родилась вселенная!
Ван повернулся к жертвеннику, взмахнул руками. Полыхнуло яркое
пламя, а когда способность видеть вернулась ослеплённым глазам, на
царском тэсэге уже никого не было.
После аудиенции цэрэги отправились в нижний храм. По знаку
Моэртала внесли тюки с дарами, предназначенными Ёроол-Гую, передали их
одетым в жанчи и буйи служителям храма. Те приняли тюки и унесли их,
даже не подходя к алтарю. Шооран подумал, что это правильно: если
хочешь принести жертву самому Ёроол-Гую, то не стоит делать это так
далеко от далайна. Тихие жрецы, мягко ступая кожаными буйями, подошли
к Моэрталу, взяли его под руки, увели во внутренние покои. Охрана
осталась стоять в храме.
Внутри храм был огромен. Каменный свод вздымался так высоко, что
его было невозможно достать даже длинной пикой, с какой ходят на
гвааранза. В длину центральный зал насчитывал две дюжины шагов и почти
столько же в ширину. Казалось невероятным, что хрупкий камень
выдерживает вес купола над столь обширным пространством.
Шооран стоял, подавленный величием грандиозного сооружения. Потом
он увидел Ёроол-Гуя. Бог глубин возник из неровностей каменных стен,
извивающиеся пилястры встроенных колонн сплетались словно бесконечные
щупальцы, внутренние входы, украшенные зубами водяных гадов,
превратились в распахнутые пасти. Человек, вошедший в храм, оказывался
в объятиях Ёроол-Гуя. Бессчётные руки тянулись со всех сторон, даже
пол бугрился узлами рук, и было уже не уйти. Ты был ещё жив, но мёртв,
ещё мог двигаться, но уже был схвачен.
Тускло блестели по сторонам алтаря панцири гвааранзов, опасно
взъерошивалась чешуя пархов, собранных целиком до последнего сочления
- Шооран не замечал их. Он завороженно смотрел вверх, где на скате
стены, плавно переходящей в купол, светлело жёлтой костью круглое
пятно с чёрной деревяшкой зрачка. Глаз был не сразу виден, но его
взгляд преследовал, завораживал, подчинял. Шооран чувствовал себя
маленьким, готовым покорно шагнуть в раскрытую для него пасть. И рядом
не было скептика Хулгала, чтобы разрушить злые чары. Пахло нойтом и
смолистыми курениями.
"Я не боюсь тебя, - хотел сказать Шооран. - Ты должен бояться
меня, потому что я илбэч..."
Губы не разомкнулись, сдавленное горло не издало звука. Только это
и спасло Шоорана. В следующее мгновение колдовство схлынуло.
Магические слова: "Я - илбэч", - вернули силы. Многорукий бог
продолжал смотреть, но он уже был не страшен. Шооран глубоко вздохнул,
опустил голову, огляделся. Потерянные цэрэги жалкой кучкой стояли под
давящим сводом, лица были отрешены, лишь Турчин, которого не могли
пронять никакие камни и ничьи взгляды, продолжал озираться по сторонам
с видом скучающего зеваки. Заметив, что Шооран повернулся к нему,
Турчин подмигнул заговорщицки и прошептал:
- Ну ты даёшь! Замер, словно спишь стоя. Струхнул, да?
- Я не боялся его живого, - сказал Шооран, - не испугаюсь и
каменного.
- Кого? - не понял Турчин. - Гвааранза? Так он не каменный, это
такая чучела.
Шооран улыбнулся. Его трезвомыслящий напарник ничего не заметил,
он видел лишь неровный камень.
Из бокового притвора вышел Моэртал, направился к выходу. Цэрэги
цепочкой потянулись за ним. Через час они покинули Царский оройхон, а
к вечеру были дома. То, что иной, непохожий мир находится так близко,
удивило Шоорана сильнее всего. Куда проще было бы принять всё, если бы
в обитель вана можно было бы попасть лишь преодолев множество
препятствий и пройдя дюжину дюжин оройхонов.
Царский оройхон, сочетание великого с ничтожным, густо замешанное
на несправедливости, долго не давал Шоорану покоя. Мир представлялся
теперь тёмным помещением, со всех сторон оплетённым щупальцами
невероятного Ёроол-Гуя. Можно было бежать в любую сторону, ты всё
равно шёл в его руки. Шооран метался, не находя покоя, он понимал:
надо что-то делать, но что именно - не знал. Он мог лишь одно -
строить оройхоны, много оройхонов: мокрых и сухих, но в душе вновь,
уже не со слов мамы или старика, а на основе собственного опыта
родился вопрос: зачем и для кого нужно строить эти острова? Ответа не
было, и ни Яавдай, ни Киирмон - единственные люди, кому Шооран пытался
обиняками поведать о своих мучениях, ничуть ему не помогли. Яавдай как
обычно отмалчивалась, а Киирмон, выслушав бессвязные речи Шоорана,
заметил:
- Обычно молодые люди, женившись, перестают тревожиться вопросами
о смысле жизни. У тебя такая миленькая жена, неужели у вас что-то
неладно?
- У нас всё хорошо, - сказал Шооран, и хотя слова его не были
ложью, но не были и правдой. В жизни действительно всё было хорошо, и
в то же время что-то неладно. Что именно - Шооран никак не мог понять,
но с тех пор, как он вернулся с царского оройхона, его не покидало
ощущение тревоги.
Одонт выделил женившемуся цэрэгу две комнаты в алдан-шаваре, одну
большую и светлую, другую поменьше, без окон. Вернувшись после
трёхдневного отсутствия Шооран вошёл в маленькую комнату, хотел
привычно, на ощупь поставить в угол копьё, но замер, услышав, как в
соседней комнате поёт Яавдай. Она пела печальную песню, тихую и
бесконечно повторяющуюся, какую удобно петь, если тебе скучно, и
рукоделье не мешает мыслям.
Мой милый ушёл на охоту,
По далёким ушёл оройхонам
И оставил меня одну.
Тукка, колючая тукка,
Отнеси ему сочную чавгу,
Передай привет от меня.
Отвечает колючая тукка:
Ты скорее скажи, где твой милый,
По каким оройхонам он бродит,
Чтобы я туда не ходила,
Чтобы он не поймал меня.
Мой милый ушёл на охоту,
По далёким ушёл оройхонам
И оставил меня одну.
Парх с большими усами
Отнеси ему сочную чавгу,
Передай привет от меня.
Отвечает мне парх усатый:
Ты скорее скажи, где твой милый,
По каким оройхонам он бродит,
Чтобы я ему не достался,
Чтобы он не поймал меня...
Шооран шагнул вперёд, копьё стукнуло о стену. Яавдай вздрогнула,
словно её застали за предосудительным.
- Это я, - сказал Шооран. - Вернулся. А ты хорошо поёшь. Пой ещё.
Яавдай опустилась обратно на сиденье и послушно запела
заключительные строфы бесконечно длинной песни:
Мой милый ушёл на охоту,
По далёким ушёл оройхонам
И оставил меня одну.
Вы скажите, звери шавара -
Кто снесёт ему сочную чавгу,
Передаст привет от меня?
Лопнула гладь далайна,
Появился бог многорукий,
Сжал меня крепко-крепко,
Крепче, чем милый может.
Ты скорее скажи, где твой милый,
По каким оройхонам он бродит?
Я возьму его той же рукою,
Я пожру его той же пастью,
Передам привет от тебя.
Встреча получилась не слишком радостной. Хотя какой она ещё могла
быть? Ведь Шооран представлял улыбку Яавдай только в разлуке, на самом
деле он не видал её ни прежде, ни сейчас. Но не всем же лыбиться
словно младенец на облака. И можно ли это считать чем-то неладным?
Каждый получает от жизни меньше, чем ему хотелось бы.
* * *
Несомненно, сияющий ван произнёс замечательную речь с вершины
царского тэсэга, но всё же в ней оказалась одна неправда. Увы, и царям
порой свойственно принимать желаемое за уже состоявшееся. Несмотря на
самодержавное удовлетворение, изгои на границах государства не были
усмирены. Конечно, во владениях Моэртала их осталось меньше, но в
прочих прибрежных провинциях изгои представляли такую силу, что уже
выходили на сухое среди бела дня. Число их не уменьшалось, напротив,
известия о новых землях будоражили народ, поднимая на поиски лучшей
доли. Но лучшей доли не было, три высохших оройхона не могли изменить
положения в стране, и большинство сорвавшихся с места людей бедовало
на мокром, не зная, где приткнуться. Если бы не Ёроол-Гуй, они
составили бы государству угрозу куда большую, чем ничтожный мятеж
Хооргона. Поэтому совет одонтов вновь и вновь откладывал поход на
запад и одну за другой снаряжал экспедиции против собственных
непокорных граждан.
Первое время Шооран не попадал в состав карательных отрядов. Как
особо доверенный воин, доказавший в сражении свою храбрость, он был
приставлен к ухэрам, которые участвовали лишь в больших операциях, а
во время обычных облав оставались на сухом. Такое положение как нельзя
лучше устраивало его. Шооран ничуть не обманывался в отношении изгоев,
он знал, что большинство среди них - обычные грабители, потерявшие
остатки души, спокойно убивающие и также между делом умирающие. Живя
на мокром, трудно ценить жизнь. Во время первой стычки с вольницей
изгоев Шооран бил жестоко и раскаиваться в том не собирался. Но став
цэрэгом, Шооран резко переменился. Теперь, когда на его стороне был
явный перевес в силе и признанное право убивать, Шооран думал об
изгоях лишь как о людях, загнанных жизнью туда, где жить нельзя.
Шооран стоял возле своего ухэра, облокотившись о ствол орудия.
Тёмно-коричневый всегда прохладный хитин, из которого был сварен ухэр,
гладко бугрился под рукой, казалось будто присмиревший, затаивший
непокорство зверь замер рядом с ним. Ухэр был старый, из него уже не
раз стреляли, один край расширяющегося дула был обломан, проклеенные
трещины образовывали на стволе причудливый узор. Ухэр был заряжен, как
и положено на границе, хотя стрелять Шооран не имел права. Век ухэра
не долог - две, от силы три дюжины выстрелов, затем хитин начинает
крошиться, и уже никакой ремонт не возвращает ему прочности. Впрочем,
считалось, что Шооран и не может выстрелить, ведь для выстрела нужно
два кремня, а Шооран выслужил пока лишь кремневый наконечник на копьё.
О том, что у него есть два собственных кремня Шооран помалкивал.
Оройхон перед ним был непривычно пуст. Обычно здесь возились
сборщики харваха и искатели чавги, а сейчас лишь изломанные заросли
хохиура напоминали о людях. Струи густых испарений поднимались над
тэсэгами и уплывали в сторону далайна. Это было единственное заметное
глазу движение, но Шооран знал, что творится там, скрытое пологими
верхушками тэсэгов и покрывалом знобкого тумана. Два часа назад на
оройхон ушли дозорные дюжины, теперь они теснили изгоев на ухэры
заградительной полосы. Спасибо доброму Тэнгэру, это будет не здесь.
Издалека, едва слышно и совершенно невоинственно доносилось
"Га-а!" наступающих дюжин. Иногда Шоорану казалось, что он различает
голос Турчина. Вопить Турчин умел на славу.
Через несколько минут Шоорана сменили, к ухэру стал другой цэрэг.
- Далеко не исчезай, - сказал Шоорану скучающий дюженник. - Там
всё-таки облава.
Но и в тоне командира, и в слове "всё-таки", и, главное, в том,
что при орудии оставался всего один цэрэг, сквозило убеждение, что
ничего не случится. Даже если изгоям удастся вырваться из мешка,
толпой они не пойдут, и на ухэр лезть не станут, а просочатся
поодиночке. Это в начале облавы было неясно, куда повернёт охота, а
сейчас можно отдыхать. Шооран скучающей походкой двинулся вдоль
поребрика к далайну. Поднялся на заросшую криво растущим хохиуром
верхушку суурь-тэсэга, огляделся. Тлевшая в душе мысль, что ему
удастся незаметно выйти к далайну, погасла. Он увидел стоящий
неподалёку татац, и дальше фигуры цэрэгов из вспомогательных дюжин.
Оройхон был окружён на совесть. Шооран вздохнул, потом устроился на
плоском камне и стал смотреть на серую полосу далайна, хорошо
различимую отсюда. Недаром же, суурь-тэсэг - место, откуда далеко
видно.
"Интересно, - подумал Шооран, - можно ли достать далайн отсюда? Я
ведь его вижу..."
Шооран напрягся и несколько минут пытался не просто увидеть, а
почувствовать далайн, но на таком расстоянии тот казался
непроницаемым, отклика не было. Скоро Шооран сдался и, не думая больше
ни о чём, лениво принялся следить за движением медлительных бугров
влаги. Вот один из них, особенно крупный, выделяющийся среди остальных
словно суурь-тэсэг на равнине, изменил движение и направился прямиком
к берегу. Густая влага, отблёскивая в свете серебристых дневных
облаков, стекала по его склонам, но в центре словно бил фонтан, так
что бугор не опускался, а напротив, становился всё выше, затем вершина
взвихрилась пеной, оттуда вырвались столбы бесчисленных рук, и
огромное тело могучим рывком выметнулось на сушу. И лишь потом, с
огромным запозданием по ушам ударил сочный шлепок. Знакомый и страшный
звук привёл Шоорана в чувство. И хотя Шооран видел, что Ёроол-Гуй
выходит на соседний оройхон, но остаться на месте не смог и побежал.
Единым духом он домчал к сухому краю. Здесь уже толпились цэрэги
охранения. Шооран оглядел бледные лица и, не сказав никому ни слова,
пошёл назад вдоль поребрика, за которым извиваясь танцевали руки
Ёроол-Гуя.
Злобный бог вынырнул совсем рядом с поребриком, тело его
вздымалось холмами и, казалось, нависало над головой. Ёроол-Гуй был
повсюду, он неизбежно должен был не перейти, а попросту упасть на
соседний оройхон, но всё же этого не происходило, граница, означенная
тонкой чертой, не пускала его. И внезапно успокоившийся Шооран
подумал, что мастер, построивший на царском оройхоне храм, должно быть
когда-то так же стоял перед немощным богом, представляя, что могло бы
случиться, не будь положена граница всякой силе.
Словно для того, чтобы довершить сходство с храмом, Ёроол-Гуй
выкатил из середины тела один из основных глаз. Но теперь его
гипнотическая сила была не страшна Шоорану. Молодой илбэч недобро
усмехнулся, шагнул вперёд.
- Узнал? - спросил он. - Да, это я, и ты ничего не сможешь со мной
сделать.
Где-то в глубине души Шооран надеялся, что Ёроол-Гуй ответит ему,
заговорит, как согласно легенде, он говорил с Ваном, но бог молчал, и
в вытаращенном глазу было не больше разума, чем у бовэра. А Шооран
вдруг зримо представил, что происходит сейчас на другом конце
захваченного оройхона. Запертая, отрезанная чудовищем толпа мечется из
стороны в сторону, ища спасения, которого не будет. Тонкие, на пределе
возможного руки на ощупь вылавливают живых, тащат, не разбирая, кто
попался им - бандиты, цэрэги или просто случайно оказавшиеся в ловушке
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг