чиновниками и указами. Это был сухопарый чиновник в платье синего цвета,
расшитом павлинами и павами, с желтоватыми глазами и редкими волосами, и
было видно, что Бог меньше старался над его лицом, чем портной - над его
платьем.
Подчиненным своим Нарай внушал трепет. Однажды мелкий чиновник заснул
над указом. Чиновник проснулся, когда Нарай потряс его за плечо, и тут же
умер от ужаса. Господин Шия, любимый помощник Нарая, угодил ему тем, что
однажды Нарай отдал ему документ и забыл, а через три месяца вспомнил, - и
тут же Шия вынул документ из папки. Господин Нарай был так бережлив, что
единственной серьезной статьей расходов в доме были розги для слуг. Он
держал перед кабинетом священных кур и всегда говорил: "Чиновник должен
печься о бедняках, как курица о цыплятах." Все мысли господина Нарая были
направлены на благо государства и на искоренение зла. Господин Нарай
говорил, что чиновники - это как кулак, полный мух: только разожми кулак,
улетят; и ему не нравилось, что люди все разные, как носки на неряхе. За
последние два месяца Нарай поднимался во мнении государя все выше и выше,
и дело дошло уже до того, что инспекторы, посланные по провинциям,
возвращались в столицу с поддельными документами и в чужом платье, из
боязни выставленных Нараем застав, на которых отнимали подарки.
Нан и старый судья совершили перед любимцем государя восьмичленный
поклон. Нарай посмотрел на чиновников и спросил:
- Вам известно, зачем я вас позвал, господин Нан?
- Отчет, который я составил, был полон ошибок.
- Каких? - спросил Нарай.
- Я не вижу в нем ошибок. Если бы я их видел, я бы их не сделал.
Приближенные всплеснули рукавами от такой наглости. Нарай пристально
смотрел на молодого чиновника, почтительно склонившегося в поклоне.
- С некоторых пор, - сказал Нарай, - судья десятого округа стал
предлагать мне отчеты, отличающиеся глубиной мысли и верностью суждений, и
упорно выдавал их за свои, хотя я его два раза поймал на том, что он даже
не помнит примеров мудрости, упомянутых в отчетах. Тогда я перестал
хвалить отчеты, и жестоко разругал последний за допущенные ошибки, - он
отперся от авторства и назвал ваше имя.
Нарай поднялся из-за стола. Чиновники и секретари замерли.
- Вы не сделали никаких ошибок, господин Нан.
Любимец государя внезапно повернулся и, взвизгнув, ткнул в судью
пальцем:
- А вы? Могу ли я поверить, что судья, который присваивает себе
отчеты подчиненных, удержится от того, чтобы не присвоить добро
подсудимых?
Судья повалился в ноги сановнику. Свита Нарая одобрительно кивала
головами.
Старик оборотился к статуе Бужвы, высоко поднял руки и воскликнул:
- О Бужва! Кому справедливей быть судьей десятого округа, - тому, кто
распоряжается делами на словах или тому, кто распоряжается на деле?
Свита стала кивать в том смысле, что тому, кто на деле, конечно,
справедливей.
Господин Нарай приказал принести черепаховый реестр, вычеркнул имя
господина Радани из листа назначений начальников столицы и вписал туда имя
господина Нана, и ударил в медную тарелочку.
- Следующий!
За дверьми кабинета для меньших аудиенций, белыми с зеленым дверьми,
изукрашенными вставшими на хвосты змеями, господин Радани сел кочаном на
мраморный пол и принялся плакать.
Господин Нан отошел к балюстраде и стал, не отрываясь, смотреть на
маленький сад под ногами, где в розовом озерце плавало коротконогое
заходящее солнце. Он прижался щекой к колонне и почувствовал, что, весь с
головы до ног, в липком и холодном поту. Вокруг него уже теснились с
поздравлениями. "Великий Вей, - думал Нан, что же теперь?..." Он никогда
бы не решился явиться утром к Андарзу, если бы вечером ему не предстоял
разнос у Нарая. А теперь что? Если теперь унести ноги от Андарза,
мечтатель и поэт оскорбится до невозможности, и, разумеется, выпросит у
императора голову Нана или хоть клок волос с головы, - большого указа ему
уже не выпросить, а такую мелочь как раз уважат, в виде утешения... Если
отвернуться от Нарая, тот не простит, что человек, которого он из таракана
сделал судьей, от него отвернулся. Отпасть от обоих нельзя, состоять в
партии обоих, - это даже не сидеть на двух стульях, это висеть на двух
крюках...
Но все-таки Нан был польщен, безмерно польщен: мыслимо ли это -
прочесть доклад и назначить человека на должность на основании, так
сказать, "черных строк и белой бумаги", без просьбы семьи, без
компрометирующей бумаги в сейфе? Только господин Нарай из нынешних
чиновников ойкумены способен на это.
И тут что-то кольнуло Нана: он подумал, что Андарз никогда не станет
читать отчет, и чем усердней будет отчет, тем больше Андарз будет над
отчетом смеяться..." А Радани-то, Радани, - вдруг промелькнуло в мозгу, -
неудобно, вон как рыдает... Хоть бы кто подушку подложил."
И, верно, не одному Нану пришла в голову эта мысль: кто-то уже спешил
из верхних покоев с подушечкой, вышитой мелкими гусями, кто-то уже
приподнимал бывшего судью.
Когда, спустя несколько дней, старого судью арестовали, все сошлись
на том, что господин Нан повел себя необыкновенно благородно: предоставил
жене судьи казенный дом при управе, сам ютился в скромном жилище, а
впоследствии отыскал для несчастной семьи беленый домик на окраине.
В тот самый час, когда справедливый чиновник Нарай разоблачил
бесчестного судью, присваивавшего отчеты подчиненного, и когда бесчестный
судья плакал на атласной подушечке, Шаваш явился в харчевню "Красная
тыква", упомянутой косматым красильщиком как место его невстречи с
покойным. "Красная тыква" называлась так потому, что весь потолок в
харчевне был застлан красным шелком, на котором имелась красивая надпись:
"красное небо счастья". С потолка свисали цветочные шары. Из дверей,
раздвинутых в сад, доносился запах цветов и журчанье фонтана. "Красная
тыква" была заведением не из самых почетных, а так: для средних чиновников
и для людей, подозреваемых в богатстве. Бывали там и знатные воры, и
главари шаек, но не для кутежей, а для переговоров. В заведении было много
денег и мало драк.
Из-за раннего еще часа харчевня была пуста. Хозяин сидел за столиком
в углу и играл с приказчиком в резаный квадрат. Шаваш подошел к хозяину и
сказал:
- Мой господин сегодня не сможет отужинать у вас. Он, однако, просил
снарядить со мной корзинку - все, как позавчера.
И Шаваш раскрыл потную лапку с денежкой.
Хозяин взял денежку и снарядил корзинку. Он положил в корзинку
холодную маринованную утку, отборных фруктов и зелени, костистую рыбу
пузанку, сверкнувшую на солнце алмазным срезом и наструганную завитками
баранину, положил рыбу-тетушку и белобрысого осетра, и маринованную
медузу, и множество всяких закусок в коробочках. А сверху всего этого он
утвердил короб со сластями, кувшин пальмового вина и кувшин того вина,
которое делают из ананасов на юге: ананасы варят и процеживают, а потом
добавляют немного мяты и мед, и сосновую смолу, и держат все это в бочке,
пока вино не станет цвета темного янтаря.
- А что, - сказал Шаваш, - случилось после того, как мой господин
ушел отсюда позавчера?
Хозяин, закусив губу, взглянул на мальчишку. Мальчишка был, конечно,
"мизинчик" из шайки: воображает, что каждый знает его господина! Однако и
спрашивать неудобно: он скажет главному вору, а тот обидится.
- А когда он ушел, - спросил хозяин, - до драки или после?
- В самом начале, - сказал Шаваш.
- Ну, - сказал хозяин, - ведь сначала все было довольно мирно.
Красильщик подсел к нему и стал есть из второго прибора. Ахсай-то вел себя
рассудительно, а красильщик полез ему в рожу и стал кричать о разводе.
Чиновник все хотел от него отвязаться, но потом, когда красильщик бросил в
него кувшин, схватился за лавку: тут мы их, конечно, разняли, и чиновник
убежал. Так что напрасно ваш господин боится из-за этого приходить: ничего
такого не было.
- Да, - сказал Шаваш, - но чиновника-то ночью убили.
Хозяин хлопнул себя по шее от ужаса.
Шаваш взял корзинку и пошел через сад к выходу. У черного столика
стоял человек в зеленой косынке привратника, по виду варвар с юга, и
подстригал куст.
- Это здесь они дрались? - спросил Шаваш.
- Ага, - сказал привратник. - Вот, куст помяли. Что за времена!
Сначала красильщик обедает с чиновником, а потом на него и лезет!
- А с чего это вы взяли, что он обедал с чиновником?
- Ну как же. Чиновник заказал два прибора: сказал, что ждет друга.
Потом пришел этот красильщик и сел за стол.
- Да, - сказал Шаваш, - одно огорчение. Кто, спрашивается, войдет в
заведение, где начинается беда?
- Твоя правда, - сказал привратник. - Вот, - прошло полчаса после
драки, приходит старый клиент. Из такого, скажу тебе, дома...
Привратник развел руками.
- Огляделся, повертел носом, узнал про драку, - и сгинул. Ну ему-то
что, а? Человек большого места... Я даже и хозяину не сказал, чтобы не
прибил с досады.
Шаваш сообразил, что была ночь, и что кроме привратника, никто
клиента не видел.
- А какого он места? - полюбопытствовал Шаваш.
- А тебе-то что? - насторожился привратник.
Шаваш вынул из кармана бронзовую монетку и показал привратнику.
Привратник сунул монетку за щеку и сказал:
- А ну катись отсюда, полицейская сводня!
В проеме двери появился хозяин и подозрительно посмотрел на оборвыша:
он не любил, когда слуги якшаются с людьми из шайки.
- Ах ты дурак, - тихо сказал Шаваш. - Видать, этот ваш клиент
приходил сегодня, и побольше моего заплатил, чтобы вы не упоминали его
имени, а?
Через минуту Шаваш был за воротами, на неширокой улице, заросшей
увядшими сорняками. Стало быть, косматый красильщик, Дануш Моховик, врал.
Он нашел Ахсая и учинил скандал. Из-за скандала Ахсай ушел, не дождавшись
того человека, для которого и был заказан второй прибор. А через два часа
Ахсай был убит. И лазоревое письмо, что бы это такое ни было, осталось у
того человека, которого Ахсай не дождался.
Шаваш не прошел и двух шагов, как вдруг отскочил назад, за ребро
стены, и озадаченно вгляделся в пробежавшую мимо него женскую фигурку.
Женщина была одета в малиновую с оборками, юбку, и поверх головы имела
прозрачный с кистями плащ. Эти плащи были в прошлом году великой роскошью,
все дамы их носили. В этом году советник Нарай, порицая роскошь и понимая,
что запретами с ней не совладать, постановил, что прозрачные плащи обязаны
носить все девицы для катанья верхом. После этого приличные девушки
перестали носить прозрачные с кистями плащи, и стал носить пуховые платки,
расшитые павлинами.
Женщина пересекла улицу и исчезла в калитке трехэтажного дома, с
закрытой деревянной галереей поверх стены, стоявшего почти напротив
"Красной Тыквы". Перед домом стояла цеховая эмблема: бутылочная тыква была
высушена и рассечена пополам, и верхний конец тыквы, напоминавший
известное снаряжение мужчины, был воткнут в нижний конец тыквы,
напоминавшей известную дырку у женщины.
Шаваш подумал и постучался в дом с веселой тыквой.
- Я с корзинкой к госпоже, - сказал мальчишка отворившей ему старухе,
сунул ей под глаза корзинку и нахально скользнул по лестнице наверх, туда,
где щелкнула затворяющаяся дверь.
Шаваш пихнулся в дверь и вошел. Девица, снимавшая плащ, обернулась и
недовольно оскалилась, узнав мальчишку. Шаваш убедился, что не ошибся: это
была та самая девица, которая ходила с Андарзом в грот.
- Тебе чего надо, - сказала Ная.
Шаваш переступил с ножки на ножку, не в силах сдержать смущения, а
потом вынул из рукава шесть серебряных журавлей и протянул их девице:
- Вот... я... отдать... это мне господин Андарз тогда дал, в
гроте....
Девица потупилась и робко спросила:
- А я тут при чем?
Мальчонка совсем застеснялся:
- Ну, - сказал он, - я подумал: если чиновник уединился в собственном
гроте с девицею, и у него при себе деньги: то зачем же он взял их в грот,
как не затем, чтобы отдать девице? И как только я это подумал, мне
показалось, что я эти деньги украл.
Девица недоверчиво взяла деньги и сказала:
- Спасибо.
Через полчаса девица совсем развеселилась. Они вместе с Шавашем съели
маринованную утку, и баранину, наструганную тонкими завитками, и
белобокого пузанка, и сладости, похищающие ум и развлекающие душу, и
девица одна выхлестала полкувшина пальмового вина. Девица ерошила
мальчишке волосы и подкладывала ему в рот кусочки. Шаваш стеснялся и
трепетал.
- Осмелюсь спросить, - осведомился Шаваш, - как же господин Андарз
отличил вас? Неужели он сам, как говорится, посещает общинные луга?
- Нет, - сказала Ная, - это получилось через его секретаря Иммани.
Видишь ли, я родом из Иниссы, и у нас в городе такой обычай: когда
приезжает важное лицо, цензор или инспектор, красивейшие из казенных
девушек встречают его обнаженными у ворот города, представляют разные
сценки и состязаются в красоте. Девицы прямо-таки дерутся за право участия
в этих сценах, потому что потом им цена вдвое дороже, а наилучшей
инспектор присуждает венок и две сотни монет. И вот я получила этот венок
и сидела с инспектором Иммани на пиру, и я так ему понравилась после этого
пира, что он велел мне ехать в столицу.
- Если ты ему так понравилась, - спросил Шаваш, - почему он послал
тебя в столицу, а не взял с собой?
- У него, - сказала девица, - было неспокойное поручение. Он ехал из
столицы в Верхнюю Аракку и вез брату господина Андарза деньги для
варварского войска. Он боялся, что по пути его ограбят.
- И что же? Ограбили?
- Представь себе! - сказала девица, - по пути туда все сошло
спокойно, а на обратной дороге его ограбили! И не где нибудь, а под самой
столицей, в Козьем Лесу!
Вздохнула и добавила:
- Лучше бы его ограбили на пути туда.
- Почему? - удивился Шаваш.
- Видишь ли, варварское войско получило деньги и тут же
взбунтовалось. А если бы его ограбили на пути туда, варвары бы продолжали
ждать причитающейся им платы и хранили бы верность империи.
Тут девица выпила еще вина, и глазки ее совсем разлетелись в разные
стороны. Шаваш спросил:
- Осмелюсь полюбопытствовать: сам ли Иммани показал вас своему
господину?
- Нет, - сказала девица, - это его товарищи: все они частенько
проводят здесь время, а иногда - и в харчевне напротив.
- Неужели все слуги господина Андарза, - удивился Шаваш, - настолько
богаты, чтобы посещать подобное заведение?
Ибо заведение, как Шаваш мог заметить, было из числа самых
дорогостоящих.
- Нет, - сказала девица, - но человек пять. Оба секретаря, потом -
эконом Дия, еще Ласида, которого вот уже месяц нет в столице, да и сын
господина Андарза, даром что юноша, трижды бывал здесь.
Шаваш вздохнул, поднял на девицу влажные глаза и пролепетал:
- А что за человек - секретарь Иммани? - Похож он на Теннака или нет?
- Нет, - сказала девица, - они совсем разные люди. Иммани - тот тебя
зарежет из-за гроша. А Теннак - нет, этот тебя за грош не зарежет, а
зарежет только за золотой.
Спохватилась и поглядела на Шаваша:
- А ты зачем спрашиваешь?
- Помилуйте, сказал Шаваш, - ведь от этих людей теперь зависит мое
"я" - вот и спрашиваю.
- А, - сказала девица, - Теннак смешной человек. Варвар. Держит в
сундуке наследственную секиру и рубит ей кур.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг