крови, а когда я разорвал его суконные штаны, кровь ударила струей,
фонтаном: хреновое ранение, прямо в "корону смерти", ну, чуть пониже... Я
просто пережал артерию пальцами - ничего другого нельзя было сделать.
Солдат хрипел и слабо вырывался. Завыла, приближаясь, сирена. Больно,
громко и отчетливо сказал солдат, мамочка, как больно! За что он меня?
Первой подлетела полиция, меня тут же взяли в кольцо револьверных
стволов и попробовали поставить в позу для обыска - кретины, не вставая
сказал я, вы охренели, я же кровь останавливаю! Давайте врача! Дубинкой
вдоль хребта я все-таки получил, - тогда, не убирая пальцев с пробитой
артерии, сделал "кокон": голову к коленям, свободная рука прикрывает
затылок и шею, мышцы в эластичном напряге... Но больше меня не били:
подбежал офицер, подлетела скорая, парня взяли на носилки, артерию перенял
здоровенный усатый санитар... солдат все пытался что-то сказать, я
разобрал только: "...никогда..." и "...очень старые..."
О, сказал я, это опять вы. Лейтенант Шмидт выглядел скверно: лицо
почернело, глаза ввалились и горели, как у тифозного. Я еле отмылся; я
был, оказывается, в кровище с головы до ног. Да, сказал он, опять я и
опять вы. Курить будете? Если есть что. Есть - он достал слегка помятую
пачку "Герцеговины флор". О, сказал я, оказывается, вы еще и скрытый
сталинист. Что?! - брови лейтенанта вопросительно приподнялись. А вы не
знали? Все почитатели Сталина курят "Герцеговину флор". Он тоже ее курил.
Правда, тогда это были папиросы. Он набивал ими трубку. Папиросами -
трубку? Так гласит легенда. Но зачем? Я пожал плечами. Глупость какая-то,
сказал лейтенант Шмидт после паузы. Почему было не купить трубочного
табака?..
Как будем говорить: по-русски, по-немецки? - спросил лейтенант, когда
мы докурили и задавили бычки в казенной алюминиевой пепельнице. Мне все
равно, сказал я. Но скажите - это что, допрос? Ни в коем случае, сказал
лейтенант Шмидт. Это беседа без протокола. Без протокола, повторил я,
подходя к окну. Отсюда, с третьего этажа участка, Красная площадь была как
на ладони. Место происшествия все еще было оцеплено. О, смотрите -
поймали! Слева, от Москворецкого моста, приближалась процессия: четверо в
военной форме и с ними полицейский вели того - в клетчатом пиджаке.
Смотрите, лейтенант: поймали... Ну, поймали, сказал лейтенант, проблема...
Я сох на подоконнике, слушая, что говорит мне лейтенант. Иногда он
как бы задавал вопросы, но ответов не ждал и продолжал говорить сам. Вот
что я узнал: сегодня в три часа дня был тяжело ранен следователь Зайферт.
Его нашли лежащим рядом с собственным автомобилем на полосе отчуждения
Санкт-Петербургской железной дороги, неподалеку от пересечения ее с
Дмитровским шоссе - то есть в районе ночного происшествия со мной и
Валерием Кононыхиным. Следователь Зайферт, очень пунктуальный человек,
оставил запись, что получил новые оперативные данные по налету на редакцию
"Садового кольца"; придя же на несколько секунд в сознание, он назвал мое
имя и добавил еще несколько не совсем связных слов, из которых можно было
понять, что мне угрожает серьезная опасность. После операции он несколько
суток пробудет без сознания, так говорят врачи, и узнать что-нибудь
конкретное у него пока невозможно. Однако он, лейтенант Шмидт, входивший в
оперативную группу Зайферта, считает своим долгом, во-первых, передать мне
лично слова своего шефа, во-вторых, попытаться выяснить, чем же я
интересен моим врагам. Может быть, свойством притягивать к себе различные
криминальные ситуации? Мое имя фигурирует уже в трех делах крипо - везде,
правда, как свидетеля или случайного участника. Но, посудите сами, такой
кровавый след: дорожное происшествие с моим участием обошлось, правда, без
жертв, но три часа спустя второй участник происшествия погиб вместе с
пятью своими сотрудниками, а через сутки тягач со следами столкновения был
обнаружен, если можно так выразиться, в обрамлении трупов: девять
покойников, среди них женщина со следами нечеловеческих пыток, убитая,
впрочем, из того же оружия, что и остальные. Я же участвую в
обезвреживании зашкалившего хинкера, только что убившего девушку из
провинции. Связывают эти два случая не только мое участие, но и личность
хинкера: охранник того самого гаража, которому принадлежал тягач. Ну и,
наконец, последний случай: расстрел почетного караула... Итого
восемнадцать убитых, один тяжелораненый и один с ног до головы в переломах
и вывихах. Не смогу ли я прокомментировать это? Чего ж не смочь, подумал
я... особенно если приплюсовать два полицейских патруля по четыре человека
в каждом, двух мальчиков-грузин, генерала Шонеберга, его сотрудников,
случайных жертв большого взрыва на Лубянке, наконец, пятимартовцев, уже
убитых и тех, которым эта процедура еще предстоит... и, возможно, Сашу...
Понятно, что ничего этого я не сказал, а, сделав долгую паузу, которая
должна была проиллюстрировать глубокое душевное потрясение, сказал: нет...
какие тут комментарии... это ужасно... Лейтенант Шмидт внимательно смотрел
на меня. Герр инженер, сказал он, как вы понимаете, никакого обвинения вам
пока не предъявлено. Однако я обязан предупредить вас, что вы являетесь
объектом полицейского расследования. Завтра... вернее, уже сегодня утром
мы обратимся к консулу за разрешением на ваш допрос. Вы можете нанять
адвоката, либо поручить свою защиту государственной юридической коллегии,
либо защищать себя сами. Понятно, сказал я. Когда и куда я должен прибыть?
В двенадцать часов дня вы должны обратиться в приемную городского
полицейского управления. В случае неявки против вас автоматически
возбуждается уголовное дело по статье двести девятой, часть седьмая:
"Препятствование ходу следствия", что влечет за собой немедленный арест...
Герр лейтенант, сказал я, помолчав приличествующее время, не могли бы
и вы ответить мне на один-два вопроса? Попробую, кивнул лейтенант.
Возросло ли число насильственных преступлений в Москве за последние,
скажем, полмесяца? Да, сказал лейтенант, во много раз. Присутствие военных
помогает или мешает полиции? Лейтенант не ответил, но сделал такое лицо -
может быть, непроизвольно, - что ответа и не требовалось. Тогда - до
встречи, сказал я, направляясь к двери. Стрелять, выдохнул мне в след
лейтенант Шмидт, просто стрелять, стрелять на месте... зачем мы нянчимся с
ними? Точно, подумал я, собственно, этим мы и занимаемся все эти годы...
12.06.1991. 03 ЧАСА. ЧЕРЕМИСОВСКАЯ, 40. ФИРМА "ЮП".
Из такса я позвонил Якову. Яков сказал условную фразу и положил
трубку. Голос у него был усталый - выдохся за эти дни Яков, выжал из себя
все, что мог и чего не мог... Смысл сказанного и был такой: все ребята
отметились, задание выполнено полностью, потерь нет. Так что операция
вступала в последний, формально несуществующий этап. План эвакуации у меня
был старый, успешно обкатанный в Кабуле и Фергане. На военной базе в
Нарьян-Маре в полной готовности дежурит "Лавочкин-317"; в его бомбоотсеке
и специальных капсулах, подвешенных вместо ракетных кассет, помещаются -
без всякого комфорта, конечно, но полтора часа вытерпеть можно -
двенадцать человек. Если не пороть такую горячку, как в Фергане - а там мы
забаррикадировались в верхнем этаже "Дома Азии", и снимали нас с крыши -
то можно рассчитывать на полную незаметность отхода: "Лавочкин" этой
модели не засекается радарами. На этот раз он уйдет не с полной загрузкой:
остаюсь я, остается Командор и, возможно, Саша: мы попытаемся через княжну
внедриться в "Пятое марта" - в базовую его часть. Надо будет тонко
имитировать наш разгром... впрочем, об этом чуть позже.
Над входом в подвальчик ярко переливался наш рекламный щит: "ЮП - это
безупречно!" В радужном треугольнике под щитом менялись буквы: В - Х - О -
Д - E - I - N - G - A - N - G - B - X - O... Окна в доме были темны
сплошь, только на первом этаже горел свет в кабинете управляющего. За
углом вдруг раздался характерный звук набирающего скорость автомобиля -
через мгновение этот автомобиль, полыхнув стоп-сигналами, выскочил на
перекресток передо мной, с визгом свернул направо и скрылся за следующим
поворотом. Похоже было на то, что он отъехал от парадного входа нашего
дома. Я метнулся вниз по лестнице. Дверь была приоткрыта, за дверью горел
яркий свет, тянуло какой-то химической вонью - я не сразу понял, что это
за вонь, потому что увидел лежащего поперек пути Мальцева. В него в упор
стреляли из чего-то скорострельного: правое плечо и голова почти
отделились от тела. Слева, вбитый в угол, скорчился Говоруха. Дверь в
заднее помещение была распахнута настежь, оттуда валил светящийся дым. Я
перешагнул через Мальцева и остановился, прислонясь к косяку двери.
Посреди разгрома догорала военная осветительная ракета. В первые
секунды такая ракета горит настолько ярко, что свет ее вызывает болевой
шок. Мы не используем их - у нас на такой вот случай есть американские
гранаты "Оверлайт". А здесь, значит... Я стоял и смотрел. А может, мне
только казалось, что я стоял и смотрел, потому что иначе откуда на моих
руках и коленях столько крови? Откуда я знаю, что Командор, которому
срезало полчерепа, умер не сразу, а ползал по полу, собирая свои
разлетевшиеся мозги? Откуда я знаю, что увидел, повернув к себе голову
княжны... пуля попала ей в затылок, и вместо лица у нее была глубокая
воронка, из которой вытекала, смешиваясь и пузырясь, алая и черная
кровь... и вдруг в глубине воронки что-то бешено задергалось, забилось, и
правая рука судорожно поползла вверх, к груди, выше, выше, на горло, выше
- наткнулась на осколки зубов и костей и замерла... Я видел Панина: Панин
лежал за штабелем ящиков с пистолетом в руке. Разбросанные и изломанные
очередями, лежали Крупицыны и грузин Вахтанг, Яков и Гера; сидел на стуле,
зажимая рану в груди, мертвый Венерт. На Валечку стрелявший истратил,
наверное, столько же патронов, сколько на всех остальных вместе взятых:
опознать ее можно было только по длинным волосам да по маленькой кисти
руки, неожиданно чистой и целой в этой груде кровавого мяса... Да,
конечно, я ползал на коленях между ними всеми, тормошил, заглядывал в
лица... потом я нашел в кармане у себя использованную "ромашку" - пулю с
раскрывающимися лепестками. Но это потом... все это было потом, а тогда
мне казалось, что я просто стою в дверях и смотрю. А потом я вдруг
оказался перед другой дверью, с неудобным, не моим пистолетом в опущенной
руке... дверь была чуть приоткрыта, и за дверью не было света. Я вкатился
туда, и навстречу мне щелкнул боек автомата. Теперь в свете, идущем из
коридора, я увидел сидящего на корточках Вахтанга в мотошлеме на голове и
с автоматом в руках. Он сидел рядом с кроватью, с кровати свисала вниз
неживая рука. Я захлопнул дверь и включил свет. Вахтанг не пошевелился.
Саша была с головой укрыта простыней, на простыне расплылись два кровавых
пятна. Мне пришлось долго разжимать пальцы Вахтанга: хватка у него была,
как у мертвеца. Таким автоматом мы не пользовались: "рейнметалл"
нестандартного калибра шесть миллиметров, магазин на семьдесят пять
патронов, мощный барабанный глушитель эжекторного типа - такой автомат
стрекочет, как швейная машинка... И тут до меня дошло, что Вахтанга я уже
видел - убитого. Ясно. Кто-то из наших все-таки успел выстрелить. Успел,
несмотря ни на что. И тогда Вахтанг подобрал автомат. Черт знает, что ему
могло привидеться... он же боевик, он должен стрелять... а подкорка штука
хитрая, она такое подскажет...
На всякий случай я его связал. Он не сопротивлялся. Похоже было, что
его вообще нет здесь. Я осторожно выглянул в коридор. Было абсолютно тихо.
То ли действительно никто ничего не слышал, то ли затаились. Вдруг меня
замутило, а потом начался чертов бред. Я вдруг обнаружил, что крадусь
вдоль какой-то бесконечной стены, а может быть, даже не крадусь, а лечу на
малой высоте, потому что не прилагаю для перемещения ни малейших усилий;
меня как бы несло течением воздуха. Похоже, я знал, куда лечу и что мне
там надо, но это было какое-то запрещенное знание. В то же самое время я
отмывал руки под струей холодной воды, льющейся из ничего, и часто
подносил их близко к лицу, к глазам, которые почему-то плохо видели, будто
их заливало дождем. Потом я вошел в комнату, посреди которой сидел
полуголый мокрый человек, подняв лицо к потолку и пальцами правой руки
касаясь рукоятки какого-то оружия, лежащего на полу. Это его я должен был
убить, для этого я и летел сюда, я протянул руку к оружию, и его пальцы
сомкнулись на рукоятке, я ощутил ее рубчатую поверхность, оружие было
тяжелым, я поднимал и поднимал его, ловя на мушку висок того, сидящего, но
это почему-то оказалось страшно трудно сделать, пистолет оттягивал руку
вниз, как двухпудовая гиря, а висок ускользал из-под прицельной линии,
будто был сделан из живой ртути. Я поднес пистолет к лицу: это был
панинский "березин", и от него пахло сгоревшим порохом и ружейным маслом.
Деревянными пальцами я вынул обойму, передернул затвор - вылетел и волчком
закружился на полу желтый патрон. Потом я стал выщелкивать патроны из
обоймы. Там их было три. Разбросав, рассыпав их по полу, я еще раз
передернул затвор, поднял легкий, будто бумажный, пистолет к виску, вдавил
ствол черт знает на какую глубину и нажал на спуск. Откуда-то из
непонятных пещер вылетело и заклубилось, не опадая, розовое блаженство. Не
знаю, сколько я так сидел - только рука, как неживая, поползла вниз,
ударилась об пол, разжалась... Черный человек, тонкий, как хворостина,
отступил назад и растворился во мраке. Опять стало пусто и холодно. С
мокрых волос стекала вода. Наощупь я нашел дверь на лестницу и, стараясь
не греметь железными ступенями, пошел вверх, вверх, вверх...
Окончательно я пришел в себя в машине. Рядом, распространяя сильный
запах коньяка - я влил в него полбутылки - сидел Вахтанг. Дорога летела
под колеса, слева тянулась цепочка зеленых, справа - красных
огоньков-катафотов на бордюрных камнях, мотор работал ровно, где-то
впереди было Тушино, а вот совсем рядом - контрольный пост, и солдат с
автоматом поднимает полосатый светящийся жезл...
12.06.1991. 04 ЧАС. 30 МИН. ТУРБАЗА "ТУШИНО-ЦЕНТР"
Сибирские паспорта горят плохо, и мой не был исключением: он чернел,
корчился, обугливался, но не сдавался. Я извел на него полную заправку
зажигалки. Теперь я был Оленецкий, имя и отчество прежние, гражданин
Рейха, житель города Архангельска. Паспорт был подлинный. Метод добычи
паспортов Рейха разработал Яков, он же и применял его - просто потому, что
больше никто не мог забраться в память раухера паспортного отдела полиции.
Мне не положено знать, сколько наших оперативников имеют такие паспорта,
но сомневаюсь, что больше десятка - слишком трудоемкая операция. Кроме
паспорта, я имел еще удостоверение штабс-поручика внутренней службы -
недавно созданного подразделения, объединившего функции Корпуса
спасателей, гражданской обороны и, отчасти, распущенных пять лет назад
жандармских частей. Удостоверение было поддельным, но очень похожим на
настоящее. По крайней мере, до сих пор ни у кого из проверяльщиков не
возникало ни малейших подозрений. Владельцем подлинника был Фенске Рудольф
Оттович, и, что характерно, штабс-поручик Фенске существовал в природе,
только находился он сейчас в зиндане города Бухары, куда попал за какие-то
наркошные проделки; его величество эмир строг по этой части. Так что
появление в свободной продаже офицерского удостоверения - вещь более чем
естественная.
Телевизор так и работал на канале новостей. Впрочем, самую главную
новость я услышал еще в машине, по пути сюда: российское правительство в
полном составе ушло в отставку. Новым премьером назначен Владимир
Мстиславский, до последнего времени глава российского гепо. Министром
внутренних дел предложен генерал Березко, командующий Русским
территориальным корпусом; генерал вылетел из Найроби и находится на пути в
Москву. Президент Тихонов заявил, что назначать срок досрочных
президентских выборов может только парламент. Госдепартамент Союза Наций
Америки заявил, что в сложившейся ситуации встреча глав четырех держав
должна быть отложена и перенесена в другое место. С аналогичным заявлением
выступил личный представитель премьер-министра Японии. Президент Толстой,
человек решительный, возражал против такой, как он выразился, капитуляции
перед экстремистами и добавил, что, поскольку за спинами экстремистов
стоят силы, кровно заинтересованные в срыве встречи, то пойти у них на
поводу - значит, навсегда выпустить инициативу из своих рук и в дальнейшем
оставаться не более чем нервными наблюдателями за игрой, правил которой мы
знать уже не будем, в ход которой не сможем вмешаться, но разменной
монетой для настоящих игроков - послужим... Что же, Юрий Гаврилович знает,
чем рискует. Президент Финляндии Аарне предложил перенести встречу глав
четырех держав в Хельсинки, гарантируя обеспечение как условий работы, так
и безопасности участников. С подобным же предложением выступил бургомистр
Санкт-Петербурга Вадим Эрмоли. Он подчеркнул, что встреча, где будет
рассматриваться главным образом судьба России, должна проходить на ее
исторической территории. Директор агентства "Росс-Адлер" Белобоков заявил,
что введение, пусть даже на ограниченный срок, института политической
цензуры вызовет непредсказуемые последствия не только в прессе, но и в
обществе. Информационный коллапс может быть гибельным, предупредил он.
Задержан террорист, убивший офицера и ранивший двух солдат роты почетного
караула на Красной площади. Это Леонид Бауэр, без определенных занятий,
состоит на учете у районного психоневролога. На фотографии был совсем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг