вспыхнуть от того, что чья-то курица не так снесет яйцо. Белоснежный
округ, несмотря на свое хорошенькое название, на этой карте был обозначен
черным цветом.
Ох, нехорошо стало в это время в управе, нехорошо! Грустно было на
душе у Сият-Даша! По ночам во флигель в виде синих сполохов слетались
бесы, безобразничали, выли разными голосами, на казенном дворе видали
оборотней и щекотунчиков с золотыми вилами. Сият-Даш был печален и
беспокоен. Он рвал на себе волосы и говорил:
- Прибери Бужва того, кто вовлек меня в это дело. Потому что если в
доме заводится нечисть, дело не кончится добром.
Впрочем, он аккуратно звал колдуна обедать.
Страшный алхимик забрал на Сият-Дашем изрядную власть: показал ему
беса в пробирке; подослал к нему ночью щекотунчика; и соорудил во флигеле
сверкающий шар, в каковом, по его словам, должен был три месяца зреть
философский камень. Охранники теперь тоже обожали пророка, с тех пор, как
он побил Сият-Даша палкой. Они собирались вокруг него, чтобы слушать его
слова. Пророк молчал, - они собирались кружком, чтобы слушать молчание.
Как-то Сият-Даш обедал с яшмовым араваном и спросил:
- Позвольте полюбопытствовать: сколько употребляете вы в своем деле
бесов, и чем бесы отличаются от добрых духов?
- Бес, - ответил яшмовый араван, - это такой дух, который, когда его
просишь отвести беду, взамен насылает другую, еще худшую.
- И много ли их у вас?
- В сердце человека бесов гораздо больше.
Сият-Даш вздохнул и промолвил:
- Говорят, ваши охранники души в вас не чают.
Яшмовый араван молча ел рис.
- Это я говорю потому, что они совершенно безответственные люди.
Вдруг они предложат вам бежать, а вы согласитесь? А между тем по закону за
бегство преступника карают семью охранника и еще пять семей шестидворки,
причем нигде не найти примечание, что это правило неприменимо, если
преступник сбежал волшебством.
Яшмовый араван только скрипнул зубами.
- Вы не сердитесь? - встревожился Сият-Даш.
- Нет, - ответил яшмовый араван, - мы с вами принадлежим к разному
разряду людей.
- А какие бывают разряды людей?
- На рынке жизни встречаются четыре разряда людей. Это - покупающие,
продающие, случайные созерцатели и воры. Я принадлежу к третьему разряду,
а вы - к четвертому.
Вследствие этого разговора Бьернссон окончательно решил сделать свое
исчезновение не незаметным, а неправдоподобным, и днем для своего бегства
выбрал именины Сият-Даша, на которые в управу должно было съехаться
множество гостей.
Убегая от Сият-Даша при возможно большем числе свидетелей, Бьернссон
рассчитывал на следующее: во-первых, высокопоставленные гости, будучи
замешаны в скандальное чудо, оскорбятся и предпочтут не возбуждать дела
из-за невероятности улик; во-вторых, речь о пособничестве охранников
отпадет сама собой; и, в-третьих, люди наиболее проницательные не найдут
ничего невероятного в том, что колдун подложил под стену взрывчатку и
утек.
И, конечно, Бьернссону очень хотелось, чтобы в народе говорили, будто
колдун утек из усадьбы в серебряной колеснице, запряженной трехглавой
птицей феникс.
За неделю до именин Бьернссон вручил охранникам пять глиняных
кувшинов, и попросил зарыть кувшины у той части стены, что выходила к
лесу. Не особенно искажая факты, он объяснил, что в каждом кувшине сидит
по бесу, который в любой миг по его, колдуна, просьбе, измолотит стену
голубыми цепами. Каждый кувшин имел в себе 350 граммов тротила и
приводился в действие дистанционным радиовзрывателем.
Бьернссон соорудил себе самодельный револьвер с дулом толстым, как
кукурузный початок, и ночью ему часто снилось, как он стреляет из этого
револьвера в Сият-Даша.
Утро сият-дашевых именин началось со скверного предзнаменования, -
солнце при восходе было плоским, как рыба сазан: в округе с недавних пор
участились случаи противоправительственных знамений.
Но вскоре небо разрумянилось, края облаков зазолотились, как корочка
хорошо поджаренного пирога. Сият-Даш суетился, проверяя списки и в
последний раз наставляя, кого из гостей встречать у крыльца, кого во
дворе, а кого у ворот управы.
Бьернссон, заканчивая последние приготовления, стоял у окна флигеля,
колдуя над тонким стеклянным детонатором с гремучей ртутью, - ему вовсе не
хотелось, чтобы после его бегства кто-то интересовался лабораторией.
Гнедая лошадь промчалась мимо его окна, посыльный с ухарским криком
спрыгнул наземь, - Бьернссон поднял глаза и едва не выронил детонатор: за
окном, в кафтане казенного посыльного, стоял разбойник Ниш-Коноплянка.
И мы оставим пока Бьернссона наедине с атаманом, а сами расскажем об
араване Фрасаке.
Араван провинции Харайн, Фрасак, был человек недалекий и мелкий.
Глаза у него были абрикосового цвета, а совесть его каждый день
спотыкалась. Ограбление каравана повергло его в отчаяние. Первыми к месту
грабежа подоспели люди наместника. Зерно, растащенное крестьянами, и
думать нечего было вернуть. Контрабанда золота выплыла наружу, а ведь
золото шло у уплату за должность. Более всего араван теперь боялся, что
разбойников поймают, а те расскажут о травке "волчьей метелке" - Великий
Вей, и что за несчастливая судьба втянула его в такое дело! Араван
заметался, преподнес госпоже Архизе один ларчик, другой, а вручая третью
безделушку, пролепетал:
- Я, право, в отчаянии. Неужто я неугоден первому министру? Вот и его
полномочный инспектор ездит по провинции, а зачем?
Госпожа Архиза хихикнула и сказала, видимо забыв обо всем, кроме
ларчика:
- Инспектор Шаваш? До чего смешно! Он, видите ли, гоняется за этим
оборванцем, яшмовым араваном, а тот куда-то пропал.
Господин араван вернулся в управу как на крыльях. "Экий неуемный
бабий язык" - думал он, - "чиновник бы промолчал". Через час господин
араван написал указ об аресте бродячего проповедника. Он желал угодить
министру, и к тому же, - разве не из-за яшмового аравана пропало зерно?
А еще через три часа племянник господина аравана сидел со стражниками
в харчевне.
- Яшмовый араван? - сказал один из посетителей - Так кому ж
неизвестно, что он живет всего в двух дневных переходах, в избушке на
Кошачьей Горе.
А еще через час госпожа Архиза пришла к своему мужу с копией нового
указа, села ему на колени, стала перебирать волосы и сказала:
- Друг мой! Наконец-то этот глупец араван сам себя погубил.
- Каким образом? - изумился господин Ханда.
- Вот указ об аресте аравана Арфарры: а его племянник уже поскакал за
отшельником Серым Драконом.
Господин Ханда вздрогнул. Серый Дракон был самым неприятным
наследством от предыдущего начальника. Тому в свое время прислали
преступника Арфарру, а вслед за преступником - секретное предписание
известного свойства. Начальник лагеря заметался, потому что такие
предписания - гнуснейшая вещь. И не раз бывало, что исполнишь предписание,
а новый министр зовет тебя к ответу: как так? Сгубил без суда выдающегося
человека! И начинается примерное наказание. И вот хитрый начальник лагеря
ограничился отчетом о смерти, а самого Арфарру умолил стать отшельником
неподалеку. Никто, однако, его не востребовал, наверху при имени Арфарры
только неприятно трепетали души. Господин Ханда и сам отчасти трепетал, а
делать что-то боялся, поскольку старик, видимо, все же был колдуном, и мог
загрызть и при жизни, и после смерти.
- Но это же указ об аресте другого Арфарры!
Госпожа Архиза засмеялась, и смех ее был как тысяча колокольчиков.
- А вот пусть в столице разбирают, кто где чью личину носит. Как
возможно, чтобы этот палач сидел тихо и сам от себя не проповедовал?
Видишь ли, дорогой мой, когда этот человек появится в столице, за него
ухватятся все противники господина Нана, и человека, воскресившего
Арфарру, господин Нан разотрет в мелкую пыль, - а воскресил его глупым
указом господин араван.
Госпожа Архиза ушла в свои покои и стала красить бровки. Она красила
их минут пять, а потом вдруг разрыдалась, хотя с детских лет не имела
привычки рыдать, если бровки ее были выкрашены дорогой краской. Прибежала
служаночка:
- Госпожа, что с вами?
- Посмотри, - стражники аравана еще тут?
Служаночка воротилась через четверть часа.
- Уже уехали, госпожа!
Архиза засуетилась.
Госпожа, куда вы?
- Ах, ты ничего не понимаешь, там же Киссур!
- Какой Киссур?
- Этот негодяй, который обманул меня! Он живет в хижине Арфарры:
соглядатаи видели его с белым волком.
А, - сказала служанка, посвященная во все дела своей госпожи, - вы,
стало быть, хотите, чтобы его арестовали вместе с Арфаррой, и он попал в
лапки Шавашу, а этот Шаваш его искал для казни?
- Да, - закричала Архиза, - то есть нет! Ох, где же эти серые
сапожки?
Серые сапожки наконец нашлись, нашелся и плащ, и курточка, - через
полчаса госпожа Архиза и служанка ее, наряженные в кафтанчики рассыльных,
проскакали по заднему двору усадьбы. А другая служанка сказала господину
Ханде, побежавшему проведать супругу, что у госпожи разболелась голова, и
она легла спать и строго-настрого запретила ее беспокоить.
Весь месяц госпожа Архиза молилась Исие-ратуфе, чтобы та помогла ей
забыть негодяя Киссура, - а легко ли забыть человека, если каждый день
просишь об этом Исию-ратуфу?
Арфарра как-то спросил у Киссура, куда, по его мнению, подевался из
империи Клайд Ванвейлен с товарищами? Киссур скосил глаза вбок и ответил,
что, судя по всему, Клайд Ванвейлен пропал в провинции Варнарайн, в
правление Арфарры, бесследно. И что очень многие в это время пропадали
бесследно, из числа тех, кого Арфарре казалось одинаково опасным и казнить
публично, и оставлять на свободе, и что он думал...
- Не то ты думал, - прервал его Арфарра.
В седьмой день девятой луны Арфарра был очень печален; наконец
затворился в каморке и стал писать. На рассвете, уходя на охоту, Киссур
заглянул в щелку: Арфарра писал и писал, а перебеленные листы клал в
знакомую укладку.
День был дивный: Киссур бегал наперегонки со старым волком, хохотал,
как леший, и валялся в снегу. Солнце желтое, снег белый, на снегу рыжая
свежая лиса. Душа так и трепетала, пела. Что пишет Арфарра? Конечно,
доклад государю.
Бывший араван Варнарайна писал скоро, перо так и летало по бумаге.
Ему приходилось, однако, часто прерываться, - чернила в медном копытце то
и дело замерзали. Наконец Арфарра встал, подоткнул тулупчик, разжег огонь
в очаге, замесил в котелке какое-то варево, потом вернулся к бумагам. За
промасленным окошком потемнело - пошел снег. Арфарра исписал уже третий
лист, и было давно уже видно, что это не доклад государю, - потому что
Арфарра писал его на языке аломов, для одного Киссура, и трактовала эта
бумага не об законах и наказаниях, а о человеке по имени Клайд Ванвейлен.
После третьего листа Арфарра прервался, подошел к огню и стал
размешивать варево в котелке. Это был аконит, росший кое-где внизу -
бывший араван собирал яд вот уже целую неделю. Ему было очень горько. Но
после того, что рассказал Киссур, у него больше не оставалось надежды
поговорить с Клайдом Ванвейленом и его соплеменниками, а, стало быть, и
жить дальше было бесполезно.
Главные чиновники съехались к полудню и расположились, в ожидании
обеда, в саду. Яшмового аравана все не было, и господин Сият-Даш прошел во
флигель к колдуну. Бьернссон лежал, зарывшись лицом в подушку.
- Почтительнейше прошу вас пожаловать к гостям, - сказал Сият-Даш, -
что же это? То сами просились в общество, настаивали, можно сказать, а
теперь - загрустили?
Бьернссон поднял безумные глаза:
- А? Да? Сейчас приду.
Сият-Даш вышел, а колдун вновь зарылся в подушки. Он не думал ни о
чем, кроме утреннего своего разговора с разбойником.
- Ну что, господин араван, пока сам не станешь в стойло, не узнаешь,
каково волам? Говорят, как вас посадили сюда, так вы бросили рассказывать
про внутреннее устроение души, а занялись настоящим делом?
В голосе Ниша звучало презрение к человеку, который выдавал себя за
что-то неслыханное, а на поверку оказался заурядным колдуном.
Бьернссон стоял, словно потерянный.
- Нам сказали, - промолвил Ниш, - что сегодня вы позовете духов,
которые растащат по кирпичику эту чертову стену. Мы подумали: почему бы не
воспользоваться этим случаем и не ворваться в усадьбу? Можно будет
покарать чиновников и их семьи за несправедливость, а зерно раздать
народу.
Бьернссон помертвел. Как мы помним, у господина министра Белоснежный
округ был помечен на карте черным цветом, как место, в котором восстание
может разразиться по причине пролетевшей мухи и разбитого яйца. И хотя
Бьернссон не видел этой карты, он был умный человек и ему вовсе не
обязательно было смотреть на эту карту, чтобы понимать, что дело именно
так и обстоит.
- Нет, - жалобно сказал колдун, - не надо!
- То есть как это не надо? - возразил, подойдя, один из охранников
Бьернссона, по имени Серая Ряпушка. - Вы сами говорили, что нельзя делать
другим то, что не хочешь, чтобы делали тебе. Вот вы убежите, а Сият-Даш
повесит пол-деревни... Справедливей будет, если мы из-за вас повесим
Сият-Даша, чем если Сият-Даш из-за вас повесит пол-деревни.
Разбойник Ниш улыбался. Все-таки он заполучил себе в шайку стоящего
колдуна. Почесал в затылке и прибавил:
- А если с вашими бесами что-нибудь случится, и они не растащат
стену, мы, пожалуй, все равно ворвемся в усадьбу и спасем вас. Как только
люди услышат, что вы стали во главе правого дела, вся провинция
взбунтуется против министра Нана. Представляете?
Бьернссон очень хорошо представлял.
На садовой дорожке Бьернссон столкнулся с сыном Сият-Даша: изящным,
гибким юношей лет двадцати, - тот приехал к отцу на именины. Это был
человек совсем другого поколения, чем Сият-Даш: нежный и несчастный от
наследственного богатства. Юноша нерешительно посмотрел на бродячего
проповедника, не будучи вполне уверен, к какому разряду людей принадлежит
этот человек, - к тем, которые обманывают его отца, или к тем, которые от
его отца страдают, - но отвесил все-таки яшмовому аравану глубокий поклон.
За ажурной зеленью вечереющего сада, заслоняя нищету далеких хижин,
перла в небо толстая кирпичная стена с желтой башенкой и скучающим
часовым. Бьернссон стоял молча, сжимая в руках черный бамбуковый посох со
стальным стержнем внутри. Один поворот верхнего коленца, слабый
радиосигнал, - и эти проклятые стены взлетят на воздух. "Я же не хотел, -
думал Бьернссон - я же хотел только бежать. Откуда взялся этот проклятый
разбойник? Кто дал право этому народу решать за меня?"
- Святой отец!
Бьернссон обернулся, - позади, у рододендрона в желтой шубке, стоял
старый судья Каш, Тот самый, с которым он полтора месяца назад приехал к
Сият-Дашу.
- Святой отец, - сказал он. - Мое служебное положение обязывает меня
присутствовать... Но... я искал вас полтора месяца, а Сият-Даш говорит,
что вы обосновались в его усадьбе? Уж не обманул ли он вас? Я бы мог
поговорить в ним...
Судья Каш запинался. По правде говоря, ему вовсе не хотелось говорить
с начальником округа. У этого человека была живая совесть, но ему каждый
день приходилось отрезать от нее по кусочку. Он все время одалживался у
негодяев, чтобы творить добро, и в делании добра и зла еле-еле сводил
концы с концами. Попросив за яшмового аравана, он не выпросил у Сият-Даша
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг