горожанин думает, что у него нет "я", если нет дома и лавки. Человек
уверен, что его "я" есть его имущество, и когда он умирает, на тот свет за
ним отправляют все составные части этого "я" - одежду, оружие, утварь... -
Советник помолчал и грустно добавил: - И добиться в такой стране
благосостояния - это все равно, что добиться учености в мире, где книги
жгут со смертью автора.
Арфарра внезапно закашлялся. Прибежал монах. Ванвейлен терпеливо
ждал, пока советник пил теплый и склизкий настой морских желудей.
- А что значит "я" для вас, господин советник?
Арфарра помолчал, потом произнес:
- "Я" - это такое условное слово, которое получает значение лишь в
акте речи, и значением которого является лицо, произносящее речь.
Королевский советник закутался в плащ.
- Господин Ванвейлен, - сказал он. - Буду с вами откровенен. Вы не
раз становились на мою сторону. Почему же вы сегодня сделали все, чтобы
спасти от казни Марбода Кукушонка?
- Но ведь он невиновен, - сказал Ванвейлен.
Арфарра вздохнул. Он понял, что все-таки имеет дело с дикарем.
Дикарем, который и хотел бы соврать на божьем суде, да не смеет, потому
что думает, будто его тут же поразит молния.
Ванвейлен возвращался в свой городской дом задумчивый и невеселый.
Вокруг обустраивались на Весенний Совет: Ванвейлен впервые сообразил,
почему в Мертвом Городе нет деревьев: их все время вырубали на палисады,
частоколы и костры.
В самой Ламассе было людно и весело. Нищий монашек-ятун привязался к
Ванвейлену, клянча погадать. Ванвейлен кинул ему монетку и спросил, мудрый
ли человек советник Арфарра. Нищий спрятал монетку и сказал:
- Мудрому человеку, однако, не пристало быть при королевском дворе.
Ванвейлен доехал до своего городского дома. Дом раньше был пекарней и
лавкой. Тын вокруг был прочный и гладкий; городские цеха запрещали иметь
зазывные вывески и иным способом отбивать покупателей друг у друга. На
воротах бывшей лавки висел, впрочем, щит с бронзовым навершием. Городская
ратуша раздала для украшения щиты, захваченные в битве против далянов,
когда, по словам горожан, "третьи стали первыми".
Ванвейлен спешился во дворе. У коновязи ели овес два незнакомых
недорогих коня: саврасый и вороной с белой отметиной. Ванвейлен вгляделся
в шитье на переметной суме - два лося с длинными переплетенными шеями,
"травяное письмо". Гонцы от графа Арпеша, стало быть, известия о Бредшо
после двухнедельного перерыва.
Ванвейлен взбежал в обеденный зал. Пятеро землян сидели вокруг
дубового стола и вид у них был такой, про который говорят: и пест
сломался, и ступка треснула...
- Бредшо?! - спросил Ванвейлен, увидев письмо.
- С Бредшо пока все в порядке, - ответил Хатчинсон.
А Стависски влепил кулаком по столу и сказал:
- О, боже мой! Какие мы идиоты! Страшно думать, что с нашим кораблем
делают в империи!
12
ИЗ ДНЕВНИКА БРЕДШО:
"1-й день Суюн третьего месяца.
Вот уже вторую неделю, как я путешествую с Даттамом, самым крупным
торговцем королевства и побратимом короля.
Официальная цель нашей поездки состоит в том, чтобы судиться с
общиной бога-рудокопа Варайорта. Есть где-то в горах серебряный рудничок,
на который Даттам положил глаз. Земля вокруг рудничка принадлежит
дружественному Даттаму графу какому-то, но - вот загвоздка, - сама община
рудокопов свободна. Рудокопы люди серьезные, потомки каких-то не то
разбойников, не то повстанцев, и в конце предыдущей династии заимели от
государства договор, согласно которому не продадут себя никому, пока
"стоит белое озеро и белая скала", - имеются в виду озеро и скала на
островке.
Словом, дело Даттама весьма безнадежно, - несмотря на всю его
жадность, озера ему не выпить, а крестьяне здешних мест весьма
консервативны и условий таких договоров, об озерах и скалах,
придерживаются буквально.
3-й день Суюн третьего месяца.
Я долго думал, что покупает Даттам, и понял. Он покупает на этот раз
военную силу. А если такой человек, как Даттам, покупает военную силу, это
значит, что скоро на нее будет большой спрос, и скоро воины будут
приносить самый большой барыш.
За тонкостанную девицу сеньоры продают Даттаму самих себя, в надежде
на щедрость хозяина, а паче того - в надежде на грабежи под его
руководством.
7-й день, Ишан, третьего месяца.
Все наши спутники преданы Даттаму безраздельно, не считая эконома
Шавии. Это тот человек, который раньше управлял в здешних местах землями
храма.
По Шавии можно составить живое представление о манерах чиновника
империи. Считает своим долгом беседовать со мной, как с дикарем и
ребенком, о могуществе страны Великого Света. При этом рассказывает такие
вещи, которые я на месте империи прятал бы глубоко в шкафу: ну зачем, в
самом деле, разъяснять, как по приказу императора Аттаха партию либералов,
вздумавших разрешить частным людям продавать и покупать землю, закопали в
эту самую землю вниз головой: вы, мол, хотели перевернуть мир вверх
ногами, так попробуйте на своей шкуре.
Сегодня за завтраком я заметил, что могущественная страна вряд ли
потеряет и земли за океаном, и приморские районы, и Шавия, пожав плечами,
надменно возразил мне, что империя не желает отвоевывать их обратно, хотя
может это сделать с легкостью. Я расхохотался, а глаза Шавии стали как
дынные семечки:
- Вы заметили, что морская и речная вода на языке богов называются
по-разному? Между морским и речным такая же разница, как между женским и
мужским, правым и левым, правдой и ложью. Государь умеет приручать реки.
Прирученные реки именуются каналами, орошают поля и перевозят грузы. А
морская пучина? Недаром ее сравнивают с богатством: она так же изменчива и
так же губит человека.
Я отвечал ему, что в моем краю торговцы плавают и по рекам, и по
морям.
- Это потому, что у вас вместо государства одни народные собрания.
Вне государства торговца трудно заменить, а зачем торговец внутри
государства? Что делает торговец? Разве он производит вещи или указывает,
как это делать? Нет. Он перекладывает вещи с места на место. Но ведь
стоимость товара зависит от количества вложенного в него труда. И
количество этого труда не может измениться от места, где товар продается.
И торговец продает товар не за стоимость, а за цену. А что такое разница
между ценой и стоимостью, как не украденный торговцем чужой труд? Торговец
не может быть честным. Другое дело государство. Оно может собрать рис в
одной провинции, увезти в другую и распределить там все по стоимости, безо
всякой прибыли.
Я изумился до чрезвычайности:
- Шавия, вы же сами торговец! Как можно жить и считать себя вором?
- Что ж! Хорек живет и кур ворует. Однако, если он забудет при этом,
что он вор, будьте уверены - подлинные хозяева ему напомнят.
- В одной нашей поэме, - сказал я, - тоже написано:
Война, торговля и пиратство, -
Три вида сущности одной.
Шавия необычайно оживился.
- Верно! - воскликнул он. - И кто же это сказал?
- Представьте себе, - ответил я, облизнувшись, - это сказал черт."
На следующий день Бредшо подъехал к Шавии. Тот ехал в одиночестве, на
сером муле с серебряной попоной. Зеленый шелковый паллий свисал мешком до
земли, на руках, несмотря на теплый день, у него были заячьи рукавички,
вывороченные мехом наружу. Глаза у эконома были опухшие, зеленые и
отчаянные. Бредшо стал расспрашивать его о Даттаме.
Шавия чуть оживился.
- Вы каким языком лучше владеете? Как вам рассказывать - по-вейски
или по-аломски?
- Как вам удобнее, - ответил Бредшо.
Шавия оглядел заморского торговца. На Бредшо был парчовый кафтан с
плетеной тесьмой, стянутый серебряным шнуром, красные штаны и поверх
кафтана - легкая кольчуга, подарок Даттама. За спиной, - меч с серебряной
перекладиной, сафьяновые сапожки. Конь под Бредшо был серый, с белой
полосой по хребту, и заморский торговец уже выучился ловко на нем ездить.
"Впрочем, какой торговец, - подумал эконом Шавия, - это если нельзя -
торговец, а если можно - разбойник. У простых народов эти две вещи
неотличимы, это только в королевстве вроде здешнего рыцарям запрещено
торговать, а позволено лишь грабить".
- Когда-нибудь, - усмехнулся Шавия, - я вам расскажу по-вейски, а
сейчас лучше расскажу так, как в замках рассказывают. - Итак, - сказал
Шавия, - двенадцать лет тому назад король держал Весенний Совет, и рыцари
со всего королевства съехались для охоты, игры и пиров.
Однажды король пировал под дубом и вдруг спросил:
- Что это - словно лепестки вишни усеяли небо? Что это - словно белый
туман окутал землю?
Старая женщина ему ответила:
- Это не лепестки вишни, это - белое шитье на белом плаще всадника.
Это не белый туман: это пар от ноздрей серебряного иноходца.
И все увидели, что к королю по полю едет юноша, трижды семи лет, с
золотыми глазами и белыми волосами.
А старая женщина погадала и продолжала:
- Этого юношу зовут Даттам Золотоглазый, и он из рода Золотого
Государя и из страны Великого Света. Прием "дракон взлетает в небо", прием
"лев кидается на зайца", прием "рысь поднимает хвост", прием "лосось
совершает прыжок" и многие другие приемы с мечом и копьем ему известны, и
еще он столь же искусен в колдовстве. А когда он дерется, один глаз
вкатывается вглубь, а другой наливается вишневым цветом, и собаки на
рукоятке его меча поднимают победный лай. Сын мой! Вели ему уехать, ибо
мало хорошего приходит из страны Великого Света!
Даттам поднес королю удивительные подарки. Самым лучшим из них была
серебряная ветка с тремя золотыми гранатами. Гранаты были сплетены из
тончайшей золотой сетки, и в сетке сидели рубиновые зерна. Тот, кто имел
эту ветку, не чувствовал ни холода, ни жажды, а в темноте она освещала
путь ярче морского апельсина.
Старая женщина сказала:
- Сын мой! Не принимай этих даров, потому что люди из страны Великого
Света хитры, и как бы этот юноша не попросил такого ответного дара,
которого у тебя нет.
Но королю очень понравилась ветка, и он ответил:
- Мало ли у меня земель и воинов? Нет такой просьбы, которую я бы не
выполнил.
На следующий день на пиру король спросил:
- Даттам! Проси о чем хочешь: земли, или рабов, или золота.
Даттам встал, поклонился и сказал:
- Я не осмеливаюсь ничего просить у тебя, король. Однако, если тебе
угодно, продай мне зерна. Мое войско в стране Великого Света испытывает
голод, и мне надо его накормить.
На щеках короля выступили два пятна синих, и сверху - два пятна
красных, и он сказал:
- Недобрый колдун подучил тебя просить невозможного. Разве я барсук,
который копит запасы?
Тогда юноша улыбнулся и спросил:
- А что же ты делаешь, если в стране голод?
- Я иду войной на соседей, - ответил король. - Но недостоин тот
королевского звания, кто предпочитает быть мошной, а не королем.
- Хорошо, - сказал Даттам. - Тогда дай мне полномочия королевского
инспектора, чтобы я мог объехать здешние земли и купить зерно у того, у
кого оно есть.
Король рассмеялся, справился по старым записям и пожаловал ему плащ и
яшмовую печать.
Через три месяца юноша вернулся к королю, и все поразились его
хитрости. Конечно, ни в одном замке он не купил зерна, потому что никто
тогда не считал подобающим добывать трудом то, что можно добыть мечом.
Однако, под этим предлогом он был принят в каждом замке и свел дружбу с
теми, кто враждовал друг с другом.
Прошло два года - юноша вернулся в королевство. Глаза его погасли,
как треснувшая яшма. На нем было зеленое платье монаха, он ходил,
прихрамывая, и был как человек, у которого сломался меч и раскололось
копье. И у него больше не было войска, которое надо кормить, потому что
оно потерпело поражение.
Король позвал его сказал:
- Даттам! Проси у меня, чего хочешь!
Даттам усмехнулся и сказал:
- Чего мне просить, монаху и побежденному? Зачем мне золото, если у
меня нет дружины, которой я мог бы его раздать? Зачем земли, если я не
могу построить на них замка, из которого я мог бы грабить прохожих? И я
дал зарок: не носить никогда белого цвета моих войск, не есть мяса барсука
и не класть руку на рукоять меча.
- А зарок здешний, это знаете, что такое? - прибавил Шавия. - Это
похоже на личный талисман. Один знатный человек сам, допустим, отыщет
личного бога, а другой положит себе запрет, какой взбредет в голову: не
носить, скажем, меча за спиной, а только у пояса, или не угонять скота в
первый день первой луны.
И Шавия устроился поудобней на своей попоне: он невольно оживился,
глаза его заблестели: видно было, что он любит и умеет рассказывать - хотя
бы по-аломски.
"- Чего же ты хочешь? - спросил король.
Даттам вздохнул.
- Мне теперь надлежит думать не о себе, а об интересах бога. Я дал
обет: построить в Варнарайне храм Шакуника, и украсить его мехами. Я
снарядил за мехами лодки в Шебем, но цехи запрещают морякам наниматься на
эти лодки.
Тогда король собрал старейшин цехов и сказал им:
- Я узнал, что люди из северных ущелий весной нападут на нас. Я не
выпущу в море ни одной лодки до тех пор, пока не получу с каждой такой
оброк, какой сочту нужным. Что же до лодки Даттама - пусть плывет по
обету.
После этого все стали сдавать Даттаму деньги, чтобы он закупил на них
меха, и половину денег Даттам брал себе за услугу. И говорили, что в этот
год на деньгах других людей Даттам нажил себе триста тысяч ишевиков.
Когда лодки возвратились, старшина морского цеха встретил Даттама с
настоятелем храма, плюнул в них и сказал:
- Боги наказывают за корысть. Нет такой удачи, за которой не
следовало бы несчастье, и еще не было такого, чтоб те, кто чрезмерно
разбогатеет, не были б повешены за измену королю, а их имущество не
отобрано в казну.
Настоятель храма понял, что тот прав, и стал упрекать Даттама в
чрезмерной страсти к наживе. А тот сорвал свою зеленую ряску, бросил
посреди улицы и сказал:
- Разрешите меня от зарока носить эту бесову рясу, и я знаю, как
помочь несчастью.
Настоятель разгневался и сказал:
- Если ты нарушишь зарок, тебя велено было повесить, как повесили
Бажара. Однако вижу я, что мышь всегда найдет, где прогрызть половицу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг