте у него зогг-молчальник сидит. Его никто не
звал, так он сам увязался. Шли-шли и обошли весь оройхон. Вернулись на
старое место. Чвака-кака и говорит:
- Везде мы побывали, всё повидали, а краше родного шавара не свете
нет. Значит, тут вам счастливыми быть. Ешьте меня, родные, ешьте,
любимые!
И растеклась грязною лужей.
Чаарлах помолчал немного и добавил уже обычным голосом:
- Здорово я вас обманул. Три года все думали: "Вон илбэч идёт", -
а я - Чвака-кака.
- Отец, - спросил Шооран, - неужели всё счастье в том, чтобы
съесть другого?
- Понял... - сказал Чаарлах. - Молодец. А заметил ли, что ты
единственный понял это? Ну-ка, идите сюда, вы двое...
Шооран и Ээтгон подошли, присели на корточки. Лишь коснувшись руки
Чаарлаха Шооран понял, что слова о его близкой смерти недалеки от
истины. Чаарлах говорил, смотрел и улыбался как и прежде, но рука была
такой холодной, словно в голубые дорожки вен влилась мертвящая влага
далайна.
- Вас тут двое... небезразличных, - проговорил Чаарлах. - Дайте-ка
руки! Да не мне... Не любите вы друг друга, а кабы вместе держались,
так и сносу бы вам не было... - Чаарлах усмехнулся. - На себя
посмотрите, вы же оба отмеченные. К кому судьба неравнодушна, того она
в щёку целует, а там, сколько ни мойся - след останется.
Шооран вспомнил Маканого и кивнул, соглашаясь. Вот только у
Ээтгона бита левая щека, а у самого Шоорана - правая.
- Я-то вас обоих люблю - одного потому, что я его понимаю, другого
- потому, что он меня. Согласия меж вами не бывать, один прямой, как
гарпун, второй все закоулки в шаваре видит. Обещайте, хотя бы друг
другу не вредить. У вас разные дороги, ходите по ним.
- Мы уже сделали себе всё зло, какое могли, - сказал Ээтгон, глядя
в сторону. - Оно ещё долго будет всплывать.
- Но нового пусть не будет, - Чаарлах устало откинулся на
заботливо постеленную Ээтгоном шкуру бовэра, закрыл глаза.
Шооран с Ээтгоном ждали, и молча стояли вокруг люди, словно
сказитель ещё говорил с ними. Чаарлах медленно приподнял веки.
- Вы здесь? Я хотел попросить: когда я... в общем, завтра, не
относите меня в шавар. Я всю жизнь боялся туда попасть. И далайна я
тоже боялся... Может потому и жил так неприлично долго. А теперь,
идите все... Я хочу спать.
Вечером, когда стало ясно, что Чаарлах не проснётся, Ээтгон словно
младенца поднял на руки лёгкое тело и отнёс на вершину одного из
суурь-тэсэгов. Шооран шёл позади. Он видел, что Ээтгон не примет его
помощи, и не предлагал ее. Остальные изгои проводили их взглядами, но
остались в лагере, не решаясь далеко отходить от поребрика.
Назад шли, так и не сказав ни слова. Шооран как и прежде шёл
сзади, но думал не о похоронах, а о том, что с вершины суурь-тэсэга он
сумел рассмотреть на соседнем оройхоне белую черту копья и привязанную
к нему алую ветку туйвана. Мудрый Моэртал подавал знак духу шавара.
Так они шли и не ускорили шага, даже когда гулкий удар пронёсся
над оройхонами - многорукий бог далайна явился за сказителем, который
так долго ускользал от него.
* * *
Так в жизни всегда: то бесконечно ждёшь новостей, а их нет и нет,
но зато потом они обрушиваются потоком, и думаешь: поменьше бы. Две
недели одонт Моэртал требовал сведений о том, что делается среди
изгоев, а тут разом вернулись двое соглядатаев. И рассказывали они
такое... Жирным одонтам с внутренних земель подобные вещи рассказывают
на ночь, чтобы крепче спалось. Сходились доносчики в одном: среди
изгоев прячется илбэч, на мысе прибавилось четыре новых оройхона.
Этому Моэртал поверил, да и как не поверить, если Ёроол-Гуй выныривает
по шесть раз на дню. А вот дальнейшее... От рассказов шпионки Моэртал
сначала попросту отмахнулся, а вот доклад второго соглядатая заставил
его задуматься. Отослав шпионов он долго размышлял, то садясь в
кресло, поставленное под деревом, то вскакивая и принимаясь быстро
расхаживать.
Изгои собрались завоёвывать угловые земли! А ведь это идея! Это
выход на многие года! Давно известно, что примерно раз в шесть лет
изгоев становится так много, что они начинают угрожать государству, и
приходится начинать с ними правильную войну. А теперь их можно
направлять на угловые земли. Пусть завоёвывают себе царство. Победят -
значит уйдут. Проиграют - остатки неудачников легко перебить. Так что,
действительно, имеет смысл пропустить бунтовщиков на запад. Чем он
рискует, если будет обманут? Изгои, запертые в ловушке, уйдут. Но без
артиллерии он всё равно не может взять их, особенно если за их спинами
восемь оройхонов. - Моэртал поёжился, подумав, как ему придётся
докладывать о потерянных ухэрах. - Что ещё? Сбежит илбэч... - секунду
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг