Она вошла и стала на пороге. Да, это было логово тех - и это был
центральный пульт, или командный пункт, или пост управления - в общем,
что-то важное и существенное. По всему периметру зала тянулась непрерывная
приборная панель: миллион самых разнообразных циферблатов, полукруглых и
линейных шкал; иногда попадались темные, расчерченные сеткой, экранчики. У
Мишки в комнате над столом висел учебный плакат: контрольные приборы
"Ил-18". Что-то подобное было и здесь, но - возведенное в степень. И
органы управления напоминали самолетные: тумблеры, переключатели, рычаги,
штурвалы... И среди всего этого - висели трусы и портянки на натянутой
веревке, валялись в углу пустые бутылки, на затейливом стеклянном столике
сохло что-то в неубранных плоских кастрюльках: с такими официанты в
поездах ходят по вагонам, разносят борщ и картошку. Два толстых дивана,
аккуратно застеленных, стояли рядом.
Морщась, Татьяна пересекла зал и подошла к дышащему кусочку пульта.
Горящие ровно и мерцающие лампочки. "Питание". "Настройка грубая".
"Настройка точная". "Горизонт". "Склонение..." - какой-то непонятный
символ. "Ввод..." - другой и тоже непонятный. Татьяна положила руку на
штурвальчик, подержала и убрала.
Непрерывность пульта здесь прерывалась, и открывался невидимый от
двери проход к окну. Татьяна постояла, прислушиваясь. Если ее там
подкарауливали, то подкарауливали нечеловечески тихо. И все-таки она со
всей возможной осторожностью проскользнула через узкое место - и вылетела,
присев, готовая к стрельбе - на свободное.
Никого. Никого живого...
Между пультом и окнами было свободное пространство - метра два. И все
оно было заставлено: бумажными домиками, игрушечными елочками,
пластилиновыми фигурками... Такой же, как и под едой, стеклянный столик
возвышался над этим - почему-то омерзительным - кукольным городом. На
столе вокруг вырезанного из дерева члена, торчащего вверх, стояли фигурки
зверей: крысы, кошки, собаки... нет, скорее, волка... обезьяны, оленя с
рогами, оленя без рогов, коня, кабана, барана, быка и льва. Фигурки эти
чем-то напоминали шахматные. Еще на столе были оплывшие свечи и прозрачная
ваза, полная воды. На поверхности плавали чешуйки воска.
Татьяна шагнула к окну и посмотрела вниз. Мы там были как на
ладони...
От окна она город узнала. Это был Ошеров. Уродливый, неправильный, но
- Ошеров. Школа, горком... Мишкин дом... Димин дом, архиповский... Она
протянула руку и схватила со столика фигуру льва. У льва было знакомое
лицо...
Леонида.
Она, наверное, сказала это вслух, потому что странное эхо вернулось к
ней. И тут же что-то произошло с кукольным городом. Текуче-неуловимо он
изменялся, будто бы отдаляясь и при этом набирая плоть и вес. Будто бы -
готовясь стать настоящим. И - Татьяна напряглась - тихое, на грани
слышимости гудение пришло из-под ног. Оно нарастало, вступая в права и
вытесняя все прочее: звуки, запахи, свет... И городок ожил под его
натиском.
Это было похоже на старинные механические театры. Крошечные фигурки
людей сновали по улочкам, гротескно раскланиваясь, неуклюже входили в дома
и выходили из домов... и какие-то уродцы, на которых она до сей поры не
обращала внимания, сновали меж них, покачиваясь и изгибаясь. Гудение
входило в подошвы и текло вверх, засасывая, как ледяная трясина. Что-то
творилось с глазами. Лев дрожал в кулаке. Значит, так... значит, мы... Она
ударила ногой по столику, и столик, руша все под собой и вокруг себя,
беззвучно опрокинулся. Сволочи... Продравшись по ставшему вдруг слишком
узким проходу обратно в зал, она замерла перед пультом, лихорадочно
разбираясь в его кнопках и рубильниках. Сволочи, сволочи, шептала она,
ведь надо же было такое придумать... а мы-то, мы-то...
Рычаг сбоку.
"Сеть".
Тугой. Всем весом...
Звук: бооуууу. Гудение.
Отовсюду.
Замерцали и зажглись лампы под потолком. И один за другим начали
оживать пульты.
Будто невидимые руки касались кнопок, щелкали пакетниками, покачивали
штурвалы. Вспыхивали целые панели лампочек - разом. Засветились зеленые
экранчики.
Людской гул - как на демонстрации - донесся из-за окон. Заглушенный
стеклом, он был далек и невнятен, но внушителен.
Татьяна попятилась. Моторный рев вплелся в голоса.
Это было почему-то так невыносимо страшно, что Татьяна закричала. И,
чтобы заглушить страх, выстрелила - лопнул круглый экранчик - потом
широким веером послала пули по всей панели приборов, бросила опустевший
калаш - и из кургузого автоматика стала бить короткими очередями,
нащупывая механическое сердце...
Стояли сумерки - то ли позднего вечера, то ли неначавшегося еще утра.
Воздух был невыносимо свеж. В просвете облаков, как в колодце, неподвижно
стояли огромные звезды. Дима ковырнул носком сапога шуршащие на ступенях
листья, сказал:
- Вот и до осени дожили...
После укола морфина речь у него немного плыла.
Луч фонаря доставал лишь до ближайших деревьев. Что делалось за ними
- видно не было.
- Пойдемте пока назад, - сказала Татьяна. - Будет утро, тогда...
- Будет день, будет пища, - сказал Пашка. - Еще немного подышим.
- Немного, - согласилась Татьяна.
- Птицы, - сказал Дима.
Все прислушались. Где-то очень далеко разбуженно булькнула ворона - и
замолкла.
- Во сне разговаривает, - сказал Пашка.
- Если вороны - значит, жилье, - сказала Татьяна.
- Сейчас они везде, - сказал Пашка. - Это зимой...
- Правда, мальчики, пойдемте, - сказала Татьяна. - А то, если я
упаду, вы меня не дотащите, калеки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг