Даттам после этого останавливался у жалобных столбов доклада нигде не
видел.
Даттам сделал механический гравировальный станок и по рекомендации
Харсомы принес его одному человеку. Это оказался тот самый императорский
конюший Арравет, который вместе с Рехеттой лазил по заброшенным шахтам.
Арравет обрадовался.
Конюший Арравет тоже был в некотором роде колдуном: дом, где он жил,
в земляном кадастре значился частью государева парка. А приглядишься:
высятся стены там, где по описи пустошь для выездки лошадей, резные перила
соткутся над призрачным озером... и я так скажу: если всякая магия, помимо
казенных чародеев, черная, то и это черная магия.
Арравета называли одним из самых богатых людей империи. Однажды
поймали вора, который показал, что унес у Арравета двадцать тысяч.
Арравет, конечно, отперся: "Я - мелкий чиновник, откуда у меня такие
деньги?" Наутро вора нашли в городской тюрьме задохнувшимся.
Арравет стал печатать на станке ходовой товар, - городские истории и
непристойные картинки, причем прямо приспособил под это официальный цех.
О том, что количество труда в гравюре теперь уменьшилось, не
доложили, справедливую цену нарушили, деньги разделили между сообщниками,
- разве может все это хорошо кончиться?
Харсома, увидев картинки, расхохотался, и тут же закричал Даттаму,
что пойдет в веселый дом и не успокоится, пока не перепробует каждой
позиции. Арравет дал Даттаму и Харсоме целую кучу денег, да-да, прямо-таки
мешок. Даттам поблагодарил Харсому и сказал:
- Сдается мне, что если бы не ты, я бы ни гроша не получил от такого
человека, как Арравет.
Записные книжки Даттама в это время были наполнены рисунками и
чертежами. В них были военные повозки с приделанными к ним мельничными
крыльями, движимыми ветром, и с хитроумной системой трансмиссии к колесам;
была лодка, в которой весла были заменены пропеллером, вращаемым двумя
лодочниками, мосты, в которых настил покоился не на сваях, а плавал на
бурдюках с воздухом, - Даттам услышал, что варвары переправлялись через
реки на мехах, и попытался рассчитать количество воздуха и выдерживаемый
им вес; было изображение вечного двигателя со ртутью в семи подвешенных к
колесу мешочках - этот двигатель Даттам срисовал с манускрипта в Небесной
Книге, но двигатель не работал. Была там и осадная башня с движущимися
лестницами-платформами, которые сами поднимали солдат кверху. Эту башню
Даттам придумал сам.
Больше всего было набросков касательно машины для откачки воды из
глубоких штолен. Арравет часто говорил о том, что такая машина ему очень
нужна, потому что в стране мало железа сверху и много - внизу. В
государственных рудниках воду откачивали с помощью древнего винта,
изобретенного еще десять династий назад. Этот винт вращает под землей
слепой осел или штрафник, а люди выливают в винт бадейки. Арравет такой
винт использовать не мог. Во-первых, это стоило бы слишком дорого,
во-вторых, Арравет и так боялся ареста, а если спустить сотню
неквалифицированных рабочих под землю, только чтобы они черпали воду - как
есть донесут!
За два месяца до экзаменов Даттам принес Арравету модель машины для
откачки воды и показал, как та работает.
Несколько раз Харсома приносил к своему другу разные документы.
Требовалось совсем немного - вытравить кислотой имя или цифру, и вписать
другую, или состарить бумагу или шелк до подходящего возраста. Даттам с
досадой спросил:
- Почему ты не просишь об этом Арфарру? Он знает химию куда лучше
меня!
- Арфарра прекрасный человек, - ответил Харсома, - но он способен с
этакой бумагой отправиться прямо к "желтым курткам", да еще и будет всю
жизнь гордится своей верностью правопорядку.
За месяц до выпускных экзаменов надежный гость передал Даттаму письмо
от дяди. Отец Даттама умер, и было много хлопот с виноградником, купленным
в Нижнем Городе на имя жены. Харсома выхлопотал Даттаму отпуск, и тот
поехал в Варнарайн, но к его приезду все уже уладили.
В эту поездку даже Даттам увидел, что влияние Рехетты сильно выросло.
Так получилось, что он единственный из старшин цехов осмелился сцепиться
со сворой наследника, и от этого имя его гремело весьма широко. Строгостью
своей жизни он вызывал почитание народа, чем и пользовался для нападок на
вышестоящие власти. Алтари патрона цеха, небесного кузнеца Мереника, стали
появляться в самых разных уголках провинции.
Несколько гулящих девиц сожгли свои наряды и стали вести святую жизнь
из-за проповедей Рехетты, и в числе их была любовница наместника; это
рассердило наместника до крайности.
В честь Даттама Рехетта устроил молебен. Закололи барана, накормили
Небесного Кузнеца запахом и огнем, оставшееся съели сами. Даттам от имени
Арравета предложил мастерам из цеха использовать свой гравировальный
станок, но те решительно воспротивились.
- И думать не смей об этих станках, - заявил один из мастеров. Наш
цех сейчас враждует с людьми экзарха. Если они прознают об этих станках,
они тут же навяжут их нам, чтобы испортить цену и прогнать половину
мастеров за ненадобностью.
А дядя Даттама насупился и сказал:
- Нынче в Варнарайне души чиновников почернели от алчности, а зубы
народа почернели от лотосовых корней. Люди наследника, как оборотни, пьют
кровь народа и сосут его мозг. В почетной охране наместника - две тысячи
головорезов, рыщут по деревням и понуждают людей усыновлять чиновников...
Луга и поля исчезают из земельных списков, общие амбары пустеют, и народ,
будучи не в состоянии прокормиться, вынужден заниматься торговлей. Скоро в
Варнарайне не останется свободных людей. Увы, страшно подумать, - что
будет после смерти государя?
И, взяв модель из рук Даттама, спалил ее в жертвенном костре
небесному кузнецу Меренику.
Вечером дядя спросил племянника:
- Говорят, в столице ты связался со скверными людьми, которые делают
деньги в обход государства?
- Я изобретатель, - сказал Даттам, - и если выйдет так, что мои
изобретения нужны только бесам, я буду работать на бесов.
На следующий день Даттам пошел заверить подорожную. Казалось бы -
пустяковое дело, а чиновники в управе вдруг стали кланяться, как
болванчики, и отвели Даттама в кабинет ко второму секретарю наместника,
господину Харизу.
Ах, какой кабинет был у господина Хариза!
Яшма тушечницы белая, как бараний жир. Стол в золоте, на стенах
гобелены, на гобеленах красавицы, от которых рушатся царства, перед
гобеленами столик в золоте и нефрите, вино и фрукты, черепаховая шкатулка
с благовониями: все, знаете ли, совершенно неподобающее чину и
присутственному месту. Надо сказать, что Хариз был тот самый чиновник,
который много нажился на Государевом Дне, но благодаря своей
матери-колдунье избегнул правосудия.
Сели, стали беседовать. Хариз все знал о Даттаме: поздравил его с
успехами в учении, - будущий, как говорится, опора трона, слуга народа, -
и вдруг вынул из черепаховой шкатулки часы-яичко.
- Какую, - говорит, - гадость написали: будто вы эти часы сделали в
насмешку. Мол, епарх отдает деньги в рост. Часы считают время, а он на
времени наживается: и то, и другое неправильно...
Даттам побледнел и стал глядеть на гобелены. Говорили, будто Хариз
решает за наместника все дела, городскому судье протоколы приносит на
подпись пачками, а допрашивать любит прямо рядом с кабинетом, за
красавицами, от которых рушатся царства. А господин Хариз взял персик и
стал очищать кожицу. О слушатель! Разве справедливый человек, когда зубы
крестьян почернели от весенних кореньев, будет есть тепличный персик?
- А что вы, - спросил секретарь Хариз, - думаете о механизмах вообще?
Даттам ответил:
- Разве можно улучшить совершенное? Государь установил церемонии,
расчислил цены, учредил цеха и села. Если бы государству требовалось вдвое
больше, скажем, фарфоровых ваз, то людей в фарфоровом цеху было бы вдвое
больше, или работали бы они не треть дня, а две трети. Но государство
заботится не о вещах, а о людях, которые делают вещи. Если ныне удвоить
производительность труда, то куда же деть лишних рабочих?
- Это похвально, - сказал господин Хариз, - что в таком молодом
возрасте вы думаете лишь о благе ойкумены. Я слыхал, вы построили
водоотливное колесо... А вот епарх вашего цеха и в самом деле берет
взятки. Ах, если бы такой человек, как вы, были на его месте...
И господин Хариз любезно протянул очищенный персик юному гостю. Надо
сказать, что никто из мира людей подслушать этого разговора не мог. Но в
левом углу на полке стояли духи-хранители; господин Хариз побоялся
оскорбить небо и потому предложил персик, что на языке плодов значит
"десять тысяч". Но Даттам был непочтителен к богам и сказал:
- А сколько получат мастера?
Господин Хариз удивился:
- Вы же сами заметили, что они больше трудиться не станут.
- Я подумаю, - сказал Даттам.
Тут глаза Хариза стали как дынные семечки.
- Э, господин студент, что ж думать над очищенным персиком? Сейчас не
съешь - через час испортится.
Даттаму делать было нечего, он съел персик и откланялся с подорожной.
Только ушел - из-за гобелена с красавицами вышла старуха, мать
Хариза. Цоп, - косточку от персика, бросила ее в серебряную плошку,
посмотрела и говорит:
- В этом юноше три достоинства и один недостаток. Достоинства таковы:
душа у него - пустая: вечно будет желать, чем наполнить. Любит число и
разум: людей жалеть не будет. Таит внутри себя беса, - вечно, стало быть,
будет снаружи... Недостаток же один: судьба его - с Рехеттой и твоими
врагами. Он в душе решил: ты его сделаешь епархом цеха, а он тебя
обманет...
А у господина Хариза был близнец, только он сразу после родов умер.
Старуха кликнула близнеца, пошепталась с ним, стукнула в лоб косточкой от
персика:
- В златом дворце - златой океан, в златом океане - златой остров, на
златом острове - златое дерево, на златом дереве златые гранаты, в златом
гранате - златой баран, в златом баране - покой и изобилие... Иди к тому
океану, принеси мне того барана. А при входе предъявишь пропуск Даттама.
По приезда Даттама вызвал к себе начальник училища и спросил:
- Господин студент, отчего вы отлучились накануне экзаменов?
- Но вы мне предоставили отпуск для устройства домашних дел, -
изумился Даттам.
Начальник училища выпучил глаза и закричал:
- Как вы смеете такое говорить! Никакого отпуска предоставлено не
было! Самовольно покинув училище, вы лишили себя права сдавать экзамены!
Даттам кинулся к Харсоме. Того не было. Даттам побежал к Арравету.
Арравет принял его в гостиной: шелк, как облачная пелена, не стены -
золотая чешуя, в левом углу сейф - золотой баран с драконьим глазом.
Арравет написал письмо начальнику училища, запечатал и отдал Даттаму:
- Этот дурак не знал, кому чинит гадости. Успокойся, завтра же тебя
восстановят!
Помолчал и добавил:
- Эти негодяи, приспешники Падашны, думают, что им все позволено. Но
нельзя безнаказанно издеваться над законами судьбы и природой человека.
- А в чем природа человека? - спросил Даттам.
Арравет допил вино, распустил золотой шнурок у шеи:
- Человеку свойственно стремиться к собственности, и люди
объединились в государство затем, чтоб оно гарантировало каждому
сохранность его имущества.
Даттам расхохотался.
- Вы напрасно смеетесь, - сказал с досадой Арравет.
- Это не я, - возразил Даттам, - это государь Иршахчан смеется.
Арравет помолчал, вдруг кивнул на барана в углу:
- Полевка - не мангуста. Наследник Падашна - не Иршахчан. Вот,
допустим, господин Хариз. Кажется - словно чародейством человек на
свободе. Но в столице чародейства давно не бывает. А на самом деле каждый
шаг его известен. И делам наследника опись готова.
- Да, - сказал Даттам, - уж больно народ на них жалуется.
Арравет даже рассердился:
- Народ - это что! И уронят, и наступят... От собачьего лая гора не
обвалится... А вот что в Варнарайне берут - да не дают, крадут - а не
делятся...
Помолчал, а потом:
- Законы природы нельзя нарушать вообще. А законы общества нельзя
нарушать безнаказанно. Можно долго голодать или болеть, но потом придется
выздороветь...
Вышли в сад. Заколдованный мир: высятся стены там, где по описи
пустошь для выездки лошадей водяные орхидеи струят изысканный аромат, на
воде резной утиный домик... Даттам вздохнул и спросил:
- А сколько, господин Арравет, под вашим садом земли?
Арравет ответил:
- Вдвое больше, чем под шестидворкой. Целых полторы иршахчановых
горсти.
А пока Арравет и Даттам гуляли по заколдованному саду, в саду
государевом двое стражников близ златого дерева развели костерок и
принялись, чтоб не пропадало время, вощить башмаки. Вот один из них,
молодой и из деревни, обтоптал башмак, поглядел на дерево и говорит:
- А чего врут? В гранате, мол, баран, в баране - изобилие. Нет тут
никакого златого барана, один златой гранат.
- Дурак, - отвечает ему тот, кто постарше, с усами, как у креветки.
Баран - это же символ.
- Символ чего?
- Изобилия.
- А гранат?
- А гранат - символ барана.
- Не вижу я барана, - вздохнул деревенский.
Вот они вощат башмаки и пьют вино, и вдруг деревенский как закричит:
- Вот он, баран!
Однако, то был не баран, а просто соткалось из воды одноногое и
одноглазое - и - ужом по дереву. Усатый стражник онемел, а деревенский
схватился за лук и выпустил одну за другой, по закону, три гудящие стрелы:
с белой полоской, с желтой полоской, с синей полоской. Злоумышленник
вскрикнул и исчез. Подбежали - нет никого, только валяется персиковая
косточка, да пропуск в сокровищницу, как дынная корка. Креветка подобрал
этот пропуск и вдруг говорит:
- Да я же этого человека знаю! Как есть колдун.
А младший пересчитал гранаты и говорит:
- Гранаты все на месте. А вот интересно знать, можно украсть барана
без граната? Или гранат без барана?
Вечером Даттам вернулся к Арравету. Вошел в аллею: меж резных окошек
свет, на террасах копошатся, как муравьи на кипящем чайнике, желтые
куртки... Даттама притащили в гостиную, там все вверх дном, сейф в виде
золотого барана раскурочен, и лицо у Арравета, как вареная тыква. Один
стражник пригляделся к Даттаму и вдруг ахнул:
- Стойте! Это ж колдун! Хотел стащить золотой гранат с дерева
справедливости, да растаял в воздухе. Только с документом чары ничего не
смогли поделать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг