Шаваш вздохнул и сказал:
- А что бы вы хотели знать?
- Я бы хотел знать, например, откуда в доме Андарза взялся эконом
Дия.
- Нет, - сказал Шаваш, - об этом не говорили. Говорили только о том,
что секретарь Теннак тоже был близ покойника: его видели, когда он шел по
дорожке к главному дому.
Помолчал и добавил:
- А почему молодой господин ненавидит отца?
Господин Нан поднялся и сказал:
- Спи, бесенок.
Выйдя от Шаваша, Нан заметил у поворота дорожки секретаря Иммани,
пробиравшегося к синим воротам. У ворот Иммани обернулся, и Нан помахал
ему рукою. Они пошли по улице, огороженной стенами складов, и свернули к
реке. Нан заметил у пристани кабачок с трехэтажной башней и предложил
зайти.
После второго стакана Иммани подозрительно покосился на Нана и
спросил:
- Что это вы не пьете?
- Дрянное вино, - сказал Нан. - Здесь недалеко есть место, где подают
вино, настоянное на сосновой хвое и шафрановых лепестках. Пойдемте-ка
туда.
Они явились в новый трактир.
Улыбающийся хозяин принес им кувшин вина, две лакированные чашки с
продетыми сквозь крышки соломинками, и блюдо вареных раков на закуску. Нан
любил пить из чашек, закрытых крышками, потому что при этом трудно было
заметить, что человек не пьет. Нан взял соломинку в губы и стал делать
вид, что смакует вино. Иммани стал ломать раков и запивать их вином. Руки
его дрожали. Смерть привратника явно взволновала его несколько больше, чем
землетрясения волновали чиновников древности. В один миг Иммани опростал
четыре чашки. Чашка Нана по-прежнему была полна. Иммани уже стал пьянеть:
глаза чиновника выпучились, кончик острого носа свернулся на сторону и
покраснел.
- Сорок страниц! - вдруг вскричал Иммани - Из-за какого-то паршивого
мальчишки я опять должен переписывать эти сорок страниц!
- Ужасно, - сказал Нан, - что человек с вашим талантом и образованием
должен выполнять работу простого писаря. Я мог бы отдать эти разорванные
листы переписчикам в управе: они сделают все к завтрашнему вечеру.
Иммани тут же вытащил из рукава разорванную рукопись.
- Следует писать ее полууставом и инисской тушью, - заявил он, -
тогда Андарз и не заметит разницы.
Он снял крышку и налил себе пятую чашку вина. Он был уже порядочно
пьян. Нан щелкнул пальцами и, вынув из-под чашки блюдечко, положил туда
несколько монет.
- Принеси-ка нам пальмового вина, - сказал он хозяину. - И перемени
чашки.
Хозяин хотел сказать, что, если пить пальмовое вино после
виноградного, тут же опьянеешь, но поглядел на монеты в блюдечке и молча
пошел вниз.
После шестой или восьмой чашки Иммани разволновался. Он стал хвалить
государя и жаловаться на жизнь.
- Сочувствую вам, - сказал Нан. - Таком тонкому и образованному
человеку, как вы, нелегко ужиться с такой вздорной особой, как Андарз.
- Именно, - подтвердил Иммани, - я не то, что этот Теннак. Верите ли?
Родственники подарили его Андарзу, и он считает себя рабом Андарза! А ведь
по законам империи он совершенно свободный человек.
- Варвары, - сказал Нан, - по природе своей рабы.
- И убийцы, - добавил Иммани, - ведь это он убил младшего брата
Андарза! Господин Андарз в этом деле преступил закон, простил человека,
которого полагалось казнить топором и секирой!
Глаза Нана сделались задумчивыми.
- А знаете, что этот Теннак выкинул сегодня? Он подкупил конюха,
который порол этого мальчишку, и конюх набрал в левую руку охры и перед
ударом проводил палкой по левой руке! На заднице мальчишки осталось больше
охры, чем крови! А когда я это заметил, он кинул меня в стог сена и сел
сверху!
- А этот эконом, Дия? - спросил чиновник. - Откуда он у Андарза?
Иммани осклабился и помахал перед Наном пальцем. Нан понял, что
секретарь еще не достаточно пьян. Нан подождал, пока тот уговорил кувшин,
и заметил:
- Впрочем, Андарз спас вам жизнь. И разве не он просил государя о
вашем помиловании?
- А, - сказал Иммани, - просил о помиловании? А откуда я знаю, отчего
ему отказали? Может быть, он одной рукой просил о помиловании, а другой
просил отказать в просьбе! Нет человека несчастней, чем я! С меня всю
жизнь брали большие взятки, списывали на меня собственные грехи! Господину
Андарзу хотелось иметь умного секретаря и не хотелось платить ему денег: и
вот он одной рукой написал на меня донос, а другой спас от топора и
секиры! Если хотите знать, он и с Дией проделал то же самое!
- Какой ужас, - изумился Нан, - а он мне еще хвалил свое милосердие,
уверял, что другой на его месте повесил бы вас за историю с войсковыми
лошадьми.
- Вот именно, - вскричал Иммани, - он конфисковал все, что я нажил с
этих лошадей, и еще хвастается своим милосердием. А что я мог сделать?
Если угодно, я ни в чем не был виноват, это наместник Савар был виноват.
Он получил ровно половину, - спрашивается, почему я должен отдать половину
человеку, который палец о палец не ударил в этом деле. А потом? Андарз
отнял у меня все, а брату оставил его половину!
- Если ты маленький человек, - продолжал Иммани, - ты сидишь по уши в
дерьме, и сколько ты не пытаешься выбраться, тебя затягивает еще больше.
Посмотрите на тех, кто добился высоких чинов! Андарз - сын наместника
Аракки, Нарай - сын наместника Сонима! Разве маленький человек может
сделать карьеру?
- Господин Руш - человек из простого народа, - задумчиво проговорил
Нан.
- Правильно! И что они сделали с Рушем? Вот что они сделали с Рушем,
- и Иммани патетическим жестом указал в окно, опрокинув по пути полупустой
кувшин.
Нан взглянул в окно. Они сидели на третьем этаже решетчатой башенки:
сквозь вьющийся плющ проблескивала река, заходящее солнце катилось
стремглав в воду и красные блики сверкали на гладкой стене Иршахчановой
Башни, третьей городской тюрьмы. Если приглядеться, можно было заметить на
стене небольшой крюк, на котором висел кусок бывшего первого министра
Руша: но этот кусок висел так давно, что даже вороны, ходившие по стене,
не обращали на него никакого внимания.
- Боже мой, - вглядевшись, сказал Нан. - Вы испортили мне весь
аппетит! Пошли-ка в другой кабачок!
В другом кабачке дело пошло еще проще: хозяин поставил перед ними
кувшин с ламасским вином и кувшин с розовой водой, чтобы его разбавлять, и
Нан славно поделил кувшины: себе он наливал из кувшина с водой, а Иммани -
из кувшина с вином. Иммани был настолько пьян, что не обратил на это
внимания.
- А что, - спросил Нан, - правда ли, что этот варвар Теннак сердит на
Андарза?
- За что?
- Я слыхал, - сказал Нан, - что Теннак занимался чернокнижием, как
это часто бывает с варварами, попавшими в империю, а Андарз обругал его
идиотом и растоптал всех бесов, которых варвар держал в колбах.
- Ну, - настороженно сказал Иммани.
- Наверняка, - сказал Нан, - глупый варвар не отстал от мерзкого
занятия. Я бы мог арестовать его за это паскудство, если бы знал, к какому
алхимику он ходит.
Винная чашка выскользнула из рук Иммани, стукнулась о край балкона,
подскочила и улетела вниз, на мостовую. Через мгновение далеко внизу
послышался бьющийся звук и бешеная ругань случившегося рядом возчика.
- Что вы, - сказал Иммани, - если бы я знал, к какому алхимику он
ходит, я бы давно сообщил господину Андарзу!
Ночью Шаваша разбудил хомячок Дуня: тот тревожно попискивал и метался
в гнезде. Шаваш открыл глаза и сунул руку под подушку, там, где в белой
тряпочке лежали деньги. Деньги были на месте. В проеме двери стояла тень.
- У тебя тут холодно, - сказала тень.
По голосу Шаваш узнал молодого господина.
Юноша сел к нему на матрасик.
- Страшно это было, - мертвый человек? - спросил юноша.
Шаваш ничего не ответил. Он однажды видел село, где императорские
войска усмирили повстанцев.
- Все сбежались, как стервятники, - продолжал юноша о своем. - Что за
дрянь - люди? Вот подумать только: когда к казненному на площади слетаются
стервятники, они это делают, потому что им надо есть. А ради чего к
казненному собираются люди?
- Люди не все делают ради того, что им надо есть, - сказал Шаваш. -
Люди многое делают совершенно бескорыстно.
Юноша молчал. Потом сказал:
- Слушай, пошли в мою комнату. Там теплее, а мне страшно одному.
Шаваш поднялся и стал скатывать свой матрасик.
- Не надо, - сказал юноша. - У меня борзая померла, от нее осталась
хорошая лежанка: для раба как раз хватит.
Лежанка была действительно хороша, и много мягче матрасика.
- Если бы не эконом и не Иммани, - сказал юноша, - отец бы не
приказал тебя выпороть! Как не стыдно - слушаться собственных слуг!
- Иммани плохой человек, - сказал Шаваш. - Представляете, господин,
мне велели отнести корзинку с подарками осуйскому послу, а он стащил из
корзинки персик! Надеялся, что меня накажут! Разве человек, который
воровал миллионы, может опускаться до того, чтобы украсть персик? А
осуйский посланник подарил мне серебряный грош.
- Глупый ты мальчишка, - сказал Астак, - этот осуец еще хуже Иммани.
Иммани украл у тебя персик, и ты это видел. А осуец одной рукой дал тебе
грош, а другой в это время украл у страны миллион!
- Другой рукой он в это время дал мне корзинку для господина Андарза,
- возразил Шаваш. Вздохнул и прибавил:
- А правда, что Теннак искалечил пальцы, спасая твоего отца? Или он
это в каком-нибудь кабачке?
- Правда, - сказал юноша. - А когда ему было одиннадцать, он убил
моего дядю, наместника Савара.
- Удивительное это дело, - сказал Шаваш, - убивает одного брата,
защищает другого.
- Он же варвар, - сказал юноша, - а варвары совсем не такие, как мы.
Они такие дикие, что прабабка Теннака еще родилась от шестиногого вепря. А
у этой прабабки был сын, который, чтобы отомстить за смерть отца,
согласился превратиться в скорпиона и десять лет жил в доме обидчика,
выбирая верное время для укуса.
История о скорпионе насторожила Шаваша. Он засопел.
- Ты чего сопишь?
- Так, - ответил Шаваш, - не знаю, что и думать о Теннаке.
- Если ты не знаешь, что думать о человеке, - сказал молодой
господин, - думай самое худшее.
После этого Шаваш заснул, и сорок ишевиков в белой тряпочке, которые
он имел в рукаве, оттягивали рукав и грели его сердце.
Когда Нан и Иммани вышли на улицу, была уже полночь. Вдалеке били
колотушки стражников. Иммани был пьян выше глаз, лепетал о
несправедливости богов и просил Нана отвести его к одной девице в Осуйском
квартале. Нан немедленно согласился. Они спустились по речному обрыву,
туда, где в речной гавани покачивались красные и желтые корабли. Вход в
гавань был перегорожен железной решеткой, а в решетке была дырка.
Пролезши через дырку, Иммани вдохновился, запетлял, как заяц, меж
улиц и запел государственный гимн Осуи.
Наконец он свалился в лужу, к великому облегчению Нана, размышлявшего
в этот момент, не является ли обязанностью чиновника империи известить
ближайшую власть о смутьянах, поющих хотя бы и в осуйском квартале
проклятую осуйскую песню. Нан подтащил его к ближайшему фонарю и стал
обыскивать. Из кармана Иммани он вытащил коробочку с женской костяной
расческой, украшенной дешево, но довольно мило, платок, ключи, коробочку с
леденцами и смятую бумажку. Ключи Нан, ухмыляясь, сунул себе за пазуху,
бумажку прочитал и положил обратно, а затем потянул из кармана Иммани
кошелек, стянутый кожаным шнурком.
- Стой!
Нан оглянулся: у угловой стены, высоко вздымая караульный фонарь,
стояли три осуйца. Правый стражник взял наперевес хохлатую алебарду и
полетел на него с быстротой птицы страуса. Нан выпустил кошелек и помчался
в темный переулок.
- Держи вора, держи! - орал стражник. - Оман, забирай по левой!
Нан плохо знал осуйский квартал, но сообразил, что улица, по которой
он бежит, огибает несколько дворов и выходит на левую улицу, по которой и
должен бежать вышеуказанный Оман. Улица была нага: ни дерева, ни травинки.
Вокруг тянулись спящие дома и сады, и изрядные белые стены, огораживавшие
частные владения подобно поясам целомудрия, были через каждые несколько
шагов подперты узкими треугольными контрфорсами: в тень между контрфорсом
и стеной и отскочил Нан.
Чиновник надеялся, что горожанин не заметит его, но не все надежды
сбываются. Горожанин почти пробежал мимо, повернулся, однако, и открыл
рот, чтобы заорать. Нан вцепился в конец его алебарды и дернул к себе.
Горожанин пролетел два шага и поймал головой угол. Отскочил и попер было
на Нана, но чиновник перехватил древко алебарды и обеими руками пришиб
своего противника к стене. Деревяшка пришлась поперек горла, и горожанин
стал корчить рожи и хрипеть. Нан, не отпуская древка, ударил горожанина
коленом в живот. Тот перестал корчить рожи. Нан выпустил алебарду, и
горожанин свалился на землю, как мешок с мукой. Нан метнулся обратно в
переулок и перескочил через стену первого попавшегося сада.
Нан свалился под куст рододендронов у самого крыльца маленького,
крашеного белым дома, проклиная добросовестность осуйского городского
ополчения. За рекой в это время привидение было встретить легче, чем
государственного стражника. "Хорошо хоть собаки нет" - думал он,
прислушиваясь к остервенелому лаю в соседних дворах.
Скрипнула дверь, и на пороге домика показалась женская фигурка.
- Иммани! - позвала фигурка. - Иммани! Это ты?
На улице стражники звали своего товарища: через мгновение горестный
вопль известил Нана, что товарища нашли.
Женщина постояла, высоко поднимая свечку и вглядываясь в темноту.
Силуэт ее очень ясно обрисовался на фоне освещенной двери: у нее была
высокая грудь и тонкая талия, стянутая по осуйской моде жакетом на
пуговках. Женщина повернулась и ушла. Нан снова услышал скрип плохо
смазанной двери.
Вот Нан полежал немного и стал шнырять глазами по сторонам, и увидел
справа от куста свежий поминальный алтарь, формой напоминающий лопату,
кувшин с медом и тарелку перед алтарем. Любопытствуя, чиновник прочитал
имя: перед нем был поминальный алтарь Айр-Ашена, который приходился мужем
племяннице Айр-Незима да и сам был ему двоюродным племянником, и
воздвигнут был этот алтарь неутешной вдовой.
Посереди ночи Шаваш проснулся: молодой господин, лежал глазами кверху
и листал какую-то книжку в черной обложке. Астак шумно вздохнул, и Шаваш
подумал, что это, наверное, книжка со срамными картинками, которую читают,
когда рядом нет женщины. Но тут барчонок отложил книжку и поглядел на
Шаваша.
- А Иммани пошел пить, - сообщил он. - Валяется, небось, в канаве. А
флигель его стоит пустой.
Юноша поднял голову и стал глядеть в окно, туда, где за кустами,
подстриженными в форме рыб и драконов, плыла в лунном свете луковка
секретарского флигеля. Какая-то мысль, видно, неотступно в нем сидела.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг