11.06.1991. 13 ЧАС. 45 МИН. ЛОСИНООСТРОВСКИЙ ПАРК
Валечка оказалась куда лучшим следопытом, чем я: это она заметила
слегка примятый и надломанный по низу куст. Похоже, волокли что-то
тяжелое. Если бы не этот след, мы так ничего и не нашли бы: бетонная крыша
этой будки, или колпака, или как его еще назвать? - была вровень с землей,
заросла мохом, и с трех шагов ни черта не было видно. Яма, в которой этот
колпак стоял, окружена была кольцом ломкой прошлогодней травы, и тут "след
волочения" виден был отчетливее. Яма как раз скрывала человека, а между
земляным ее краем и стенкой колпака промежуток не превышал одного метра.
Валечка осталась на стреме, я полез в яму. Пришлось встать на четвереньки,
чтобы увидеть отверстие, примерно шестьдесят на сто, забранное толстой
решеткой. Судя по царапинам на темной ржавчине, решетку недавно снимали. Я
просунул между прутьями булыжник и отпустил его в свободный полет. Раз...
два... три... плюх. Метров сорок - и вода. Хорошо... Я сходил к машине за
канистрой и шведским ключом. Болты, на которых крепилась решетка, были
смазаны. Я поставил взрыватель на двухчасовую задержку, просунул его в
горловину канистры, намертво запер канистру и бросил ее туда, вниз.
Гросс-плюх! Поставил решетку на место. Атас, прошептала Валечка, солдаты!
Это было хреново.
Извиваясь, как змеи, мы ползком пробирались сквозь кусты, стараясь
как можно более бесшумно как можно дальше убраться от колпака. Наконец, мы
решили, что отползли достаточно, обнялись и начали целоваться, изображая
романтически настроенную парочку. В этой имитации любострастия мы зашли
уже достаточно далеко, когда, наконец, над нами раздалось дружное
жизнерадостное ржание и посыпались советы нам обоим. Патруль состоял из
четырех солдат и офицера. Судя по акценту, солдаты были венграми, офицер -
баварец. Валечка изображала дикий стыд, я - бессильную ярость. В ответ на
мою гневную тираду о том, что скоро к каждой койке поставят по солдату с
автоматом, офицер поощрительно похлопал меня по плечу: уходим, уходим,
ничего не поделаешь, государственная служба. А то бы мы тебе помогли. Так
что задай ей перцу и от нашего имени. Кстати, там ваша машина? Где? Во-он
там. Должно быть, наша, а что? Ничего, просто уточнил. Так что - успехов
вам обоим в вашем нелегком деле... Они двинулись дальше, оглядываясь и
делая поощрительные жесты. Продолжим? - предложила Валечка. Я посмотрел на
часы. Некогда, некогда, дорогая, надевай трусы - и в машину. Чертовы
гансы, сказала Валечка, всю малину обгадили. Какие же они гансы, когда они
венгры? - сказал я. Все одно гансы, сказала Валечка, змеей вползая в свои
узкие обтягивающие брючки, помнишь, как у Гоголя? В машину, в машину,
торопил я. Что, неужели эта чернявка лучше меня? - Валечка, если можно так
выразиться, всем телом сделала непристойный жест; ее маленькие, с лимон,
грудки возмущенно топорщились. Что-о? Да не делай такого лица, сказала
Валечка, поворачиваясь, видела я, как ты на нее смотрел... Глупости
какие-то городишь, сказал я ей в спину. Черт-те что... Голос у меня был
немыслимо фальшивый.
11.06.1991. 15 ЧАС. ТУРБАЗА "ТУШИНО-ЦЕНТР"
- Алло, справочная? Дайте мне, пожалуйста, номер телефонной станции
сто семьдесят первой. Да, да, аварийную службу. Спасибо, запомнил.
Спасибо...
Я набрал шесть цифр, до кнопки "7" дотронулся, но не вдавил ее;
естественно, никакого соединения ни с кем...
- Алло, аварийная? Я не могу дозвониться по телефо... что? Вас плохо
слышно. По телефону сто семьдесят один - шестьдесят пять - шестьдесят
пять... Да. Не понял. Что? Как это нет контакта? Что? Несколько часов? У
меня срочное дело, я не могу ждать несколько часов. Да, именно убытки. Да,
предъявлю. Да. Хорошо. До свидания.
Я положил трубку и повернулся к княжне. Она, наклонив голову, стояла
у окна.
- Я все слышала, - сказала она. - Но как же это не вовремя, о,
боже...
- Предлагают воспользоваться услугами телеграфа, - за счет телефонной
компании, - сказал я. - Но, думаю...
- Нет-нет, это не годится... это совсем не то...
- Вряд ли это гепо, - сказал я. - Они предпочитают устраивать
телефонные засады.
- Кто знает? Может быть, им проще прервать связь... перекрыть
дороги?..
- Вообще-то на их месте я бы так и сделал. Но, Кето... не поймите
меня как-нибудь не так... неужели нет какого-нибудь запасного канала
связи?
- Есть, - сказала княжна. - Но еще не время прибегать к нему. Нет
ведь никакой спешки, не так ли?
- Спешки пока нет...
- В конце концов, у Грифа есть возможность самому связаться со мной.
- Об этом мы не договаривались.
- Не беспокойтесь, Игорь, это одноразовая и односторонняя связь...
условный сигнал.
- Об этом я должен был догадаться... Впрочем, все это действительно
неважно.
- Пан, - подала, как и условились, голос Валечка. - А не сменить ли
нам географию?
- Географию... географию... можно и географию. Я не разыгрывал
нерешительность - я и на самом деле ее испытывал. Мне вдруг остро
разонравился первоначальный - мой же - план: накачать княжну наркотиками и
держать в подвале у Ганса до тех пор, пока не появится возможность вывезти
ее в Сибирь. И вот сейчас я на ходу решал, как сделать так, чтобы наша
группа тоже "погибла" и мы с княжной остались вдвоем в Москве - с
перспективой безумного романа на краю братской могилы и моего
форсированного внедрения в систему "Пятого марта"... И в этом случае
Валечка была третьей лишней - не только как ревнивая соперница - ха! - а,
главным образом, как "человек без паспорта". До сих пор никому еще не
удалась полноценная подделка паспортов Рейха, и в нашей группе только я и
Командор имели документально обеспеченные легенды и могли не опасаться
проверки любого уровня. Валечка же имела только сибирский паспорт, что не
вызывало бы подозрений, будь она лояльной гражданкой; но террористка из
Сибири - это уже слишком. Тарантул как-то философствовал на тему идеальной
паспортной системы. Конечно, в Рейхе трудно работать, говорил он. С тех
пор, как стало невозможно подделать паспорт или жить по чужому паспорту,
или без паспорта, классическая конспирация потеряла смысл. Невозможно
смешаться с толпой. Зато, когда паспорт Рейха удается все-таки добыть -
это сложная, многоходовая, ювелирная, штучная, безумно дорогостоящая
операция - то обладатель его получает настоящую шапку-невидимку; любой
проверяющий поверит тому, что есть в паспорте и в памяти паспортного
раухера - пусть даже вопреки бьющей в глаза реальности... В принципе,
Валечку уже можно отправлять домой, свое дело она сделала...
- Давайте-ка съездим к Гансу, - сказал я.
- Я переоденусь, - сказала княжна.
Она скрылась в своей комнате. Я наклонился к уху Валечки.
- Все меняется, - прошептал я. - Ты летишь домой - прямо сейчас. Я
тебя высажу у аэропорта. Выходя, скажешь мне: через час у Ганса - и,
естественно, не придешь.
- Ты переигрываешь, Пан, - покачала головой Валечка.
- Я просто делаю другой ход.
- Как знаешь.
Мы замолчали. Валечка, хмурясь, смотрела куда-то в угол. Вышла
княжна, в черной юбке и белой кружевной блузке - купили вчера в той же
лавочке, где и знаменитый купальник с рукавами. Но на этот раз стиль
десятых годов оказался к лицу.
- Я готова, - улыбнулась она.
- В путь.
Машину, которая нам осталась, брал сам Венерт, автомеханик милостью
божией, и я сразу отметил это. "Хеншель-Адажио", семидесятого года, драный
и мятый - но мотор! Но подвески! Мы выпорхнули на шоссе и полетели к
городу, почти не касаясь асфальта.
Но прямым путем к аэропорту нам не дали проехать: примерно в
полукилометре от коммерческого центра "Норд" Питерская была перекрыта
танками, и всех сгоняли на Хорошевский просек, с которого не было съезда
до самого Пресненского узла, там мы покрутились по лепесткам, пытаясь
выскочить на Питерскую, но ничего у нас не получилось: аэропорт был
прикрыт со всех сторон. Да, пожалуй, не следует лезть туда очертя
голову... и вообще - можно уехать в Питер или в Нижний, а уж оттуда
потом...
Я крутил руль, жал попеременно то газ, то тормоз, перепрыгивал из
ряда в ряд, сквозь синюю пелену вглядывался в обезумевших дорожных
полицейских, пытаясь угадать их следующие жесты, сделать так, чтобы
оказаться там, куда мне нужно, куда я хочу попасть - а между тем внутри
меня рождалось и смораживалось в тяжелый лед глухое, безнадежное отчаяние,
и рука непроизвольно тянулась к приборному щитку: включить "дворники",
смахнуть, протереть все это, перед глазами, что мешает, застит, не дает
увидеть, не дает проехать... Наконец, нас вынесло на зады Геринговского
культурного центра, в тихий переулок, прямо к открытым боковым воротам
грандиозной подземной автостоянки.
Пешком, оно надежнее... Рассуждая на эту и сопутствующие темы, под
руки с двумя обаятельнейшими девушками видимой стороны Земли, я и не
заметил, как угодил в ловушку: переулочек, выходящий на Садовую рядом с
сибирским посольством, оказался забит народом, мы полезли сквозь толпу, на
нас зашикали, и, волей-неволей, пришлось снизить темп и слушать, что
говорят. Над головами лениво шевелились трехцветные флаги, было несколько
плакатов: "Россия - россиянам", "Толстой! Скажи мне, кто твой друг...", "В
единстве - сила". Еле видный над головами, лысый человечек яростно кричал,
доносились отдельные слова, понять общий смысл было невозможно. Впрочем,
"великая нация" у него получалось очень четко. Что он говорит, что? -
подпрыгивал рядом со мной парень в спецовке. Спроси что полегче,
посоветовал я. Они у него, гады, всегда микрофон отключают, сказал
парнишка и полез в толпу. "Гуманный и демократический национал-социализм -
это..." - донеслось до моих ушей. Таща за собой девочек, я стал
продираться по пробитому пролетарием проходу... продвижение проходимца
происходило... просто проницательно... Наконец, мы вырвались на тротуар
Садовой.
Здесь было ничуть не просторнее. Перед посольским фасадом на тротуаре
и узкой полоске бывшего газона - еще два года назад здесь был шикарный
газон с полевыми цветами и какими-то экзотическими елочками, карликовыми
колымскими соснами и стелющейся полярной березкой - на этом пятачке
собралось тысячи две московского люда. Вдоль ограждения тротуара цепью
стояли полицейские в защитных шлемах и наплечниках, с дубинками в руках;
на стоянке машин виднелись три узколобые морды серых тюремных автобусов.
Между тем у трибуны - или на чем там они стояли? На ящике, бочке,
лотке мороженщика? - то есть шагах в десяти от нас, началась возня.
Кого-то не пускали, кого-то вталкивали наверх. Вот он, возвысился: красная
круглая морда под нашлепкой черных слипшихся волос. Голос не в пример
сильнее, чем у лысого, никакой микрофон не нужен. "Сограждане!!!" - даже
не надсаживаясь, он перекрыл и шум толпы, и шум уличного движения. "Россия
на распутье! И как она пойдет! Знает только Господь! Нам грозят! Справа и
слева! И внешний враг! И внутренний! Нас призывают! Хранить верность тому!
Против чего отцы! Шли с винтовками в руках! Или присягнуть тому! Против
чего восстали! Наши деды! Национал-социалисты! Хотят навечно повязать нас!
С дряхлеющей Германией! Передельщики! Желают видеть на нашей шее!
Сибирских купцов! И генералов! Не выйдет! Господа! Путь России лежит
поверх! Замшелых догм! Не раса и не мошна! А вера! Вот что будет
определять! Вехи новой России! Нельзя служить Богу! И маммоне! Ибо сказал
Христос! Раздай деньги свои! И иди со мной! Не с Германией! И не с
Сибирью! А с Христом! И путем Христа! Мы выйдем из нынешнего мрака! Встав
на святой путь!.." Так он вещал минут десять. Мы потихоньку продавливались
назад, к краю толпы. Вдруг рядом вспыхнула потасовка: несколько парней в
черных кожаных куртках набросились на кучку гемов, черт знает как попавших
на этот митинг. Гемы отбивались. Тут же засвистели полицейские свистки,
замелькали дубинки. Толпа шарахнулась, девочек оторвало от меня и
закружило - впрочем, рядом. Внезапно меня схватили сзади, повисли на
руках, подсекли - я упал лицом вниз. Защелкнулись наручники. Я не
сопротивлялся, не тратил силы. В конце концов, в моем положении такой вот
арест на пару часов, быстрый суд, штраф в полсотни марок - самое лучшее,
что можно придумать. Валечка же вполне способна позаботиться о княжне...
Так я думал, пока меня волокли за локти, потом заставили бежать... Но мы
пробежали мимо тюремных автобусов, обогнули их - там с распахнутой дверцей
стоял легковой "Пони". Меня втолкнули на заднее сиденье, один из
схвативших меня сел рядом, другой - за руль, и мы рванули с места, как на
гонках. Вот это мне уже не понравилось.
- А в чем вообще дело? - как можно агрессивнее осведомился я.
- Узнаешь, - пообещал мне тот, который сидел рядом со мной. Он был
очень доволен собой - спортивного вида парень лет двадцати пяти, коротко
стриженый, с квадратной челюстью и очень светлыми глазами. - Все узнаешь.
В свое время.
Ладно, подумал я. Я к вам не просился... Гудини освобождался из
наручников за полминуты, мне - для одной руки - требовалось минут пять. Я
сидел вполоборота к светлоглазому, скованные руки за спиной, и старательно
делал вид, что смотрю по сторонам. На самом деле я и не видел ничего
снаружи, не до того мне было...
- Но ты, козел, учти, что тебя я не забуду, - сказал я, когда левая
кисть выскользнула из браслета и кости встали на место. - Таких ублюдков,
как ты...
Он чуть наклонился вперед и вправо, чтобы вмазать мне в челюсть, и
подставился: правым запястьем, утяжеленным браслетами, я ударил его в
подбородок, а когда он откинулся назад, рубанул по шее. Тут же отключил
обернувшегося шофера, перехватил руль, свернул к обочине, кого-то подрезав
- завизжали тормоза - ткнулся в бордюр. Вспыхнула синяя мигалка, взвыла
сирена - пересекая ряды, ко мне поворачивал полицейский патруль. Нет, это
было ни к чему - я, пригибаясь, пересек тротуар и нырнул в подворотню.
Меня вело наитие. Другая подворотня... дыра в заборе... низкий заборчик...
Наконец, я понял, что оторвался.
Так... вот теперь, сев на эту удобную скамеечку, можно попробовать
сориентироваться... Правая рука освободилась, я повнимательнее рассмотрел
наручники: странно, нет ни номера, ни фабричной марки... Бросил в мусорный
контейнер. Хорошо... где же меня везли? Нет, не помню. Места странно
знакомые... вот эти дома за литыми решетками?.. Черт, не могу сообразить.
Вон на углу таблички с названиями улиц... Осел ты, Пан, и память у тебя
дырявая... хотя, с другой стороны, дорогу проходными дворами ведь нашел
же? Переулок Незаметный, улица Деникина - не того Деникина, который Антон
Иванович, командующий Добровольческой армией, зимой сорок второго года
возглавивший Комитет граждан России и умерший при странных обстоятельствах
летом сорок шестого года на борту военного транспорта по пути из Сиэтла во
Владивосток, - а того, который "даже не однофамилец": Федор Федорович,
премьер-министр первого послебольшевистского правительства России,
добившийся для России перехода из статуса протектората в статус земли
Рейха... Так: вон тот дом. Подворотня с мусорными баками, старый дворик,
столетний вяз посередине... Я поднялся на второй этаж и позвонил. Не
открывали долго, я уже поворачивался, чтобы уйти, но тут зашлепали шаги, и
знакомый голос спросил:
- Кто там?
- Я, Клавдия Павловна.
- Игорь?! - дверь приоткрылась, и возникло мышиное личико Клавдии
Павловны, экс-квази-тещи. Квази - потому что у нас со Снежаной был
квази-брак, тогда, в то время, браки россиян и сибиряков уже не
преследовались, но еще не разрешались. Ну, а экс - это понятно.
- Ну, конечно, я.
- Ой, ну проходи же, проходи, только не смотри на меня, я еще не
одевалась сегодня... - она зашлепала в полумрак комнат. Клавдия Павловна
сама про себя говорила, что выше пояса она как мышь, а ниже - как лягушка,
и в этом была определенная доля истины; человек она, однако, была
исключительно хороший.
- Сколько же это ты не был-то у нас, а? - спросила она, возникая
вновь; теперь на ней был нарядный японский шелковый халат и мягкие
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг