но сами колья оставались, и колья, и вышки, и бараки, конечно, и мы вошли
в один барак, там было темно, мы стояли и ждали, когда глаза приспособятся
к полумраку, и вдруг сверху стал падать какой-то мусор, сначала
показалось: чешуйки коры... оказалось - клопы, они падали на нас и
присасывались на лету, и жрали, сразу наполняясь красным... с Майкой
сделалась истерика, мы тут же бросились к реке, смывать с себя это, вода
была ледяная - июнь, самое начало, - потом голыми плясали у костра, пока
сушилась одежда, стало даже смешно, но оказалось, что мы так ни черта и не
смыли, и только на третий день удалось устроить настоящую баню и стирку...
ждут, гады, сказал Фил, это сколько же они ждут...
За всеми этими воспоминаниями я едва не проскочил глатц. Я и не понял
бы, что это глатц, если бы не пустота вокруг странного здания: плоской
коробки из серого бетона с окнами-щелями под самой крышей - и ампирным
фасадом. Вокруг было огромное множество людей, всем было плохо под
открытым небом - но никто даже не смотрел в сторону этого дома... так уж
они брезговали гемами... Ну да, начать выгонять гемов из-под крыши -
значит, по самые уши искупаться в том презрении, которое гемы питают к
"плаве". Поэтому плава, то есть не-гемы, то есть так называемые
"нормальные люди", просто вынуждены делать вид, что непреодолимо брезгуют
гемами... Даже передо мной расступались и отворачивались, если я подходил
близко - а ведь я по внешности был "высоким гемом", то есть гемом не из
глатца, гемом, имеющим работу, семью, квартиру... гражданином, слегка
съехавшим на учении мудреца Урси. Итак, я подошел к фасаду - он был
фальшив до омерзения - и поднялся на крыльцо.
За дверью меня встретил полумрак, прохлада с привкусом подвальной
сырости, и сложная гамма запахов. Изнутри здание выглядело еще страннее,
чем снаружи. Войдя, я оказался на узком, меньше метра шириной, карнизе,
который по периметру опоясывал все помещение - недостроенный плавательный
бассейн, догадался я... большой, однако, бассейн... Внизу, на трехметровой
глубине, был глиняный пол, изрытый окопчиками, земляночками и прочими
щелями - собственно глатц. Карниз с полом сообщались где лестницами, где
просто широкими досками. На глатце было около сотни гемов - лежали,
сидели, искались, что-то шили, вязали, занимались мелким ведьмачеством:
так, прямо подо мной лохматая девочка деятельно мастурбировала, уставясь в
качающееся на нитке круглое зеркальце; многие курили травку, и сладковатый
запах дыма оттенял все прочие ароматы глатца. Я прислонил велосипед к
стене и пошел по карнизу влево - мне показалось, что там дальше есть
незанятые места. Так и вышло. По третьей по счету лестнице я спустился и,
перешагнув через спящую парочку, расположился на треугольнике примерно два
на три метра, не помеченным ничьим присутствием. Я положил сумку под
голову, разулся и лег. На всей земле не было для меня более спокойного
места.
Может быть, я даже уснул. По крайней мере, когда я смог поднести к
глазам часы, прошло уже сорок минут, а я совершенно не помнил ничего - ни
мыслей, ни ощущений... нет, ощущение было, одно, то же, что и год назад,
при остановке сердца: тело воздушно, ничем не привязано к земле и может
лететь куда угодно... тогда я так никуда и не улетел, но ощущение - очень
приятное - осталось... Сорок минут я был беспомощен, как младенец - но
даже сейчас, задним числом, меня это не испугало.
Кто-то подошел и встал рядом. Я открыл глаза.
- Я тебя не знаю, - сказал подошедший. Это был, наверное, один из
столбов вонючки: невысокий, но очень тяжелый парень лет тридцати, из
коротких рукавов железного абвера торчат руки толщиной с мою ногу.
- Я тоже.
- Вообще я тут знаю всех, а тебя нет.
- Я недавно пришел.
- Хавла не принес?
- Нет.
- Зря.
- Плевать.
- Тут ты прав. Покурить хочешь?
- Да. Карузо есть?
- Ты его знаешь?
- Я никого не знаю.
- Значит, покурить. Какую: сизую, желтую?
- Черную.
- А еще что?
- Десять путешествий.
- Ого! А рвань у тебя есть?
- На это хватит.
- Ты же отплывешь с десяти доз.
- Ты пришел заботиться о моем здоровье?
- Тоже верно. Ладно, жди.
Он ушел. Мне надоело лежать, и я сел по-турецки. И тут же
почувствовал на себе чей-то взгляд. Мощный, почти обжигающий взгляд. Я
обернулся. На меня в упор смотрел парень... что-то знакомое мелькнуло в
лице...
- Точно. Это ты, - сказал он.
- Это я... - начал я и вспомнил: - Терс?
- Терс, - кивнул он. - И Таня здесь. Она манила тебя, ты
почувствовал?
- Нет, - сказал я. - Зачем я ей?
- Ну, это может знать одна она. Но она манила тебя, и ты пришел.
Черт-те что, подумал я. Не верю.
- Принес, - сказали за спиной. - С тебя тонна сто.
Я отдал столбу пачку десяток и набрал еще сотню разными. Терс, подняв
брови, смотрел на все это.
- Ты его знаешь? - спросил столб Терса.
- Худей, - сказал Терс.
Столб, изменившись в лице, попятился.
- Это тебе? - спросил Терс удивленно, кивнув на мои приобретения.
- Да.
- Странно, ты не похож...
- Не похож, - согласился я, и вдруг пришла мысль: а может быть, Таня
поможет мне в задуманном? Может быть, это судьба, что меня занесло именно
в этот глатц... без ассистента риск слишком велик... Я достал монету.
Решка - риск, орел - Таня.
Орел.
- Хочешь обмануть судьбу? - спросил Терс, улыбаясь.
- Нет, - сказал я. В точности наоборот.
14.06.1991. ОКОЛО 19 ЧАС. ГЛАТЦ
- Осторожно, здесь... - сказала Таня, но я уже приложился лбом о
перекладину. Звук, должно быть, был услышан. - Стойте, я сейчас...
Я слышал ее шаги в темноте, легкие и уверенные. Потом загорелся свет:
голая лампочка на шнуре. Таня стояла под ней, прикрывая глаза ладонью. Она
показалась мне маленькой и очень хрупкой. Помещение, куда мы попали, было
совершенно пусто, только у дальней от входа стены на небольшом кирпичном
возвышении стояла некая мебель, которую не сразу и опишешь. Две козетки,
поставленные "валетом" и сросшиеся, как сиамские близнецы, сиденьями. И
еще - шандал со свечами. И большая черномедная шкатулка. И ничего больше.
- Заприте дверь на засов, - медленно сказала Таня, не меняя позы, - и
снимите с себя все. Оставьте там, на полу. И садитесь на менго.
Странно - мне было неловко раздеваться. Казалось бы... но вот же черт
- я с трудом сдерживался, чтобы по-стариковски не прикрываться руками.
- Абвер тоже, - сказала Таня.
- Но...
- Здесь глубоко. И армированное перекрытие. Тот же абвер, только
больше.
- Может, начать курить?
- Нет, ждите меня...
Менго - так, кажется, звалось это сиденье - прямо скажем, освежало.
Гладкое твердое холодное дерево, в которое вбито громадное количество
медных гвоздиков с полусферическими шляпками. Я поерзал, устраиваясь. Все
казалось глупым, как чужая свадьба. Терпи, Пан, это скоро пройдет. Таня
подошла к стене, поставила в нишу и зажгла свечу, короткую и толстую.
Огонек был как раз на уровне моих глаз. Потом поставила две свечи на менго
у моих ног. Эти свечи были, наоборот, тонкие и длинные, похожие на
церковные, только черные. И одну свечу она зажгла в шандале. Села на
краешек менго со своей стороны, подмигнула мне:
- Теперь можно и покурить.
В руке у нее внезапно возникли две горящие самокрутки. Одну взял я,
другой затянулась она. Потом, положив самокрутку на край сиденья,
пристально посмотрела на лампочку - и вдруг сделала резкое движение левой
рукой: будто оторвала или открутила что-то. И свет погас.
- Ого, - сказал я. - Никогда бы не подумал...
- Молчите. Курите. Досчитайте про себя до ста и тогда задайте вопрос.
Черная трава - очень сильная вещь. Уже со второй затяжки голова у
меня закружилась, как велосипедное колесо. То есть нет, голова осталась на
месте, а колесо закружилось где-то над ней. Наверху стали появляться и
исчезать тускло-багровые цифры: 11... 12... 13... Они были высоко и чуть
ли не сзади меня, но все равно в поле моего зрения. Таня наклонилась и
достала из шкатулки что-то звонкое, звенящее. Передернув плечами, сбросила
свой черный балахон, через голову стянула абвер - легкий, короткий,
безрукавый, символический. Плевать ей было на слизь, на чужие биополя.
Потом она опустила на грудь колье, то, которое достала из шкатулки. Колье
превратило ее грудь в лицо совы: между грудей поместился тяжелый мощный
черный клюв, а сами груди мрачно следили за мной из-под серебряных совиных
век. Потом Таня провела пальцами по бровям, отняла руку - и меня пронзило
мертвенным холодом ее нового взгляда. 60... 61... 62... Меня вдруг стало
вдавливать в сиденье, я становился все тяжелее и тяжелее, шляпки гвоздей
впечатывались в спину, в задницу, в бедра, в икры. Треугольник свечей
должен был что-то значить. Колесо пропало, но легкости, как это обычно
бывает, не наступило, вместо этого странным образом изменилась голова: то
есть снаружи она была как обычно, но внутри вместо затылка был туннель,
уходящий черт знает куда, и оттуда всего можно было ждать. 88... 89...
90... Таня Розе, колдунья. И парень по имени Терс. Только имя, больше
ничего. Как вещь, как чемодан. 99... 100. Сто. С-Т-О. Цифры и буквы
зарябили, меняя цвет и форму, потом пропали. Таня, я выдавливал слова, как
пасту из тюбика, а почему вы тогда сказали: бедный мой? Я сказала? Да.
Потому что пожалела вас. Я достоин жалости? По-человечески, да. Что же мне
делать? Начать испытывать боль. Я испытываю. Не всю и не до конца. Вам
заморозили почти всю душу, вы так и ходили - с ледышкой. С льдиной. С
Гренландией. Я хочу разморозить. Тогда начнется боль. Я заслужил ее? Да. Я
готов. К этому невозможно быть готовым, смотри и чувствуй... В самом
средостении шевельнулся огненный крючок, ухватил за что-то, пронзая,
дернул - и исчез. Я провел рукой по лицу. Чужой тяжелой рукой по чужому
деревянному лицу. Кури еще. Сладкий дым... чем-то напоминает запах пороха,
правда? Запах сгоревшего пороха. Правда... но откуда ты знаешь про порох?
Знаю... не отводи глаза... Темные, как могилы, глаза Тани... как могилы...
Я и есть могила... для миллионов, так и не рожденных... Почему у тебя не
получилось с ножом? Не знаю... еще... хочу узнать сегодня... от тебя... Ты
весь пропитан смертью - как ангел... ангел... план "Ангел"... что?.. не
торопись, не торопись, ты узнаешь про себя все, про себя все... себя
все... а ты все знаешь?.. нет, я знаю только будущее... разве может
быть?.. ты не понимаешь, смотри мне в глаза, есть только будущее, есть
люди, деревья и цветы, живущие там, куда еще не пришло время - такие
разноцветные колбаски или червячки, или змеи - представляй их тем, что
тебе менее противно, а время движется откуда-то снизу и обрубает их
кусочками, тонкими слоями, делает срезы, представил себе это?.. да,
кажется, да... эти срезы, они и есть настоящее, есть этот мир, который нам
виден, а ощущение жизни - это всего лишь чувство боли от соприкосновения
живого тела с лезвием времени, мало кто может заставить себя не
чувствовать эту боль, а постараться ощутить себя всего... или другого, с
кем он рядом... мы рядом?.. конечно, мы рядом... и ты можешь узнать, что
будет со мной?.. да, могу, дам-м-м-о-о-о-г-г... дамммм... падая, разрывая
струны, но вместо звуков рождался серый дым, дым-м-м... звенело в голове и
вокруг, и крапчатая пелена стояла перед глазами, и Таня нагнулась ко мне,
в руке ее был шприц, в шприце - тройная доза путешествия, тройная, слона
свалит, она только дотронулась иглой до кожи, как в шприце заклубилась
черная кровь, докури, сказала Таня, и я, обжигая пальцы, сделал последнюю
затяжку, сейчас, сказала она, в шприце осталось меньше половины, а я все
еще ничего не чувствовал, иногда путешествие начиналось совершенно
внезапно, а иногда издалека, с покупки билетов, когда кассир с сизым лицом
и в форменном кепи, мусоля карандаш, выводил ваше имя на малиновым бланке
и говорил: ждите, теперь ско... - и приходили ночью, хрустя битым стеклом
на лестнице, откройте! - и предлагали выпить из бутылки, а иначе - иначе
просто нельзя, немыслимо, и я выпил, жидкость была тяжелая и холодная, она
пробиралась по мне все ниже и ниже, разогреваясь от трения и начиная жечь,
и - этого я и боялся - ударила в член, и член стал расти, бурно и страшно,
боли не было, было только невыносимое чувство распирания, я куда-то бежал,
обезумев, покачивая этим баллоном, это был уже баллон, тот надувной фаллос
у Аннет, я обхватил ствол руками и полетел - земля ушла из-под ног, и
где-то далеко внизу мерцал посадочный треугольник, дух захватило от
падения, только бы влезть, только бы дотянуться до штурвала, только бы
дотянуть, дотянуть... мимо мелькала уже разметка шоссе, деревья, я несся с
неимоверной скоростью, туннель, красные огни, что-то навстречу - мимо! -
еще раз, свело все тело, я - комок мускулов и не единого нерва, я -
туннель поворачивает вверх, красные огни, я следую его изгибу, это уже
вертикальная шахта, вверх - небо! - я ухожу в небо! - пламя позади, а я
ухожу в небо! Раскидываю руки, ложусь и плыву, меня несет осенним ветром,
ниже, говорю я, ниже, ниже, соглашается множество голосов, я плыву над
кронами, касаясь верхних ветвей... Что-то острое, режущее возникает во мне
и рассекает, разваливает меня от горла до лобка, я наклоняю голову, чтобы
посмотреть: черви, клубки червей, толстых и розовых, шевелятся - дикая,
невыносимая щекотка внутри, ее невозможно вытерпеть, я слышу свой визг, я
визжу и хохочу, я хочу встать на четвереньки, чтобы они выпали из меня, но
не успеваю, потому что сквозь меня начинает прорастать трава, кусты,
деревья, на черном небе происходит движение звезд, они кружатся, как
чаинки в чае, собираясь в центре вращения, и оттуда, срываясь, несутся ко
мне и гаснут, шипя, а в горах отверзаются пещеры и выходят из них, держась
за руки, карлики и уродцы, ночь добра, кричат они, ночь добра, всем добро,
всем, вам, и вам, и вам! Меня подхватывают под бока и вталкивают в
хоровод, и я начинаю, дергаясь, как от ударов током, выплясывать
невозможные фигуры, а что это ты тут делаешь, спросила Саша, тебя разве
звали, звали, звали, сказал Командор, все нормально, меня подстригли,
смотри, как замечательно: полголовы у него не было, - теперь так носят,
сказала Валечка, летом так носят, она была голая и совершенно целая, но я
знал, что это только маска на груде мяса и костей, обломков костей, в это
превращает человека выпущенная в упор очередь из "рейнметалла" калибра
шесть миллиметров, эти длинные тонкие пульки кружатся в теле, кружатся,
кружатся, да пустите вы его, сказал Панин, видите, у человека своих забот
по горло, ну, я пошел, сказал я, иди, иди, сказали мне, шляпу не забудь,
постараюсь, сказал я и пошел, помахивая шляпой, забрел в воду и поплыл,
опустив лицо и открыв глаза: там, под водой, было и солнце, и небо, и
белые облака над зелеными холмами, а тут над головой нависал каменный
свод, замшелые тысячелетние камни, и там можно было дышать, а тут - нет, я
это понял сразу, легкие наполнились горячим песком, горячий песок набился
под веки, я задыхался, не было воздуха, на всей земле не было для меня
воздуха, я попытался разодрать себе грудь, но один я не мог ни черта, и
тогда я выбросился на берег, чтобы кто-нибудь нашел меня тут, я лежал
неподвижно, обросший соленой корой, и те, кто шел мимо, меня обходили, не
узнавая во мне человека, веселые голоса раздавались рядом, я сделал
сумасшедшее усилие и приподнялся, и увидел, как на плот грузились все
наши, весь славный семьдесят пятого года выпуск девятой гимназии имени
Короленко: Майка, Копыто, Смысло, Кол, Ондря, Гри, Храп, Гизель, Сайра,
Комод... ребята, я, я с вами, но они меня не слышали, оттолкнулись от
берега и поплыли, и только я один знал, что это не плот, а льдина, ребята,
бессильно кричал я, ребята... они уплывали вдаль и куда-то вниз, будто
проваливались, и скоро я видел их сверху, нависнув над ними, как облако,
ждешь, сказал кто-то, жду, ответил я, ну и напрасно, все равно ничего не
будет, а мне и не надо, сказал я, только бы с ними ничего не случилось,
льдинка сверкала внизу невыносимо, празднично, морозно, это тебе, сказала
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг