- Да потому, что крейсер предвоенной постройки, фотография сделана,
скорее всего, после зачисления в строй, справочник готовился тоже перед
войной и вышел в шестнадцатом... - пояснил Воронцов. Несмотря на то, что
изображение на экране рисовало корабль во всех деталях и подробностях, и
сам Воронцов и, следуя его примеру, остальные предпочли выйти на крыло
мостика, посмотреть на артефакт "живьем", через нормальную оптику
биноклей.
На самом деле "артефакт" - первый материальный объект из ставшего
реальным прошлого. Подтверждающий, кстати, не только подлинность
межвременного перехода, но и то, что попали они в настоящее, то есть
собственное прошлое, а не какое-нибудь параллельное.
Вряд ли в иной реальности гоняют по морям крейсера, один к одному
соответствующие нашим справочникам.
Воронцов хотел послать рассыльного с вахты за оригиналом германского
"Ярбуха", но с ходового мостика крейсера замигал ратьеровский фонарь.
- Просят показать флаг, - прочитал сигнал Воронцов и приказал поднять
американский. - Что они там дальше молотят? Ага... Ваше имя, порт
приписки, пункт назначения...
- Чего это они? - удивился Берестин. - Война вроде кончилась...
- Еще не факт, - сквозь зубы бросил Воронцов. - Отвечаем: "Валгалла,
Сан-Франциско, идем в Стамбул..."
И тут же выругался. Запоздало, потому что сигнальщик уже защелкал с
невероятной скоростью шторками сигнального фонаря.
- Черт! Как же это я?.. Будет нам Стамбул, если год здесь
действительно шестнадцатый... Надо бы - Лиссабон, что ли...
Крейсер сблизился с "Валгаллой" меньше, чем, на милю, с его мостика,
снизу вверх, рассматривали пароход в бинокли пять или шесть офицеров, у
лееров вдоль борта столпилось десятка три матросов.
Наверное, их удивлял вид проносящегося мимо огромного белоснежного
лайнера, безмолвного и пустынного, как "Летучий голландец", ибо тесная
группка людей на мостике выглядела не то, чтобы жалко, а слишком уж
несоизмеримо с размерами и назначением трансатлантика. Да вдобавок,
наверняка кто-то из штурманов тоже сейчас листает справочник, чтобы
выяснить, что это за "Валгалла" такая прет полным ходом через
непротраленные до конца воды.
- Нет ли у вас свежих газет? - просигналил крейсер.
- Сожалею, но мы уже третью неделю в море, - ответил Воронцов и в
свою очередь спросил с чисто американской бесцеремонностью: - Прошу
разрешить спор штурмана с капитаном, кто вы - "Сидней" или "Девоншир"?
- Сочувствуем, но мы "Саутгемптон". Счастливого плавания! - ратьер
мигнул в последний раз, и крейсер, отваливая влево, остался за кормой
"Валгаллы".
- Слава те, господи, - то ли в шутку, то ли всерьез перекрестился
Воронцов. - Обошлось...
- А если бы нет?
- Приказали бы остановиться, высадили досмотровую партию... Как
минимум, выяснить, кто из нас сумасшедший... И в самом деле, там союзники
Дарданеллы штурмуют, полсотни линкоров и крейсеров садят по фортам прямой
наводкой, вся морда в кровавых соплях, а мы в Стамбул, да еще с кучей
оружия на борту...
- Слушай!.. - Новиков вдруг воззрился на Воронцова в полном
изумлении. - Откуда у тебя вообще этот Стамбул выскочил? Мы о нем вообще
хоть раз говорили? Почему действительно не Марсель, не Лиссабон?
Воронцов поцокал языком, почесал затылок, вздохнул сокрушенно, явно
придуриваясь.
- Точно не говорили? Вот черт, а я совершенно был уверен, оттого и
вырвалось. Нет, ты меня не разыгрываешь? И в Стамбул честно не собирался?
Новиков в который уже раз убедился, до чего хитрый и злокозненный
мужик достался им в товарищи. Прямо Хулио Хуренито какой-то. Великий
провокатор из одноименного романа Эренбурга.
- Может, ты заодно скажешь, что бы мне, к примеру, могло понадобиться
в том клятом Стамбуле? - стараясь попасть в тон, небрежно так осведомился
Андрей.
- Ну, я бы сказал, что если уж всерьез устраиваться в этом вот мире,
так начинать надо непременно оттуда. А откуда же еще? С Владивостока,
конечно, тоже можно, но эффект не тот...
- Вы что, сговорились? - недобро прищурившись, спросил Левашов, по
воле случая оказавшийся единственным слушателем их ильфовско-бабелевского
диалога. Остальные на противоположном крыле мостика болтали о чем-то
своем.
- Да тут, понимаешь, совершенно случайно все получилось. Сам
удивляюсь и думаю, чего это мы вдруг про одно и то же заговорили? А ты
тоже так думаешь? - Воронцов не знал о содержании недавней беседы и,
ерничая, не подозревал, какие болезненные струны задевает.
Не давая Левашову завестись по новой, Новиков увлек его и Воронцова к
основной группе.
- Не здесь об этом говорить. Время обеденное, и дамы наши продрогли
на ветерке. Пошли-пошли, перекусим, а там и мнениями обменяемся...
Воронцов все же сначала вернулся в рубку, лично убедился, что на
полсотни миль вокруг океан чист, и лишь отдав необходимые указания ходовой
вахте, не спеша и по привычке высматривая хозяйским глазом, нет ли где
какого беспорядка, направился в малую кают-компанию.
...Как ни старался Новиков спокойными, логически обоснованными и
базирующимися на огромном фактическом материале доводами разубедить
Левашова, ничего не получилось. Упершись, Олег любое свое возражение
сводил все к тому же: отцы и деды революцию делали и защищали, только она
позволила России превратиться в великую и процветающую державу - "от сохи
до космических полетов" - и раз народ революцию поддержал, идти против
него нравственно и юридически преступно. И ссылался на графа Игнатьева,
графа же Алексея Толстого и еще многих дворян и интеллигентов, принявших
революцию.
- А тем более, если мы, такие как есть, станем сейчас против народа
воевать, с нашими биографиями и нашими нынешними возможностями... Это...
Даже не знаю, как назвать. Мало, что предательство, так и подлость же
какая! Против народа, против крестьян голодных и раздетых - современным
оружием! Не может быть, что все они не правы были, а ты один сейчас
прав...
Остальные в спор пока не вмешивались. По разным причинам. Ирина и
Сильвия считали, что не имеют в данном случае права голоса, Наташа -
потому, что молчал, смутно улыбаясь, Воронцов, Шульгин и так знал, чем все
кончится, а вот почему не поддержала Олега Лариса, оставалось загадкой.
- Чего это тебе именно моя правота или неправота далась? - с
печальным вздохом ответил на страстную тираду Андрей. - Ты там, где мы с
Алексеем и Димом побывали, не был. Сам ничего не видел. Но не в наших же,
в конце концов, впечатлениях дело. Вон Лариса не так давно Конквеста всего
прочла, "Русскую смуту" Деникина, еще много чего. У нее спроси. Говоришь,
народ красных поддержал? Не так уж, чтобы... Смогли бы двести тысяч
офицеров против ста шестидесяти миллионов пять лет воевать? А махновцы,
антоновцы, зеленые просто и красно-зеленые казаки, кронштадтские моряки -
не народ, выходит?
Дальше. Сколько после двадцатого года жертв в том самом народе было?
Начиная с деда воронцовского? Солженицын пишет - шестьдесят миллионов! Ну,
пусть десять, пусть пять, - согласился он, увидев протестующий жест
Левашова. - И война Великая, она же Отечественная! Еще
двадцать-тридцать... Так? А не стоит ли, чтобы этих жертв не было,
чуть-чуть в другую сторону пострелять? Те, кто вместе с Марковым нашим
Перекоп штурмовали, знали, на что шли. Крым взяли и уж покуражились! Куда
там фашистам. Пацанов-юнкеров, женщин, отставных генералов-стариков
тысячами из пулеметов рубили и в рвы сваливали. Спроси у Алексея, он
расскажет...
В чем хочешь меня обвиняй - от снобизма до цинизма и так далее, но я
уверен - если с красной стороны на десяток тысяч больше погибнет, в
"последнем и решающем", а взамен этого сорок миллионов уцелеет, в том
числе сотни тысяч самых образованных, честных, умных, каких и сейчас на
нашей бывшей Родине дефицит страшенный - никто не прогадает. А твой так
называемый "народ" - в кавычках говорю, потому что ты к нему зачем-то
причисляешь наиболее темную и неосмысленную часть, вместо того, чтобы по
лагерям гнить и на колхозной барщине вкалывать, заживет не так, как
очередной дядя в очередном докладе повелит, а по способности... Сиречь в
меру ума, воли и квалификации... Хочешь, дам Аверченко почитать? У него
про это простыми словами сказано.
Левашов всегда старался избегать длительных дискуссий с Новиковым
именно потому, что тот ухитрялся находить такие обороты речи и повороты
сюжета, что возражать по существу ему не получалось. Хуже того, Андрей
обладал способностью заводить оппонента в такие дебри, что тот полностью
терял нить, сначала спорил с мало относящимися к вопросу посылками
Новикова, а потом и с самим собой.
И чем больше Олег ощущал свою правоту, тем сильнее в нем закипало
глухое раздражение от бессилия ее доказать, а потом это раздражение
трансформировалось в неприязнь к Андрею. Иногда довольно длительную и
стойкую.
Вот и сейчас... Очевидно уже, что Новиков подводит его к какой-то
одному ему видимой точке, чтобы завершить спор очередным макиавеллиевским
пассажем, наверняка для него, Олега, унизительным.
По коротким репликам, а главное, по выражению лиц друзей он понимал,
что все они на стороне Андрея. А иначе и быть не могло. Берестину больше
всего на свете хочется еще повоевать, а поскольку профессионалу повторять
уже раз отгремевшие кампании нет никакого интереса, вот он и возмечтал! В
роли вождя победоносного Белого воинства въехать, чем черт не шутит, в
Кремль на белом коне!
Воронцов, став крупным судовладельцем, конечно, предпочитает единый
капиталистический "свободный мир", без границ, противостоящих блоков и
классовой борьбы, а на судьбы народов ему наплевать. Опять же
репрессированный дедушка-белогвардеец?
С Сашкой все ясно - авантюрист, и этим все сказано.
Значит, в любом случае он остается в одиночестве. И даже Лариса...
Она-то почему медлит? Или ей как историку просто интересно посмотреть иную
линию событий? Да и предыдущая жизнь в СССР получилась у нее слишком уж
невеселая...
Левашов почувствовал, что у него задергались губы и внезапная,
иррациональная злость пополам с отчаянием - совсем не только от проигрыша
в не первом уже споре на подобные темы - охватывает его, и нет сил
удержать себя в руках.
С ним сейчас происходило нечто похожее на аффект, вроде как у
Александра Матросова или, к примеру, народовольцев, из-за почти
абстрактной, недоказанной и недоказуемой идеи кладущих "на алтарь" свою
единственную и неповторимую жизнь.
Новиков понял это слишком поздно. Хотя ведь должен был понимать,
давно видел, что Левашов от непосильных нагрузок, глубокого, неважно, что
неоправданного, чувства вины за случившееся - мол, если бы не его
устройство, ничего и не случилось бы - находится на грани острого невроза,
чтобы не сказать хуже.
Левашов опустил руку в карман и сказал неожиданно тихо:
- Не наигрались еще с судьбами людскими? Все вам мало? Так лучше
сразу поставить на всем точку... - все увидели на его ладони золотой
портсигар Ирины.
Раньше других поняв, что это может означать, Ирина подалась вперед,
будто в попытке остановить, да так и замерла.
- Включу сейчас, и вышибет нас куда-нибудь в палеозой, там и
экспериментируйте...
Элементарная ошибка произошла в мозгу Левашова. По-научному выражаясь
- дистресс. От невозможности найти компромисс между "личным и
общественным", между старой дружбой, судьбой компании и судьбой "мировой
революции"...
Одно движение пальца, и...
Спас положение Шульгин. В который уже раз. Да никто другой и не смог
бы ничего сделать. Это как с самоубийцей, балансирующим на карнизе
небоскреба. Одно неосторожное слово, жест спасителей - и все!
Сильвия была слишком далеко, Ирина - прямо у него перед глазами, даже
намек с ее стороны на попытку помешать мог вызвать непроизвольную реакцию
Левашова. А Шульгин успел. Как и тогда, с пришельцами в Москве. Никто
ничего не понял, только Олег с недоумением уставился на свою пустую
ладонь, с которой испарился роковой пульт.
- Знаешь, Олег, - совершенно невинным тоном сказал Сашка, едва
заметно улыбаясь, - а я ведь знаю приемлемый выход...
Все уже давно привыкли к его фокусам, но сейчас даже Новиков выглядел
удивленным. Правда, удивило его не то, как Шульгин сумел изъять опасную
игрушку, а то, что с сигареты, которую он манерно, двумя пальцами поднес к
губам, в процессе акции не свалился довольно длинный столбик белого пепла!
Левашов перевел взгляд со своей ладони на Сашкины руки, одну - с
сигаретой, другую - спокойно лежащую на льдисто поблескивающей крахмальной
скатерти. И неожиданно рассмеялся, не совсем, впрочем, нормально, с
каким-то повизгиванием. Но кризис, судя по всему, миновал.
Берестин сунул в опустевшую ладонь Олега фужер. Тот машинальным
движением сжал пальцы, еще раз посмотрел на свою руку, будто по-прежнему
недоумевая по поводу случившегося, залпом выпил, не поняв даже, что
именно, после короткого размышления переломил длинную хрустальную ножку,
обломки положил на тарелку.
- Что ты сказал? Какой выход?
Все дружно сделали вид, что ничего не произошло, что застольная
беседа продолжается без короткого перерыва, чуть не поставившего крест на
всех надеждах и планах.
- Да совершенно простой, оттого и гениальный. Ты уверен, что
большевики правы, народ за них, миллионы мужиков и пролетариев переполнены
энтузиазмом. "Не спи, вставай, кудрявая..." - напел он несколько фраз из
соответствующего марша. - О'кей! Мы, - Шульгин округлым жестом обвел
салон, причем сделал это так виртуозно, что как бы отсек от круга
единомышленников Сильвию, Ирину и Ларису, не желая брать на себя
ответственность за их политическую позицию, - мы убеждены в
противоположном: как раз подлинный народ означенных большевиков хотел бы
видеть в гробу, но в этом желании или окончательно не разобрался, или
надеется, что их скинут без его непосредственного участия. Вся беда в том,
что когда разберется - поздно будет... Вот я и предлагаю джентльменское
пари. Я, Андрей и прочие желающие играют белыми. Как бы в шахматы.
Ты, хоть один, хоть со своими единомышленниками, - взгляд Шульгина
мельком коснулся Ларисы и вновь уперся в глаза Левашова, - играй красными.
Лично никто из нас в боях участвовать не будет, но имеет право оказывать
любую помощь своим... фигурам. Техническую, финансовую, идейную. И ты, и
мы играем в открытую, пользуемся на равных всеми возможностями "Валгаллы".
Ограничение одно - не раскрывать планы партнера своим... подшефным... Ну и
берем на себя обязательство максимальной гуманизации конфликта -
соблюдение концепций, недопущение массового террора и так далее. Если ты
действительно прав и сумеешь победить - виват! Начнешь, если угодно,
строить "гуманный социализм"...
Лицо Шульгина вдруг приобрело задумчивое выражение. Он поднял глаза к
потолку и зашевелили губами. Через несколько секунд расплылся в улыбке:
- Во! Умозаключение. Если социализм, как говорил вождь, это учет, то
гуманный социализм - это учет с человеческим лицом!
Все расхохотались от неожиданности.
- Нормально, - одобрил сентенцию Воронцов. - Развиваем дальше. Раз
учет - ведущая государственная идея, то главу новой советской России
следует именовать "Генеральный бухгалтер". Обещаю в случае твоей победы
всячески способствовать в получении этого титула...
- В случае ИХ победы, - вступил со своей репликой Берестин, - нас
скорее всего ждут Соловки...
- Но поскольку Олег наш друг и гуманист, то позволит на тех же
Соловках и под тем наименованием "СЛОН" создать в лагерных интерьерах
этакий северный Лас-Вегас... Намного раньше настоящего. От туристов со
всего мира отбоя не будет...
Начинался уже обыкновенный, традиционный треп, и на нем бы все и
закончилось, потому что и у Новикова и у Шульгина наготове были идеи в
развитие уже сказанного, но помешала Сильвия, по англо-саксонской своей
природе не понимавшая славянского юмора.
- И чем же такая идея отличается от того, чем мы здесь занимались? -
спрошено было невинным, даже наивным тоном.
Эта "дочь Альбиона" с каждым днем все теснее вживалась в компанию и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг