Позовите сюда Киссура, и мы договоримся.
Арфарра вздохнул и сказал:
- Я конечно не позову Киссура. Двух кабанов не жарят на одном
вертеле.
- Ладно, - сказал Ханалай, - но уж одного-то кабана я изжарю в свое
удовольствие.
Арфарру показали всему разбойничьему городку: это заняло много
времени, и стража дважды сменялась, следя, чтобы пленника не убили до
смерти. Потом провели по дорожкам сада через все семь ворот в залу Ста
Полей, малую залу в загородном дворце.
На сверкающем троне сидел государь Варназд, и одна нога его опиралась
на синий квадрат, называемый небо, а другая, - на коричневый квадрат,
называемый земля, так что было ясно, что тот, кто стоит на троне, попирает
ногами небо и землю. Государь Варназд был без маски, и все видели его
бледное и испуганное лицо. У ног государя, на янтарных ступенях, сидел
яшмовый араван. Слева стоял, улыбаясь, Чареника. Ханалай, в полном
вооружении, сидел на помосте справа. Его разодетые командиры натянуто
улыбались.
- Государь! - сказал Ханалай, - я, простой крестьянин, увидел, что
все беды в государстве произошли из-за несогласия его частей и козней
колдуна и самозванца, проникшего во дворец, и я поклялся устранить
несогласие и положить ойкумену к вашим ногам. И четыре месяца назад боги
позволили мне, простолюдину, освободить моего государя из рук колдуна и
самозванца, называющего себя Арфаррой, а нынче они отдали мне лже-Арфарру
в руки: вот он перед вами! Сегодня вы подпишете указ о его казни!
Двое дружинников Ханалая подхватили старика и швырнули к ступеням
трона. Государь закрыл лицо руками. Арфарра поднял голову и, не отрываясь,
глядел на человека у янтарных ступеней, пытаясь отыскать его сходство с
Клайдом Ванвейленом. Пророк опустил глаза и молчал.
Государь нерешительно повернулся к Чаренике и сказал:
- Я бы хотел провести расследование, прежде чем подписать такой указ.
Бывает, что казнь невинного губит государство.
Чареника усмехнулся и ответил:
- Министр Ханалай говорит правду, как бы ни обстояли вещи на самом
деле. Если этот человек попался в плен, - стало быть, он - неудачник и
самозванец.
- Я не подпишу такого указа, - громко сказал государь.
- Я вижу, - вскричал Ханалай, - этот чернокнижник до сих пор морочит
государя! Уж не считаете ли вы его настоящим Арфаррой? Но я вырву вашу
душу из когтей беса! Клянусь, и получаса не пройдет, как этот человек
признается, что он самозванец и колдун.
По знаку Ханалая с Арфарры содрали рубаху. Старик понял, что мучить
его будут прямо на глазах молодого государя.
- Такие сцены, - сказал Арфарра, - не для глаз государя. Нельзя ли
где-нибудь в другом месте?
Ханалай молча осклабился. Арфарру повалили ничком, - один стражник
сел на ноги, а двое других принялись бить его расщепленными палками.
- Ну что, - спросил Ханалай через некоторое время, - признаешь, что
ты самозванец и чернокнижник?
Арфарра молчал. Один из стражников намотал волосы на палку и
приподнял его голову, чтобы убедиться, что старик не потерял сознания.
- Я, невежественный человек, - сказал Ханалай, - слыхал, что
чернокнижники зашивают себе под мышки особые грамоты, и оттого не
чувствуют боли. Я думаю, если мы поищем с ножом у него подмышками, то эта
тварь наконец раскается.
Арфарру подняли и стали привязывать к столбу, выламывая руки.
- Не надо, - закричал государь, - не надо, я подпишу все, что угодно!
Ханалай усмехнулся. Арфарру отвязали от столба и даже накинули на
плечи плащ. Государь подписал указ о самозванстве Арфарры и о немедленной
казни самозванца, негодяя и друга лжи, и еще кое-что, о чем просил
Ханалай. Яшмовый араван так и не оторвал взгляда от янтарных ступеней.
Ночью Арфарра очнулся в камере. Тюремщик напоил его горячим бульоном
и сказал, что яшмовый араван посоветовал беречь Арфарру на случай
возможной перемены судьбы: кто знает, на кого можно выменять такого
пленника! Но Ханалай возразил, что святой отец мало смыслит в мирских
делах, и велел распять самозваного Арфарру завтра. Потом тюремщик сел в
угол, - узник лежал, не шевелясь, в каменной проруби на гнилой соломе.
Рубаха на спине слиплась от крови. Арфарра ждал: неужели не придет яшмовый
араван? Прошел час, другой... Арфарра понял, что нет, не придет, и что
яшмовый араван такая же игрушка в руках Ханалая, как и сам государь.
Близилась середина ночи. Арфарра попытался перевернуться, охнул и
горько заплакал. Все было, как четверть века назад, - только еще страшней.
В двухстах шагах, - думал Арфарра, - спит человек, вероятно, соплеменник
Ванвейлена! Было ужасно, - умирать в двухстах шагах от тайны и даже не
знать, какова она из себя. Было ужасно видеть, что это из-за тебя,
четверть века назад, и тайна пропала, и сломалась судьба страны. Было
ужасно знать, что это из-за тебя судьба страны сломалась два года назад
опять, на этот раз непоправимо. И уже совсем ужасно было при этом, -
четверть века пользоваться народной любовью и существовать в десятке
самозванцев. "Завтра меня казнят" - подумал Арфарра в отчаянии, - "и я
никогда ничего не узнаю."
Скрипнули засовы, - в камеру вошел Ханалай. Он шуганул стражника,
укрепил над изголовьем масляный фонарь и сказал:
- Я, - простой человек. Я увидел, что господин Арфарра мешает мне
освободить столицу, и спросил у своих советников: "Почему бы нам не
пригласить его на переговоры и не схватить?" Мои советники мудрые люди,
они возмутились: "Как можно! Арфарру не поймаешь на такую уловку..."
Ханалай рассмеялся:
- Почему вы явились туда?
- Чугунный котел - и тот нет-нет да и треснет, - ответил Арфарра.
Ханалай покачал головой.
- Я невежественный человек, - сказал Ханалай. Я подумал так, как вы,
- но мои советники - мудрые люди. Они качают головами и говорят, что
что-то тут не то: надо взять и пытать этого человека, пока он не скажет
истинной причины.
Арфарра тихо закрыл глаза. Ханалай встал, отодвинул травяную тряпку,
накинутую поверх пленника, и задумчиво потыкал пальцем ему в спину.
Арфарра закусил губу от боли. Ханалай вздохнул, подтянул одеяло на место и
вытер палец.
- А ну их к бесу, - сказал Ханалай, - моих мудрых советников. Сами
курицу зарезать не могут, а такие приказы подписывают, что мясника
стошнит. Я так полагаю, что это большая ошибка пытать человека, если не
знаешь заранее, в чем он должен признаться.
Арфарра молчал.
- Мои советники, - продолжал Ханалай, - говорят мне, что не пройдет и
недели после вашей казни, как столица падет. Хочу спросить ваше мнение:
так ли это?
- Да, - ответил Арфарра.
- Еще мои советники сказали, что если вы напишете людям в столице
указ о том, что Небо покарало вас за непослушание государю и его верным
слугам, и что перед смертью вы поняли весь ужас своих грехов и призываете
жителей столицы раскаяться, - то тогда столица сдастся через два дня, и
при этом будет больше порядка и меньше убийства. Так ли это?
- Да, - ответил Арфарра.
- И еще они сказали, что вы подпишете такой указ, если я пообещаю
просто отрубить вам голову, не мучить. Так ли это?
- Нет, - ответил Арфарра.
Ханалай огорчился и обеспокоился.
- Но ведь вы, - чиновник и верноподданный. Неужели собственная честь
вам дороже, чем порядок и благополучие тысяч и тысяч? Как вы можете думать
об одном лишь себе?
- Убирайтесь, - сказал Арфарра.
Ханалай покачался-покачался на своем чурбанчике, завернулся в плащ,
подхватил масляный фонарь и пошел к двери. У двери он обернулся:
- Скажите, господин Арфарра, - произнес Ханалай, - если бы я два года
назад не взбунтовался, арестовали бы вы меня или нет?
Арфарра поднял голову. Простонародный выговор вдруг куда-то исчез из
речи Ханалая, равно как и ссылки на мудрых советников.
- Нет, - сказал Арфарра, - не арестовал бы.
- Да, - сказал Ханалай, - я и сам давно понял, что не арестовали
бы... Знаете, господин Арфарра, я чрезвычайно сожалею о своем восстании.
Да, через неделю после вашей казни я возьму столицу: а через день
после того, как я возьму столицу, мои люди упьются, как свиньи, и
разбегутся с награбленным... Вы правы! Моя слава сыграла со мной дурную
шутку: я был хорошим разбойником, но я так и не смог навести в войске
порядок, и мне пришлось убить всех, кто мог навести порядок за счет моей
смерти.
Моя главная ошибка была в том, что я взял себе в мудрецы этого
самозванца, яшмового аравана. Никакой он не пророк, потому что пророк -
это тот, кто делает черное белым, а белое - черным. А этот человек не
умеет превращать черное в белое, и наоборот, а только говорит, что -
черное, а что - белое. А теперь он вообще молчит и сидит, как камень, у
меня на шее, а слава его растет, потому что он сидит и молчит. И я не могу
казнить его, потому что все мои солдаты возопят, и не могу отравить его,
потому что тогда скажут, что с его смертью ушла моя удача. И я больше
всего на свете хотел бы прийти к согласию с вами: но я не могу прийти к
согласию с одним Арфаррой, если у меня в совете уже сидит другой
Арфарра...
Ханалай замолчал. В камере было темно и сыро, и от этой сырости
громко потрескивал фитиль в масляном фонаре. Тень Ханалая протянулась по
всему полу, и на стенах плясали красноватые сполохи.
- Я чрезвычайно сожалею, - повторил Ханалай, - что не могу прийти к
согласию с вами, господин Арфарра.
- Я также чрезвычайно сожалею об этом, господин Ханалай.
Разбойник помолчал, повернулся и вышел.
На следующее утро Арфарру провели по улицам лагеря к большим белым
воротам, в верхней части которых Ханалай имел обыкновение распинать
преступников. С него сорвали почти всю одежду. Собралось множество народу.
Государь Варназд плакал, закрываясь рукавом.
Ханалай приказал прибить Арфарру за руки к верхним балкам, прямо под
фигурами переплетенных деревянных змей, постоял немного и ушел. Потом ушли
его военачальники. Часа через три дорога у ворот опустела. Стоял лишь
десяток стражников, у стены, закрыв лицо, сидел яшмовый араван. Время от
времени в ворота проезжали всадник или телега, один воз, доверху
нагруженный сеном, чуть не задел ног Арфарры.
Сначала Арфарре были видны с высоты холмы, и взгорки, обнаженные
деревья и цветущие вишни, и дальняя голубая река, изогнувшаяся на солнце.
Потом они покрылись каким-то неровным сиянием, стали дрожать и распадаться
на капли. Арфарре стало трудно видеть эти реки и холмы как реки и холмы,
словно расскочилась цепочка, связывавшая мир и его глаза. Солнце
закрутилось и заплясало, в небе появилась большая белая птица. Одно крыло
у птицы было с красной полосой, другое - с синей полосой. Она летела,
тяжело махая крыльями. Это была та самая птица, на которой четверть века
назад прилетел Ванвейлен. Птица села у самых ворот, из нее высунулся Клайд
Ванвейлен и поманил Арфарру рукой. Арфарра сошел с ворот и уселся верхом
на птицу. Ванвейлен обнял его за плечи. Потом птица замахала крыльями и
стала подниматься с душою Арфарры в небеса, все ближе и ближе к желтому
сверкающему глазу солнца.
Потом Арфарра умер.
Три дня Ханадар Сушеный Финик старался не ходить близко от Киссура.
На четвертый день он взял коня, собаку, девицу из числа пленных, заплел
коню гриву, посадил девицу в корзинку и поехал во дворец к Киссуру.
Киссур вышел к нему бледный и немного рассеянный. Коня он погладил, а
корзинку велел отнести наверх.
Тогда Ханадар Сушеный Финик сказал:
- Что ты томишься? Сегодня по Левой Реке идут баржи с продовольствием
для Ханалая. Можно сжечь их у Рачьего Шлюза.
- Отлично придумано, - сказал Киссур.
Взяли двести человек и поехали.
Все сошло как нельзя изумительней, - баржи сожгли, а одну, с
красивыми подарками, даже успели разграбить. Дружина потянулась к столице,
а Киссур завернул в Рачий Городок, в семи верстах от городских стен:
военным чиновником в этом городке был Хаттар, верный его вассал. С
Киссуром были полторы сотни всадников и одна собака. Подскакали к стенам,
протрубили в раковины, - ворота, однако, оставались закрытыми.
- Клянусь божьим зобом, - закричал Киссур, - что вы все там, упились,
что ли? Позовите Хаттара.
Тут Киссур поднял голову и увидел, что Хаттар стоит на стене вверху,
немного прячась за свой щит.
- Что за шуточки, - закричал Киссур, - почему не приветствуешь
гостей? Или ты забыл, что гость есть посланец богов и дверь на небеса?
Хаттар некоторое время мялся за своим щитом, а потом ответил:
- Киссур! Я рад бы был раскрыть тебе ворота, но не знаю, захочешь ли
ты в них войти. Слышал ли ты, что Арфарра сейчас в стане Ханалая?
Киссур выпучил глаза и вскричал:
- Что за вздор!
- А вот и не вздор, - отвечал Хаттар, а в наш городок пришел человек
от Арфарры и Ханалая. Мы слушали его на народном собрании, и постановили
перейти на сторону государя и не подчиняться такому, как ты, изменнику.
- Негодяй, - сказал Киссур, - ты забыл долг подданного и вассала!
- Я тоже так думаю, - печально согласился Хаттар, - и, наверное, в
следующем рождении я буду гладкокожей лягушкой. Но Арфарра завел обычай
делать все по воле народа, а народ прельстился словами этого человека о
том, что если мы станем на сторону Ханалая, то, когда столицу будут
грабить, нашего городка не тронут.
Тут Киссур краем глаза увидел, что Сушеный Финик украдкой снимает с
седла лук. Киссур усмехнулся и закричал:
- Дурак ты, Хаттар! Почему ты не впустил нас в город и не накинул
сверху сеть? А теперь Ханалай скажет, что ты изменник, и ваш городок все
равно сожгут.
- Ах, - сказал Хаттар, - я, по правде говоря, сам хотел так сделать,
но в городском совете испугались этого плана, особенно те, чьи лавки - у
городских ворот. Они сказали, что это гнусно, и что если впустить вас
внутрь, вы можете причинить лавкам большой пожар.
Тут Сушеный Финик вскинул лук, стрела пробила шлем изменника, и тот
кувыркнулся вниз.
- Поистине, - сказал Киссур, - чем больше дураков соберется вместе,
тем глупей их решение!
И полторы сотни всадников поскакали прочь, от стрел, посыпавшихся на
них с городских стен.
Хаттар разговаривал с Киссуром так долго потому, что, завидев его,
немедленно послал человека к Ханалаю. Неподалеку от городка этот человек
встретил две сотни всадников во главе с Шадамуром Росянкой. Шадамур
усмехнулся и приказал своим людям засесть в лощинке неподалеку. Кони у его
отряда были подкованы задом наперед.
Шадамур Росянка был верным вассалом Киссура, но между ним и Сушеным
Фиником была неприязнь. Из-за этой неприязни Киссур отпустил его в лагерь
Ханалаю, и Шадамуру всегда казалось, что Киссуру следовало бы отпустить
Финика, а его, Росянку, оставить.
Киссур доехал до спуска в лощину и сказал:
- Если там засада, мы пропали! Смотри, сколько следов на дороге!
- Ба, - ответил Сушеный Финик, - это следы из лощины, а не в лощину.
- Сдается мне, - возразил Киссур, - что эти лошади подкованы задом
наперед.
И они повернули коней.
Когда Шадамур Росянка увидел, что его смертельный враг Сушеный Финик
и Киссур уходят, он грохнулся от огорчения наземь, разодрал на себе
кафтан, а потом вскочил на коня и гаркнул: "За мной!"
Они скакали по мокрым полям под весенним небом, и когда Шадамур
увидел, что его всадники выдыхаются, он закричал им остановиться, а сам
вынул желтую тряпку переговоров и поскакал вслед за Киссуром со своим
племянником. Киссур тоже приказал своим людям остановиться у придорожной
часовни. Шадамур с племянником подъехали к ним и спешились по знаку
Киссура. Поворот дороги и деревья скрыли их от собственного отряда.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг