- Для ойкумены - неважно, - объяснил Ванвейлен, - а для галактики -
важно. Кошку выпустили из мешка. И теперь, пока законодатели будут
выяснять, может или не может одно государство вмешиваться в дела другого
государства, предприимчивые люди будут продавать оружие всем, кто за него
заплатит. Покупателей много, рынок большой. Так что, я думаю, через
полгода число участников гражданской войны не уменьшится, а вот вооружены
они будут совсем по-другому.
Киссур нахмурился.
- Вы заметили, - сказал Ванвейлен, - что, когда год назад вы стали
использовать порох и даже динамит, они отнюдь не положили конец войне, а
просто увеличили количество жертв. А у нас есть штучки посильнее динамита
- вы даже представить себе не можете, насколько сильнее...
- Могу, - сказал Киссур. - Господин Арфарра как-то сказал мне, что
все в истории ойкумены знало расцвет и закат: и право, и ученость, и
свобода: одно только оружие совершенствовалось и совершенствовалось. И что
самое страшное оружие изобретают самые мирные народы.
- Ну вот, - сказал Ванвейлен, - тогда представьте себе, что будет,
когда наш мирный народ начнет продавать оружие всем, кто за него
заплатит... То есть будут, конечно, запреты...
- Знаю я, - быстро сказал Киссур, - зачем нужны запреты на торговлю:
чтобы те, кто запретил, получали именные калачи от тех, кто торгует.
- Вздор, - проговорил один из землян на неплохом вейском. - Вы
сможете договориться между собой. История учит, что люди всегда
договариваются между собой, так как это взаимовыгодно. В этом и состоит
историческая необходимость.
- Боюсь, Мэнни, - засмеялся откуда-то сбоку Нан, - что на данном
историческом этапе историческая необходимость торжествует лишь чудом.
Кто-то фыркнул, а Киссур сказал:
- Так устройте чудо, господин Ванвейлен!
- Зачем? - возразил Ванвейлен. - Как вы сами сказали, что чудеса в
ойкумене происходят повсеместно. В области волшебства - гиперинфляция. У
вас на единицу населения больше пророков, чем у нас - репортеров, врут они
примерно также, и по утверждению каждой из противоборствующих сторон,
войска противника изготовлены из бобов и шелковых обрезков...
- Вздор, - перебил Киссур, - я не о простых чудесах говорю. Но вот,
допустим, когда четверть века назад вольный город Ламасса восстал против
государя, господин Арфарра взорвал построенную им дамбу. Полгорода вымело
в реку, а остальные ужаснулись гневу Золотого Государя и прекратили
бунтовать. Уничтожьте Ханалая, - вот это будет убедительное чудо!
Тот, которого назвали Мэнни, снисходительно откашлялся и сказал:
- Вы, молодой человек, несколько упрощенно мыслите. Ханалай - это не
один человек, это целая организация. На его место встанут другие -
Чареника, Ханда...
- Тю, - удивился Киссур, - вы меня неправильно поняли. Одного Ханалая
я вам и сам безо всякого чуда убить смогу. Я и имел в виду выполоть весь
лагерь, чтобы там на пять верст не осталось целого колоса. Вот тогда
ближние бунтовщики пропадут, а дальние смутятся.
Мэнни, казалось, потерял дар речи. Это был человек старый и видом
напоминавший хомяка. У него было самое удивительное украшение изо всех,
когда-либо виденных Киссуром. Он не носил колец ни в ушах, ни в носу, а
зато на глазах носил два дешевых черепаховых кольца со вставленными в них
стеклами.
- Как, - сказал он, - вы, господин Киссур, - предлагаете нам,
цивилизованным людям, устроить массовое убийство? Вы понимаете, что
говорите? Это же - женщины, дети, там десятки тысяч людей, таких же
крестьян, как в вашем войске...
- Не женщины, - возразил Киссур, - а так, постельные женки. А насчет
крестьян вы правы. Значит, такая их судьба, что они пошли в воры и
мятежники.
Сбоку нервно хихикнул Ванвейлен.
- Господин министр, - сказал он, - я не скрою от вас, что на наших
самолетах действительно есть очень мощное оружие. Но если бы я, в минуту
умопомрачения, отдал приказание его использовать, то это было бы последним
днем существования моей компании. Газетчики втоптали бы меня в грязь,
демонстранты бы разгромили мои офисы, конкуренты, пылающие праведным
негодованием, призвали бы бойкотировать мою продукцию, и в довершение
всего я предстал бы перед судом, как военный преступник, а мой доход пошел
бы на миллионные компенсации родственникам погибших.
Киссур встал и грохнул кулаком по черному столу, отчего ножки стола
нехорошо крякнули.
- Ах вы шакалы, - сказал Киссур. - Готовы продавать нам луки, при
условии, что спускать тетиву будем мы? Лично уничтожить двадцать тысяч
бунтовщиков, - ваша совесть не допускает, а смотреть, как убивают десять
тысяч, и еще десять тысяч, и еще десять тысяч, - это ваша совесть
допускает? Да как такая совесть называется?
- Такая совесть, - усмехнулся Ванвейлен, - называется арбитражный суд
ООН.
- Мерзавцы вы, - сказал Киссур.
- Человек, - сказал Мэнни на своем неприятном вейском, - свободен
совершать любые действия, кроме тех, которые наносят прямой и непоправимый
ущерб жизни и здоровью другого человека. И люди цивилизованные друг друга
не убивают. И если бы вы лично, и Ханалай, и прочие, последовали примеру
цивилизованных людей, то вы бы жили так же мирно, как и мы, - и вам не
нужно было бы называть нас шакалами и мерзавцами...
В это мгновение первый министр одним прыжком перемахнул через стол,
схватил Мэнни за широкую ботву галстука, и выдернул его из кресла, как
свеклу из грядки.
- Господин министр, - проговорил Мэнни, не теряя присутствия духа, -
если один человек называет другого человека забиякой, а другой, в качестве
опровержения, лупцует его по морде, - это никуда не годное опровержение...
- Мать твоя Баршаргова коза, - сказал Киссур, пихнул свеклу обратно в
кресло, повернулся и побежал прочь из проклятого места. Он хотел было
хлопнуть дверью, - но та предусмотрительно убралась в сторону, а сразу за
его спиной стала съезжаться сама. Киссур пробежал по коридору, у которого
пол и стены обросли каким-то белым пухом с окошечками, и выскочил во двор.
Во дворе всюду валялся крученый бетон и какие-то балки, среди грязи росли
редкие и чахлые пучки травы, а чуть подальше был каменный пруд.
Киссур перескочил через бортик и прыгнул в этот пруд. Землю покрывал,
пополам с грязцой, мокрый снежок, но вода в пруду оказалось не такая
холодная, как хотелось бы Киссуру. На поверхности воды плавали радужные
разводы, и у Киссура сразу страшно защипало в глазах. Тут он заметил сизые
отверстия труб и сообразил, что этой водой чужеземцы полощут кишки своим
машинам, а для себя, скорее всего, построили пруд где-нибудь под крышей,
чистый и светлый, подобный парному молоку.
Киссур поплавал в пруду некоторое время, а потом вылез на бережок и
пошел куда-нибудь под куст обсохнуть.
Куста он не нашел, а минут через пять вышел к складам на летное поле.
У большого навеса сидели несколько стальных птиц, а под навесом его
дружинники расположились кружком вместе с чужеземцами.
Люди веселились.
Стол из опрокинутого железного листа был весь уставлен едой. Киссур
тут же заметил, что чужеземцы хранят еду не в котлах и сосудах, а в
круглых одноразовых горшочках с бумажными картинками. Несколько пустых
горшочков уже валялось на земле. Люди ели и шутили вместе, - бог знает, на
каком языке, - вероятно, на языке еды. Центром общего внимания был Сушеный
Финик: он ухал, как филин, и токовал, как тетерев, а потом вдруг сцепил
руки у губ и завыл, мастерски подражаю шуму садящегося самолета. Чужеземцы
засмеялись, а дружинники повалились от хохота навзничь.
Киссур подошел к людям: все обернулись и уважительно уставились на
него. Сушеный Финик подставил ему ящик, на котором сидел, и спросил:
- Почему ты синий? Ты ел?
Тут Киссур вспомнил, что не ел с самого утра, переломил булку и стал
жевать.
- Великий Вей, - сказал кто-то на хорошем вейском, - где это вы
вымокли? Вы что, свалились в водосборник? Это же техническая вода.
Киссур взглянул на свою руку и увидел на ней синие разводы.
- Они что там, умники, - сказал другой голос, - забыли вас накормить?
Попробуйте вот это.
Киссур оглянулся и узнал пилота, Редса.
Редс взял длинную банку с яркой этикеткой, всадил в нее ножик и стал
открывать банку. Зуб ножика из-за спешки отлетел. Чужеземец засуетился.
Киссур взял банку у него из рук, крякнул и своротил у банки все донце.
- Вот это сила, - сказал чужеземец, выгребая из банки розовое мясо.
Киссур молча ел.
- Ну, и что вы решили, - спросил тот, первый, который говорил про
водосборник.
Киссур поглядел на него и ничего не сказал. Тот побледнел и умолк.
Киссур вдруг отбросил банку и схватил его за шиворот:
- Я видел тебя в дни бунта в столице! Это ты мне отдал документы про
Чаренику! Ты землянин или человек?
Человек завертел головой, как цыпленок.
- Меня зовут Исан, и я из народа аколь, но я уже год среди землян.
Это был тот самый маленький начальник стражи, что исчез вместе с
Наном. Киссур, изумившись, отлип от воротника.
- Ты умеешь летать?
Маленький варвар пожал плечами.
- Не думаю, - сказал он, - чтобы меня допустили к экзаменам, но здесь
хозяйничает Ванвейлен, и мне дают потыкать в кнопки.
- Значит, - сказал задумчиво Киссур, - ты ушел из столицы вместе с
Наном.
- Не я один, - сказал маленький варвар, - нас было четверо, не считая
ребенка, денег и оружия, но одного человека вскоре убили. Нан пришел в
Харайн, и мы думали, что он собирается бунтовать вместе с Ханалаем, но он
кое о чем переговорил с яшмовым араваном, который тоже из этой породы
людей со звезд, и мы жили хуже лягушек, пока за нами не прилетела крылатая
бочка.
- Значит, - сказал Киссур, - Нан не был доволен мятежом Ханалая?
Маленький варвар опустил глаза:
- Я бы не хотел говорить плохих слов про господина Нана, но он был
скорее рад, чем огорчен. Он сказал, что всякий, кто сейчас начнет спасать
государство, будет как человек, попавший в болото: чем больше дрыгаешься,
тем быстрее тонешь. И разумный человек должен подождать, пока все, кто
спасают государство, утонут или вымажутся в грязи, а народ устанет воевать
и захочет только одного: объединиться вокруг человека, при котором был
мир.
- Ты как будто с этим не согласен?
- Думаю, - сказал маленький варвар, - что чиновник должен спасать
государство не только тогда, когда ему это выгодно.
После этого Киссур бродил по острову, пока солнце не стало клониться
к западу. Он еще раз выкупался в холодом, но чистом море, а потом вернулся
и сел у шасси самолета. Вдалеке за стальным куполом красная машина грызла
землю.
Киссур подумал и вынул из ножен меч.
Еще вчера Киссур взмахнул этим мечом: и в стороне обращенной вниз,
отразилась нижняя половина мира, а в стороне, обращенной вверх, отразилась
верхняя половина мира, а по лезвию этого меча шла дорога на тот свет.
Теперь в мече отразились только белые грязные ноги самолета. Мироздание
рухнуло. Дорога в иной мир больше не пролегала по острию меча, и убить им
можно было только одного человека, а настоящим оружием убийства стали
стальные птицы и разноцветные кнопки.
Кто-то накинул ему на плечи теплую куртку. Киссур обернулся: это был
Сушеный Финик. Киссур сделал знак рукой, - Сушеный Финик сел рядом и тоже
прислонился к шасси самолета.
- Я гляжу, ты нашел с ними общий язык, - сказал Киссур. - Они очень
смеялись, когда ты завопил, как их самолет.
- Да, - сказал Сушеный Финик, - они смеялись, когда я вопил как
самолет и ухал как филин, но я не думаю, что они плакали ли бы, если б я
спел им песню о бое в Рачьем Ущелье. Я не думаю, что они бы вообще поняли
мои песни, даже те из них, которые говорят по-вейски.
- Спой мне о Рачьем Ущелье, - сказал Киссур.
- Я сломал свою лютню, когда ты убил свою собаку, - ответил Сушеный
Финик.
Они помолчали. Красное солнце садилось в воду, и по бетонной полосе
дул резкий, холодный ветер. Это было очень тоскливое место на самом краю
мира.
- Ты не знаешь, они о чем-нибудь договорились?
- Они сидели еще четыре часа, - ответил Сушеный Финик, - и по-моему,
они все это время только трепали языками. В жизни не видел людей, которые
так много треплют языком! Потом они пошли и кое-что рассказали нам.
Они рассказали, что Нан и яшмовый араван летят в лагерь Ханалая. Нан
заберет государя, чтобы тот отдал все приказания, какие им нужно; а
яшмовый араван, кажется, хочет остаться и проповедовать мир и согласие.
И Сушеный Финик скорчил невероятную рожу, показывая, что он думает о
шансах яшмового аравана на успех. Они замолчали и стали глядеть на красный
закат.
- Ты им все правильно сказал, - произнес Сушеный Финик. - Надо
выполоть Ханалая, как сорняк, и тогда в ойкумене наступит мир. Война с
мечом и копьем, конечно, лучше мира, но лучше уж мир, чем война этим
чужеземным оружием.
Шум двигателей заставил его умолкнуть. Один из дальних самолетов
качнулся и выехал на бетонную полосу. С края полосы замахали флажком.
Самолет побежал по дорожке с быстротой страуса, подобрал ноги и ушел в
небо.
- Ладно, - сказал Киссур и поднялся на ноги, - я тут кое-что
придумал, - пошли.
И если вы хотите узнать, что именно придумал Киссур, - читайте
следующую главу.
21
Государь Варназд не удивился, когда ночью его разбудил шепот Нана:
первый министр теперь часто навещал государя. Покойник приходил и садился
в изголовье. На рассвете он таял. Варназд рассказывал все, что случилось
за день, и спрашивал совета назавтра. Тот горько плакал, что не уберег
государя, и давал советы.
Поэтому Варназд не удивился, когда Нан разбудил его, но
воспротивился, когда Нан шепотом велел ему собираться.
- Зачем? - возразил Варназд, - вы уже столько раз помогали мне
бежать; а наутро я опять просыпался в этой спальне.
- Вставайте, - вмешался еще один человек, и Варназд, вглядевшись,
промолвил с упреком:
- Яшмовый араван! И вы тоже умерли? То-то сегодня утром охранники так
странно о вас шептались!
- Государь опять плачет ночью? - раздался насмешливый голос, и в
проеме двери показалась круглая, как репа, морда стражника.
- Ого! - промолвил стражник изумленно и потянулся к ножнам.
В руках Нана негромко чавкнуло, охранник сложился пополам, упал и
утих. "Хороший сон", - подумал Варназд.
Кое-как покойный министр уговорил государя одеться. Они выскользнули
в сад и побежали на ровную лужайку за павильоном Сумеречных Врат. Варназд
продрог от росы и холода. Небо заволокло тяжелыми, как коровье вымя,
тучами, деревья от холода и ветра стучали ветвями, и над деревьями
качалась, словно на паутинке, синенькая звезда. Вдалеке послышался топот
всадников. Нан затолкал Варназда в кусты. На лужайку выехал ночной дозор
повстанцев. До государя донесся обрывок разговора:
- Что с того, что стреляли? В беса надо стрелять серебряными
шариками, тогда он рассыпается с визгом и вонью.
- Все равно, - возразил другой дозорный - если Арфарру унес бес, то
зачем он прихватил с собой яшмового аравана?
И дозорные проехали дальше. Прошло немного времени, - Варназд
поглядел на небо и увидел, что синенькая звезда, которая висела над
лужайкой, спускается все ниже и ниже, и это не звезда, а скорее птица.
Крылья птицы не шевелились. Одно крыло было с красным огоньком, другое с
синим огоньком. Это была, без сомнения, родня тем каменным птицам в Зале
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг